Лишняя (СИ) - Гойдт Юлия (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

"Только не плачь!"

Сколько себя помню, я всегда играла одна. Но начала понимать, что я не такая, как все, лишь поступив в первый класс. До этого времени мне было неинтересно, почему я каждый месяц лежу в больнице с мамой, почему мама не пускает меня бегать во дворе с другими детьми и почему никогда не покупает мне красивые лаковые туфельки, а только грубые белые странноватые ботинки. Я всего этого не понимала и поэтому — не обижалась.

Первые по-настоящему горькие слезы застали меня тогда же, в первый день учебы. Я пришла домой, тихонечко прошла мимо кухни в свою комнату и, зажав рот руками, разревелась. Я давилась собственными слезами, пытаясь не всхлипывать, чтобы мама не услышала.

Но материнское сердце, как правило, не обманешь.

— Родная! Идем обедать! — позвала мама и, войдя в комнату, ахнула: — Ты чего ревешь?!

Так долго сдерживаемые всхлипы вырвались из моей груди. Я, захлебываясь слезами, простонала:

— Мама! Почему…?

— Боже, я знала, — вздохнула мама и притянула меня к себе, — Не плачь, мое солнышко…

— Мама, они же… дразнятся, — всхлипнула я, — все они…мальчики кричали "кривоногая!", а…а девочки…смеялись!

С этими словами я разревелась пуще прежнего. Мама тряхнула меня за плечи и сказала строгим голосом, не терпящим возражения:

— Настя, не плачь, слышишь?! Не обращай на них внимания. Ты ни в чем не виновата. Ты болеешь, солнышко, но это не значит, что ты хуже всех.

— Я не хочу болеееееть! — плакала я.

— И не будешь. Мы тебя обязательно вылечим. — мама подолом своего платья утирала с моих щек соленые капельки. — А пока ты должна быть сильной.

— Сильной? — я с сомнением посмотрела на маму, — Бить их, что ли? Но их много…целый класс!

— Нет, Настюш, — невольно улыбнулась мама. — Не бить. Терпеть, и ни в коем случае — слышишь?! — ни в коем случае при них не плакать!

Я всхлипнула и покорно кивнула головой. Мое боевое крещение состоялось. С тех пор я и вправду больше не плакала.

Первые четыре класса начальной школы были для меня, мягко говоря, адом. Недаром говорят: самые жестокие — это дураки и дети. Меня травили, обижали, толкали, даже били. Дети ведь не прощают тем, кто хоть как-то от них отличается, пусть даже не по своей воле. А я еще как отличалась — я косолапила, мои ступни были чудовищно деформированы, а сами ножки были очень худенькими, и походка — смешной, подпрыгивающей.

Но все же я больше не плакала. Твердо держала обещание, данное маме. Лишь изредка, когда становилось совсем невыносимо, когда прохожие на улице удивленно округляли глаза и долго смотрели мне вслед, показывая пальцем — лишь тогда я еле сглатывала рвущиеся наружу слезы и сильнее сжимала кулаки, проклиная про себя все.

Дед Мороз

Несмотря на физический недостаток, природа наградила меня живым умом и отличной памятью, неуемным воображением и постоянным стремлением к познанию чего-то нового. Читать я выучилась в три с половиной года и соревновалась в быстроте чтения со своим старшим братом Никиткой, который тогда как раз пошел в первый класс. Все это впоследствии и способствовало тому, что в школе я стала круглой отличницей.

Невзирая на полное отсутствие друзей, я всегда знала, чем себя занять. Новая интересная книжка, склеивание средневекового замка из картона, рисование… Последнее удавалось мне особенно — мама была художницей и её таланты, похоже, унаследовала и я. Уже в полтора года я осознанно нарисовала солнце — круг и расходящиеся лучи. С братом мы постоянно играли в игру — "рисовалку": рассказывали друг другу истории, и тут же их рисовали — сцены, персонажей, действия…Могли играть так часами.

Никитка…У меня был самый лучший брат, которого только можно было представить. Несмотря на разницу между нами в два года, мы были неразлучны. Он защищал меня в школе от злых мальчишек и как-то смог объяснить своим друзьям, что я вполне нормальная девчонка, и со мной можно играть. Порой они брали меня с собой играть в футбол, при условии, что я стою на воротах и не реву, если упаду. Но, как известно, этому я уже научилась, и не было для меня большего счастья, как стоять на воротах, ловить мяч и наблюдать за бегающими мальчишками.

