Рождественское желание - Стрейн Алекс (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗

Алекс Стрейн

Рождественское желание

1

— Тебе будет чертовски трудно, Дайана.

— Я знаю.

Сколько уже было этих предупреждений — Дайана просто сбилась со счета, но Нэнси и не думала униматься, снова и снова пытаясь отговорить подругу от последнего шага, после которого уже ничего нельзя будет изменить. Нэнси словно решила, что упорство — это единственная сила, которая может сломить сопротивление Дайаны.

— Нэнси, ты еще не осознала тщетность своих уговоров? — Голос Дайаны был, как всегда, очень мягок, но под этой мягкостью скрывалась непреклонность.

Дайана отвернулась к окну и посмотрела на шестилетнего мальчика, ставшего причиной этого, как, впрочем, и всех предыдущих, разговора. Большинство детей резвились, отдавая предпочтение шумным играм, некоторые о чем-то разговаривали, собравшись небольшими группками. Он же просто сидел на скамейке, одинокий и неприкаянный, хмуро поглядывая на остальных. Впрочем, никто бы ему и не дал его шести лет: мальчик был худ, почти тщедушен. Но Дайана видела его глаза, и их выражение — холодное, отстраненное — вызвало у нее содрогание. Эти глаза вполне могли принадлежать девяностолетнему отчаявшемуся старику. Дайана еще ни разу не видела мальчика улыбающимся: его лицо почти всегда было напряжено, а губы крепко сжаты. Чаще всего он дарил окружающим хмурый взгляд, а при попытке заговорить с ним просто отворачивался, игнорируя обращающегося к нему человека.

— Дайана, ты меня слышишь?

— Что? Ты что-то сказала, Нэнси?

— Я сказала, что это очень ответственный шаг и ты должна все предусмотреть. И еще раз обдумать.

— Я все очень хорошо все обдумала, Нэнси, — твердо сказала Дайана.

Она услышала, как скрипнул стул, его ножки шаркнули по полу. Нэнси встала и подошла к Дайане, остановившись за спиной подруги. Дайана поняла, что взгляд Нэнси сейчас устремлен туда же, на Райана. Вздох Нэнси прошелестел подобно дуновению ветра, шевельнув волосы на затылке Дайаны.

— Ты ведь не изменишь своего решения. — Нэнси не спрашивала, эта фраза была утверждением, но Дайана согласно кивнула. — Формальности займут очень много времени.

— Я никуда не тороплюсь.

— Ну откуда в тебе столько упрямства? Ты молода, талантлива, красива. Зачем тебе эти осложнения? — Дайана медленно повернулась, оказавшись лицом к Нэнси, и та осеклась. — Прости, я не должна была так говорить. Завтра же этим займусь.

— Спасибо, Нэнси. Мне нужно идти. Я приду завтра.

Дайана вышла на улицу и направилась к сидящему на скамейке мальчику. Она заметила, что игрушка, которую она сегодня принесла Райану, лежит рядом с ним, а кончики пальцев мальчика едва касаются пушистого меха непонятного игрушечного зверька — то ли барсука, то ли белки.

— До свидания, Райан, мне уже пора. Я приду завтра.

— Зачем? — спросил он куда-то в сторону.

— Навестить тебя. Мне очень хочется, чтобы мы стали друзьями.

— Зачем? — опять повторил он, и Дайане показалось, что в голосе мальчика добавилось угрюмости.

Она присела перед Райаном, пытаясь поймать его ускользающий взгляд. Теперь, приняв решение, она решила быть предельно откровенной.

— Я хочу усыновить тебя, Райан. Как ты на это смотришь? Думаешь, нам будет хорошо вдвоем: тебе и мне?

— Я не знаю…

Он вскочил и побежал прочь. Дайана поднялась и поглядела вслед мальчику. В руке он держал принесенную Дайаной игрушку, что можно было считать если не согласием, то хотя бы намеком на благосклонность мальчика, поскольку до этого он отвергал все подарки, даже не притрагиваясь к ним.

Дайана почувствовала на себе взгляд Нэнси: подруга стояла у окна, наблюдая за ней. Дайана медленно зашагала по дорожке прочь. Она поймала мяч, летящий в ее сторону, и кинула его обратно жизнерадостному рыжеволосому мальчишке. Тот со смехом поймал его и так и остался стоять, глядя на Дайану. Несколько детей тоже оставили свои игры и устремили на нее блестящие любопытные глазенки. Их возраст — от шести до одиннадцати лет — давал им очень мало шансов на усыновление, потому что супружеские пары предпочитали маленьких детей. Но они все равно ждали своих новых родителей, ласковых и заботливых. Дайана вздохнула. Сколько в последнее время она видела таких глаз: настороженных, несмело улыбающихся, любопытных и таящих надежду? Не пересчитать.

