Сид и Ненси (СИ) - Лузин Сергей (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
Так началась для Сида трудовая жизнь. Вниз, то есть на самую глубину шахты, его, естественно, не пустили, он остался наверху — помогать извлекать на поверхность добытый уголь и пустую породу. Поначалу даже эта работа давалась ему тяжело — ведь он с детства был непривычен ко всякого рода физическому труду: все, что можно было делать, а особенно тяжелую работу, часто делала за него сестра. И все же он понемногу привыкал. Глядя в черные лица рабочих, которые из-за грязи казались одинаковыми, он ловил на себе их мрачные взгляды, которые, обращаясь на него, сразу добрели и даже наполнялись чем-то вроде жалости. Некоторые даже улыбались искренне, не так натянуто, как начальник шахты. Впрочем, эти лица редко бывали добрыми, чаще Сид видел их хмурыми и злыми. Им тяжело, думал он, гораздо тяжелее, чем мне. У них свои семьи, которые нужно кормить, свои дети, которых они, конечно же, никогда бы не потащили сюда, хотя платят им, как и отцу, копейки, а уйти на другую работу не все могут. Это потому, что они своих детей по-настоящему любят. А глядя на Сида, возможно, вспоминают их. А может, они его просто жалеют и искренне сочувствуют ему. Никто за все время работы ни разу не сказал ему грубого слова, не закричал и уж тем более не поднял на него руку. В первые дни Сид с нетерпением ожидал того часа, когда отец поднимется на поверхность, чтобы поскорее идти с ним домой: все тело так и ломило от усталости. Но уже потом ему стало жалко расставаться с шахтерами, которые, казалось, любили его больше, чем сам отец. Впрочем, последний тоже по-настоящему любил его. Сид понял это в тот день, когда они с отцом получили первую зарплату. На радостях Виктор отнял у сына его и так небольшие деньги и купил целых две бутылки настоящей водки и закуску к ней и пригласил Сида выпить вместе с ним. Когда тот отказался, отец побагровел и грозно спросил, правильно ли сын поступает, отказываясь пить на собственные деньги. Тому ничего другого не оставалось кроме как присоединиться к отцу.
Аня уже спала, когда они вернулись домой и начали пить (отец называл это смешным русским словом "бухать" с ударением на последнем слоге). Уже после первой стопки отец разгорячился и, хлопая сына по спине своей огромной ладонью, заставил его выпить свою порцию. Сид еще морщился от горечи и неприятного жжения в пустом желудке, а отец уже наливал ему вторую и, так же сильно хлопая его по спине, горячо матерился и сыпал непонятными русскими фразами. Вторую стопку они выпили чокнувшись, и Сид слегка захмелел. Откусывая с хрустом огурец и громко чавкая, отец, уже совсем пьяный, стал рассказывать Сиду о жизни. Многое из его рассказов Сид так и не понял, потому что сидел, тупо глядя перед собой и слыша только голос, но не различая слов. Лишь когда отец встряхивал его и наливал очередную стопку, он начинал слушать внимательнее.
— … Жизнь, сынок, штука сложная, — говорил отец, закуривая сигарету и выдыхая дым в сторону. — Вот все вокруг говорят: свобода, демократия там, американская мечта. А какая на хер демократия, когда получаешь сотню долларов в месяц, а другие золотые слитки мешками гребут? У нас в "совке" и то больше демократии было. А теперь смотри, что там у них творится — то же, что и здесь. А я ведь когда-то еще студентом, курсе на третьем… — Он налил очередную рюмку, залпом выпил, громко рыгнул, закусил хлебом и продолжил: — …на третьем курсе сюда, в Америку, сбежал, с друзьями вместе. Тоже за свободой, за "мечтой" этой самой погнался. И где теперь друзья мои? Один спился в порту, помер в доках, другой дальше на Запад поехал, и с тех пор о нем ничего не слышно. А я вот видишь, где. Я тебе вот что скажу, сынок, — он приблизил свое налитое кровью лицо совсем близко к Сиду, и тот невольно поморщился от резкой смеси запахов табака и перегара, — не верь ты ни в какие сказки про свободу и американскую, мать ее, мечту, и того, кто тебе будет эти сказки рассказывать, сразу шли на хуй, понял? Жизнь тебе дана, чтобы ты постоянно страдал, понимаешь? И если ты родился не во дворце, среди золота с брильянтами, то всю жизнь потом страдать будешь, понял? И ничего не пытайся с этим сделать, только хуже будет. Живи как живешь и смирись со всем этим, понял? Ну вот и молодец. — Он снова хлопнул сына по спине и налил ему следующую рюмку.
