Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗
— Разумеется, — Хэйтем проводил ее к дверям. — Думаю, к ужину вы закончите. Вам поможет Дороти. Что-то еще, кроме воды?
— Попить, — рассмеялась Женевьева. — Все остальное потом.
Суетливая кутерьма, которая возникла с появлением гостьи, довольно быстро стихла. Кофр Женевьевы перетащили во вторую гостевую комнату; карету и лошадей вернули на конюшню; воды Руджеро натаскал с фривольными шутками, пользуясь тем, что Энни была занята будущим ужином на кухне. И когда со всем этим наконец было покончено, Шэй в кабинете поделился наблюдениями с любовником:
— Кажется, она неплохо устроилась в России.
— Такие, как она, всегда и везде отлично устраиваются, — отмахнулся мистер Кенуэй. — Надеюсь, в период пребывания мисс де Плюсси здесь нам не придется принимать кого-то еще.
Шэй кивнул. В доме было всего две спальни для гостей, но одну еще в декабре занимал Коннор с женой, и комната как-то сразу стала считаться чуть ли не супружеской спальней. Селить туда кого-то другого уже не хотелось. Вторая гостевая комната когда-то давно считалась комнатой Шэя, а теперь пустовала.
До ужина оставалось только ждать, и мистер Кормак невольно погрузился в воспоминания. Рождество 1780-го года в Кенуэй-холле получилось уютным и радостным. Супруга Коннора, которую всегда интересовали обычаи и порядки белых, с удовольствием ходила по лавкам, с интересом заглядывалась на наряды местных дам, с удивлением рассматривала убранство Кенуэй-холла. Поначалу она несколько дичилась слуг, но — Шэй отмечал это с радостью — совершенно не стеснялась, и прожив в доме буквально несколько дней, отлично сошлась с экономкой Энни. Впрочем, Шэй, поговорив с Коннором наедине, знал, что Анэдэхи больше интересуют книги и оружие, нежели украшения и наряды.
Еще Коннор притащил Лежащего Поперек. Объяснил, что держал путь на «Аквиле», и жена попросила его взять кота с собой. Лежащий Поперек, разумеется, быстро освоил весь Кенуэй-холл, и Шэй победно наблюдал, как Хэйтем после ужина пьет шабли и почти машинально почесывает кота, который сразу понял, у кого здесь можно получить еду, а у кого — ласку.
А сейчас мистер Кенуэй поспешно просматривал дневную почту, чтобы высвободить себе вечер. Шэй попытался было вникнуть в письмо из Конгресса от Рутледжа, но не успел прочесть даже пары абзацев, когда Хэйтем вдруг опустил бумагу — явно какой-то счет. Столбики цифр так и пестрили…
— Боюсь, мне нужно заказать очки, — с досадой выдохнул Хэйтем и зажмурился. — Это просто невозможно.
— У мистера Франклина полно знакомых, — с тревогой произнес Шэй. — Тебе изготовят лучшие.
— Надо ему написать, пока еще могу, — с неудовольствием бросил Хэйтем и вернулся к листку. — Это расходы и доходы американской армии. И я не уверен, что хочу это видеть, но приходится.
Шэй не посмел поднять на любовника сочувственный взгляд. В конце концов, очки, лорнет или монокль носили многие… Шэй и сам чувствовал, что порой зрение начинает его подводить, но пока еще это за собой не признавал. И то, что это признал Хэйтем, стало для Шэя чем-то… очень личным.
К ужину мистер Кормак успел разобраться с хитросплетениях отношений между британскими генералом Клинтоном и вице-адмиралом Арбетнотом. Писал магистр Коуэлл, который, оказавшись на месте своего предшественника, повел совершенно иную политику. И действовал довольно активно, хоть и не слишком сложно: «в помощь» главнокомандующему британской армией генералу Клинтону отправили адмирала Арбетнота — столь же честолюбивого и неуступчивого, как и сам мистер Клинтон. Ожидаемая реакция не заставила себя ждать. Двое блестящих военных не выносили друг друга настолько, что предпочитали принимать решения на свой страх и риск — лишь бы не действовать сообща.
Что характерно, великий магистр Коуэлл свои действия саботажем не считал, а тактично называл союзной помощью Ордену. Правда, Шэй пока не мог оценить, насколько велика «союзная помощь». Внешне — для колониальных войск — взаимная неприязнь двух британских военных лидеров пока видна не была.
