Трудности языка (СИ) - Кононова Ксения "MidnightLady" (книги без сокращений .TXT) 📗
Знаю, время способно изменить многое. Стереть. Покрыть забвением. Притупить. Но, как и прежде, черные линии скользят по белому листку — стыдливые следы, полные тайных значений, оставляемые мной. Ты эпизод, длиною в жизнь. Уже не задумываюсь над тем, как правильно написать то или иное слово. Пальцы сами выводят мой приговор. И я бессознательно царапаю бумагу, с отчаянием признаваясь в том, что не могу сказать тебе вслух. Потому что тебя нет рядом. Потому что ты никогда мне не принадлежал и никогда не будешь. Черные круглые буквы сплетаются в траурное ажурное кружево слов, создавая узор из четырех фраз. «Тe echo de menos… Y que hago aqui… Sin ti… No puedo…» / «Я скучаю по тебе… И я здесь… Без тебя… Не могу…» Реквием. По нам.
Сворачиваю листок по продавленному твоими пальцами сгибу и прячу в одну из книг Коэльо. Принимаю душ и, одевшись, выхожу из квартиры, захлопывая за собой дверь. Иду в клуб. В последнее время эти походы больше напоминают поминки, чем желание расслабиться или развлечься. Пью пиво, наблюдая за людьми. Жизнь не остановилась. Ничего не изменилось. Все точно так же, как было всегда. Просто в ней уже нет тебя. Наверняка ты успел стать отцом и хотя бы поэтому я должен тебя отпустить. Свобода? У тебя ее нет. Зато у меня теперь предостаточно. Страх? Уже не страшно. Страшно бывает только от предчувствий, от ожидания чего-то, что ты не можешь предотвратить, когда же это «что-то», наконец, настигает тебя, на смену страху незаметно приходит смирение. Я почти его нашел. Больно? Все еще до одури. Но больнее всего было первые недели, которые я провел в перманентном ожидании хоть единого слова от тебя и борьбе своих противоречий. Что-то рациональное с завидной настойчивостью повторяло, что другого финала у нас быть не могло, а вот другая часть меня, все еще продолжает ждать тебя до сих пор. Втайне от доводов рассудка. Это что-то сильнее меня. Пока.
Ловлю на себе заинтересованный взгляд. Несколько секунд зрительного контакта и парень младше меня, проходит мимо, направляясь в туалет. Хмыкаю, вертя несколько секунд бокал с пивом в руке. Наконец, ставлю его на стойку и, расплатившись за выпивку, поднимаюсь и ухожу. Не сегодня. И, наверняка, даже не завтра.
Уже конец мая. Теплый пряный воздух просачивается сквозь поры. Приду домой, и пока буду пить кофе, вновь включу компьютер. По привычке, а не потому, что действительно рассчитываю получить от тебя хоть одно слово. Радует, что уже перестал заниматься мазохизмом и перечитывать историю нашей переписки. Хотя знаю ее на память и так пока и не нашел в себе сил удалить. Это так похоже на тебя. Признаться в любви и просто уйти из моей жизни. Ты остался верен своей непоследовательности до конца. Я знаю, это не твоя вина. Дожидаюсь двух ночи. Почистив зубы, выключаю ноутбук и ложусь спать. Завтра рано на работу. Все еще живу. Как умею. Без причин, целей и смысла. Так же, как любил тебя. Так же, как и продолжаю любить.
Где-то посреди недели звонит мама. Немного удивляюсь. Мы чаще всего созваниваемся исключительно по выходным.
— Да, мам, — киваю Ирише и, обойдя стойку, выхожу на улицу.
— Саш, ты ведь собираешься к нам в субботу? — осторожно.
— Еще не знаю…
— Ты не забыл, что у Вани юбилей? Тридцать пять лет все-таки, — чуть морщусь. Я знаю, когда у моего старшего брата день рождения, но как-то выпустил из виду, что это уже в эти выходные. — Ты же не можешь его не поздравить…
— Мам, не думаю, что он будет рад меня видеть на своем юбилее. Тем более, вряд ли я получу приглашение на это торжество. И если мне не изменяет память, меня он тоже не поздравлял. Так что очень маловероятно.
Мама тяжело вздыхает. Слышу, как она напряженно молчит, подбирая слова.
— Саш, я подумала, может, ты будешь взрослее и сам сделаешь этот шаг навстречу? Вы же не будете игнорировать друг друга до конца жизни?