Они с Джоном тоже хотели детей. Не меньше дюжины, как совершенно серьезно утверждал ее муж, а Дайана подыгрывала ему, изображая отчаяние и ужас.

— Мы не справимся, дорогой, с такой оравой.

— Конечно, справимся. Моей и твоей любви хватит на всех.

Он говорил это с такой убежденностью, что Дайана верила ему безоговорочно. А потом он так целовал ее, что она была согласна на это и даже на большее: даже на две дюжины ребятишек и на удел всю жизнь быть беременной. Она так любила своего мужа!

Дайана всегда была очень осмотрительной и даже нерешительной. Она шла по жизни осторожно, словно пытаясь отыскать тропу в болотистых топях: медленный шажок, прощупывание почвы и раздумья, куда сделать следующий шаг. Для принятия ответственного решения ей требовалось много времени: она долго взвешивала все «за» и «против». Точно так же она строила свою личную жизнь. Они встречались с Джоном почти два года, прежде чем Дайана решилась на помолвку. Хотя, как признался Джон после свадьбы, для него с первых дней их знакомства это был вопрос решенный. Ее чувства к Джону были любовью, но любовью тихой и спокойной, как полноводная река, лениво несущая свои воды к океану. Дайане нравилось хлопотать по дому, быт вопреки словам многочисленных замужних знакомых не стал для нее ни обузой, ни наказанием. Она ждала Джона домой после работы, любила наблюдать, как он ест, обожала его улыбку…

Они решили не тянуть с детьми, и Дайана прекратила принимать таблетки. Но прошло десять месяцев, прежде чем у нее случилась первая задержка. Еще четыре дня она молчала, боясь поверить в случившееся и с замиранием сердца прислушиваясь к себе. И только потом призналась Джону. Он был счастлив… Он стал относиться к ней так, словно она была хрупким нежным цветком.

Все оборвалось через неделю. Мир, ее мир, разбился вдребезги. Джон погиб. Он был полицейским, и Дайана знала, насколько это опасная профессия, но в ней жило убеждение, что чаша страдания ей не уготована, что их семью минует беда. Не миновала. Она ждала Джона с дежурства и, когда в дверь позвонили, полетела открывать. Но это был не Джон. На пороге стоял Марк, его друг и напарник. Все еще улыбаясь и не воспринимая мрачное, застывшее выражение лица Марка, Дайана даже заглянула за его спину — не там ли Джон?

— Дайана, мне нужно кое-что сказать тебе.

— Хорошо. Заходи. Джон идет за тобой?

— Нет.

— Он задерживается? Что-то важное? Он слишком серьезно относится к своей работе…

— Джона больше нет. Он погиб сегодня…

— …и иногда задерживается… что?!

— Джон погиб, его убили.

Она даже не поняла сначала, о чем Марк толкует, а когда ледяная действительность стала понемногу просачиваться в ее мозг, Дайана замерла, заледенела, а потом тишину комнаты разрезал пронзительный крик. Она тогда даже не поняла, что это ее крик. Она оказалась слишком слаба, чтобы перенести это потрясение. Больше Дайана ничего не помнила. Она очнулась в больнице, накачанная транквилизаторами, чувствуя отупение и глухую саднящую боль внутри. Когда врач сказал, что у нее было маточное кровотечение, Дайана восприняла эту новость с жалкой покорностью. Потом она отгородилась от мира высокой каменной стеной, сквозь которую никто не мог пробиться. Она потеряла все — и Джона, и его ребенка. Она осталась одна.

С каждым днем отчаяние усиливалось, разрасталось до огромных размеров. Дайана перестала выходить из дому, не отвечала на телефонные звонки. Она могла целый день пролежать в кровати, не замечая движения времени. Она замкнулась в своем горе, окружающий мир перестал для нее существовать. А в ее душе росло чувство вины перед Джоном за то, что она была слишком холодна и осторожна, не проявляя зачастую своих порывов, сдерживая себя. Она должна была жить так, словно каждый день — последний, дарить Джону радость и любовь, не пряча чувств. Должна была… Эти горькие мысли усиливали депрессию и отчаяние Дайаны.