Шэй чувствовал себя порядком уставшим, а потому призыв отправляться в столовую воспринял с энтузиазмом. Кажется, никогда раньше он не был так влюблен в маниакальную пунктуальность возлюбленного.
Женевьевы пока еще не было, но на столе уже стояли закуски и охлаждалось в ведерке со льдом вино. Энни, лично притащившая огромный поднос с посудой, пояснила, что горячее будет минут через двадцать и привычно ловко расставила приборы. Хэйтем, конечно, не сел — усесться поперед дамы было бы неприлично.
И когда часы пробили девять, не менее пунктуальная француженка распахнула двери и шагнула в столовую. Шэй восторженно оглядел ее с ног до головы и признал, что у нее потрясающий вкус. Мисс Женевьева была одета в роскошное платье нежно-кремового цвета, которое обнажало на грани пристойности. Уложенная в лиф грудь с пикантной родинкой была выгодно подчеркнута, а само платье непременно бы вызвало зависть у большинства местных дам. Золотая вышивка, россыпь мелких бриллиантов на широком поясе…
Хэйтем, кажется, был удивлен, поскольку растерянно заметил вслух:
— Мисс де Плюсси, вовсе незачем было одеваться в парадное платье. Я полагал, у нас… камерный вечер.
Женевьева слегка улыбнулась:
— Это домашнее. Пара вечерних у меня тоже есть, если меня здесь вдруг куда-нибудь пригласят.
Шэй чуть не подавился. Это — домашнее?!
— Когда мы с вами жили в Париже, такой моды еще, кажется, не было, — ляпнул он неуверенно.
— Я жила в России, Шэй, — насмешливо пояснила Женевьева. — Чем больше бриллиантов, тем лучше. При дворе ее величества Екатерины очень модно играть в макао «на камешки». Каждый «камешек» ценой в ваш корабль.
— Ох ты ж… — начал было Шэй и осекся. — Простите, мисс.
— Да, я тоже… гм… поражен, — усмехнулся Хэйтем. — И теперь твердо знаю одно: мистера Кормака в Российскую Империю пускать нельзя. Он там либо разорится, либо прослывет грабителем.
— Мистер Кормак произвел бы там фурор, — Женевьева, не дожидаясь приглашения, заняла стул по левую руку от места во главе стола и красиво разложила юбку. — Там таких любят — тех, кто сам творит свою удачу.
Хэйтем пришел в себя и, жестом пригласив Шэя к столу, наконец уселся. И с любопытством произнес:
— Может быть, вы расскажете нам про Россию? До того, как передадите вести от великого магистра Потемкина? Это помогло бы нам понять… специфические детали.
— Охотно, — Женевьева кивнула. — Наверное, вас интересует, как я устроилась?
— Очень! — заверил ее Шэй. — Вы писали, но так кратко…
— Я вообще не мастерица писать, — вздохнула Женевьева. — Хотя ваши письма — те самые четыре — согрели мне сердце. Вы были грубы, но я представила все в красках. Ах, как бы мне хотелось увидеть это самой!.. Но я успокоилась, что вы завершили дело за меня, а с тех пор видела достаточно крови, чтобы не сожалеть. Великий магистр Григорий Александрович лично принял меня в Петербурге. Я сказала ему, что меня посвятили в Орден в Париже, умолчав о том, что меня посвящали вы, Шэй. Магистр Потемкин был со мной любезен, но я все равно чувствовала себя дворняжкой, которую он был вынужден подобрать. И не по жалости, а по долгу.
— Да, это неприятно, — вздохнул Хэйтем. — Но теперь, надо думать, его мнение о вас изменилось?
— Совершенно, — мило наморщила носик Женевьева. — Но лучше не перебивайте, рассказчица из меня тоже не очень. Когда я только приехала в Россию, Петербург мне показался похожим на Париж. Даже лучше, это был довольно чистый Париж. В Петербурге много рек и каналов, а потому вся гадость сливается туда. Там даже осенью можно ходить, не запачкав туфли. Не везде, конечно, но меня поселили на набережной Невы. Нева похожа на Сену. У мсье Грегори долго не находилось на меня времени, и я уже была полна самых мрачных предчувствий, когда он приехал и имел со мной долгую беседу.
Шэй припомнил то, как сам ей рассказывал, как обстоят дела в Ордене, и чувствовал себя… как-то неловко. О России он сам не знал ни черта. Пригодились ли его советы?