После шестой по счету рюмки отец вдруг ткнулся лбом в сложенные на столе ладони и сидело так неподвижно с полминуты. Затем вдруг раздались его тихие всхлипывания. Сид поверить не мог — впервые за много лет отец по-настоящему расплакался. Глухим голосом, не отрывая лица от ладоней, он просил у Сида прощения за все эти годы, за то, что так плохо с ним обращался. Он же любит его… любит, в самом деле… и его, и Аню тоже. Просто когда умерла Виктория, его единственная и неповторимая, делившая с ним все тяготы этих лет, он винил во всем именно его, Сида. А когда в первый раз взял на руки ребенка-уродца, так разозлился, что чуть не задушил его… непременно задушил бы, если бы старой Данни не было рядом… Отец рыдал все горше, и у самого Сида на глаза невольно наворачивались слезы. Наконец рыдания стихли, а затем перешли в храп. Сид с трудом поднялся и, покачиваясь, видя все вокруг словно в тумане, побрел наверх.
С тех пор он стал относиться к отцу совсем по-другому. Он больше не ненавидел его, даже когда тот на работе кричал на него и грубо толкал, чтобы сын "шевелился". Ему было по-настоящему жаль отца, особенно когда он вспоминал тот разговор и то, с какой грустью отец тогда говорил о нем, сестре и матери. Он как-то даже попытался снова заговорить на эту тему, разузнать побольше о матери, но Виктор так хмуро взглянул на сына, что у того пропала всякая охота продолжать разговор.
Однажды днем, во время перерыва на обед, отец подошел к Сиду. Лицо его было мрачнее, чем обычно.
— После обеда ступай вниз, — коротко произнес он.
Сид от изумления поперхнулся куском ветчины.
— Зачем? — с трудом выговорил он.
— Бену Тайлеру руку придавило, — равнодушно ответил отец. — Ты будешь вместо него, понял? Будь готов.
И, не сказав больше ни слова, он повернулся и ушел. Сид сидел в полном недоумении, все еще не понимая, пошутил ли отец или нет. Нет, он никогда не стал бы так шутить! От этой мысли все у мальчика внутри сжалось, по коже побежали мурашки. Спускаться вниз, на страшную глубину, где он еще никогда не был? Вскочив с места, он захромал вслед отцу, который направлялся в шахту. Он еле успел догнать его, когда тот уже входил в лифт.
— Пап, подожди! — задыхаясь, крикнул мальчик.
— Ну, чего еще? — недовольно оглянулся отец.
— Это мне Мэтс велел идти вниз? — спросил Сид, отчаянно надеясь, что спуска в шахту еще можно избежать. Если Мэтс об этом ничего не знает, он точно не станет пускать "заморыша" вниз. Но Виктор, по-видимому, уловил проблеск надежды в глазах и голосе мальчика, так как нахмурился еще сильнее.
— Неважно, — проворчал он. — И вообще, тебе уже пора. Перерыв окончен.
С этими словами он крепко взял сына за плечо и вошел с ним в лифт. Сид понял, что спорить тут бесполезно.
Уже во время спуска он почувствовал, как кружится у него голова и не хватает воздуха для дыхания. Он пошире раскрыл рот и тут же ощутил неприятное жжение в груди. Отец, видя, что сыну плохо, ободряюще хлопнул его по плечу. На мгновение мальчику стало лучше, но как раз в этот момент двери лифта распахнулись и Сид увидел перед собой длинный, прямой, скудно освещенный коридор, который, казалось, уходил в самое сердце Земли. Сид знал, что ниже этой отметки никто в шахте еще не опускался, это был предел глубины, "горизонт", как здесь говорили. Отец и его покалеченный напарник, Бен Тайлер, всегда работали только здесь. Сида охватил ужас при одной мысли о том, что ему уже не суждено выбраться отсюда, увидеть лучи солнца, подставить лицо свежему ветру. Сердце его бешено заколотилось, в легких снова закололо, в голове зашумело. Сквозь темную пелену тумана в слезящихся глазах он видел только расплывавшиеся круги света — то были электрические фонарики на касках шахтеров. Скорее автоматически, чем сознательно он взял обеими руками бур, который отец протягивал ему, и столь же машинально приступил к работе.