По-моему у моего брата это до сих пор очень хорошо получалось.
— Мам, чего ты хочешь от меня? Чтобы я попросил у него прощения? Сказал, что мне теперь нравятся женщины, и он уже может начать со мной опять разговаривать?
— Это неправильно, милый, — игнорируя мой горький сарказм, продолжает она. Очевидно, готовилась к этому разговору. — Братья должны оставаться братьями. Вы наши сыновья и мы вас обоих любим… такими. Но эта ситуация…
— Расскажи это ему, — вздыхаю, бессознательно наблюдая за проезжающими мимо машинами и пролетающим тополиным пухом.
— Да, я все понимаю, милый, — пауза. — Поступай, как считаешь нужным, Саш. Я знаю, ты все сделаешь правильно, — спокойно произносит мама, сразу после чего в трубке раздаются короткие гудки. Вот ненавижу, когда она такая. Даже до сих пор, несмотря на то, что мне уже почти тридцать, ей все равно удается это сделать. Вроде и выбор оставляет и в то же время каждое слово сказано такой интонацией, что попробуй сделай не так.
Наша с Ванькой холодная война незаметно переросла в ледниковый период и за все это время после моего признания мы ни разу не общались. Ни на какие темы вообще. В лучшем случае меня удостаивали кивком головы. Быть взрослее? Тридцатипятилетнего мужика? Прикрываю глаза и делаю вдох. Я даже представления не имею, как с ним поговорить. Даже не поговорить. Как заставить его меня слушать, если он сознательно не хочет этого делать? Но в одном мама права, если этот шаг не сделаю я, он его не сделает точно. И мы так и укоренимся в этом состоянии обоюдного игнора. Если еще не укоренились. Делаю очередной глубокий вдох и возвращаюсь к работе, пока сознание пытается придумать хоть один гипотетический вариант, при котором я обойдусь самыми малыми потерями. И мои зубы в эти потери входить не будут, надеюсь. Непроизвольно хмыкаю. Хотя, и в этом случае у меня уже есть личный протезист.
Набравшись решимости и переступив через свою обиду, оправдывая себя и успокаивая свою гордость тем, что поступаю «мудрее», звоню Ваньке на протяжении дня. Мои звонки, очевидно, игнорируются, поскольку никто на них отвечать не собирается. Стараюсь не злиться на упрямство своего старшего брата, но после третьей попытки сам начинаю заводиться. Да в самом-то деле?! В чем проблемы? Какая к черту разница, гей я или нет? Неужели так сложно ответить на этот гребаный звонок? Эта злость добавляется к общему состоянию, и чаша моих вечных весов усиленно кренится в сторону отчаянного одиночества и обиды на весь мир.
Когда рабочий день заканчивается и я сажусь в свою машину, собираясь домой, что-то внутри щелкает и не до конца понимая, что я здесь делаю, оказываюсь перед Ванькиным спортивным клубом. Либо сегодня, либо никогда. Я сделаю этот шаг. Но он будет первым и последним. На наручных часах начало девятого. Тренировки заканчиваются в восемь, но он всегда уходит около девяти. Терять уже все равно нечего. Выхожу из машины, направляясь внутрь. Сталкиваюсь с выходящими из здания ребятами. Кивнув в знак приветствия, захожу в зал. Замечаю его у ринга в черной майке и спортивных штанах. Больше никого нет, все уже разошлись. Делает какие-то записи в журнале. Очевидно, заметив боковым зрением движение, произносит:
— Мы уже закрыты.
— Я в курсе. Привет.
Отрывает глаза от своих записей и удивленно смотрит на меня.
— Привет… — растерянно.
Это, вероятно, от шока. Первое слово в мой адрес спустя многомесячную блокаду молчания. Но его лицо тут же каменеет непроницаемой маской.
— Ты принципиально на мои звонки не отвечаешь? — мысленно одергиваю себя и обвиняющие интонации в своем голосе.
Ванька вновь упирается глазами в свои записи.
— Я занят.
Отлично. Две реплики. Это уже можно назвать диалогом. Делаю несколько шагов ближе, замечая, как он следит за моими передвижениями, не поднимая глаз.
— И чем? — с напускным равнодушием. Слегка ударяю по синему боксерскому мешку кулаком. Да, давно я не тренировался. Ванька молчит. У его серого вещества приступ коматоза от внезапного визита младшего брата гея и осознания, что деваться некуда.
— Чего пришел? — чуть раздраженно.