Вот так и протекали дни моего, в общем-то, беззаботного детства.

Что Бога нет, поняла я еще тогда же, лет в девять. Родители как раз скопили денег на операцию, и мы поехали в Москву. Это был декабрь 1999-го, до Нового Года оставалось две недели, и Москва поразила меня буйством огней — я, разинув рот, смотрела из окна машины на мелькающие мимо деревья в гирляндах, вывески, рекламные щиты. Наверное, от новых впечатлений я и не боялась предстоящей мне операции.

А вот за час до операции я поняла, что бояться за себя — это еще не самое страшное. Нас привели в палату. Там было несколько детей, которым также предстояло оперироваться. Некоторые сидели, некоторые лежали, а некоторые…умирали.

Особенно врезалось в память бледное лицо шестилетней девочки, сидящей на кровати рядом с моей. У ней был, кажется, тяжелый порок сердца, и её мама постоянно прятала красные от слез глаза, а маленькая Кристина(так звали девочку), беззаботно смеялась и все рассказывала, что скоро уснет, а потом проснется здоровая.

Только потом, спустя некоторое время, я узнала — не проснется…

Я, в общем-то, была в этой палате самой благополучной — хотя бы могла ходить. Остальные скрючивались на кроватях, стонали от непрерывной боли, а одна девушка — ей было где-то 14, лежала в коме. Её отец все суетился вокруг нее, менял ей мокрое исподнее, протирал влажным платком лицо… Но вот зашел врач, что-то тихо сказал ему, и отец девочки бессильно уронил из рук бутылку с водой. Я услышала из уст врача обрывок разговора — "…бесполезно…"

— Мама, а бесполезно — это плохо? — спросила я шепотом, искоса наблюдая за тем мужчиной. Из глаз у него катились самые настоящие слезы. Я удивлялась — даже Никитка не плакал от боли, только морщился.

— Бесполезно — значит ничего уже не поделаешь. — мама как-то очень серьезно посмотрела на меня.

— А та девочка…она выздоровеет? — вдруг поняла смысл страшного слова я. Мама лишь покачала головой и прижала меня к себе. Я уронила на пол плюшевого мишку и закусила губу, чтоб не расплакаться.

"Как же так, — подумала я, — Почему некоторые люди здоровые, а другие — бесполезно? Это же нечестно. Одним хорошо, а другим плохо. А бабушка говорила, надо молиться и все будет хорошо у всех, наверху есть Бог, Он все видит. А сейчас Он разве не видит? Почему Он ничего не сделает, чтобы папа этой девочки не плакал, и девочка проснулась?"

К тому времени, как пришла моя очередь идти в операционную, я пришла к выводу: "Наверное, Его просто нет. Как Деда Мороза."

Новая жизнь

Новый 2000-й год я встретила неходячей — после операции нельзя было вставать четыре недели. Ужасно обидно было, что не пойду в школу на утренник, ведь мама уже было сшила мне такой замечательный костюм художника-Карандаша. Но, как говорится, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.

Наша классная руководительница — Маргарита Сергеевна, была той еще затейницей, да к тому же постоянно мне помогала: то проводит до дома, то угостит мороженым, то придет и принесет мне фруктов… Вот и в этот раз — она привела Деда Мороза и Снегурочку прямо ко мне домой, после утренника. Я спела им песенку, рассказала стихи, показала свои рисунки и получила огромный мешок с подарком. Там был плюшевый медведь чуть ли не с меня ростом. Дело рук Маргариты Сергеевны, конечно — никому в школе такие подарки не дарили. Мне было безумно приятно, а мама все не знала, куда деваться от смущения и повторяла: "Ну что вы! Совсем мне Настюху разбалуете!", на что моя учительница отвечала — "Ничего, она это заслужила."

После новогодних каникул я наконец-то встала на ноги. Ходьба давалась мне с огромным трудом — сильно болели сухожилия, но прогресс был заметен, я больше не косолапила и походка стала более естественной. Для полного эффекта необходимо было поехать на операцию еще раз сразу после того, как только я подрасту на 6 сантиметров(из-за болезни мой рост также был меньше, чем должен был быть). Но, увы — такую цену мои родители вряд ли бы потянули еще раз… И я довольствовалась тем, что есть.