Глиномесы (СИ) - "Двое из Ада" (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
Серега и помыслить не мог, что внутри все может так рвать. Он даже не представлял, как болезненно быть отвергнутым грубо, жестко и без надежды на возвращение. Самым большим для него открытием стала абсолютная холодность к еде, жизни и желанию творить. Деятельность отяжелела, да и сам Серега оказался таким неподъемным, будто в один миг ему сделалось не двадцать с копейками, а все семьдесят с колоссальным грузом на плечах и инвалидностью на все конечности. Добрынин его знатно прихлопнул; не побоялся возможности быть раскрытым перед всем университетом наглым и мстительным юнцом, не испугался дальнейших встреч, не устроил шанса мягкого разрыва. Зайцев однажды, заваривая себе кофе перед очередным понедельником, вдруг осознал, что это было инфантильно и глупо со стороны Ильи Александровича — не организовать уход. Это несло за собой большую часть боли: самолично решать вопросы ограничения того, к чему стремился. Неоправданная жестокость — оставить все на плечах Сереги. Обмануть, а после вот так вот переложить ответственность и обязанность. И в голове крутилось определение «просто вульгарно». Противно! Противно было Серому и горько. Этим же утром Зайцев написал Илье Александровичу сообщение о том, что работу будет высылать по почте, на занятиях больше не появится, и отписался от его страничек во всех соцсетях. За это он заплатил целой неделей бесполезного существования на фоне каждого, с кем оказывался рядом. Это опустошило. Это ранило. Это унизило.
Зато Зайцев полностью посвятил себя работе. Две недели он бежал от университета и Добрынина во все дыры, откуда дули самые холодные сквозняки, его прохудившегося быта. Работа стала лекарством от дел сердечных, о котором никогда не догадывался Зайцев. Его татуировки и эскизы из шутки и баловства превратились в искусство и талант, стиль улучшился от постоянной двухнедельной практики в то свободное время, которое ранее было посвящено сну. И стены давящего черного цвета в подвале тату-салона его друга не казались больше такими отвратительными и пыльными. Поток людей — спасителен. Новые эмоции почти оживляли. Зайцев иногда даже не поднимал глаз, просто слушал, что рассказывали клиенты, изредка подавая признаки внимания и понимания. В его небольшом кабинете с ширмой вместо двери теперь с раннего утра до позднего вечера методично гудела тату-машинка, чьи-то уставшие голоса, мысли, чувства, проблемы, апатия и приглушенная музыка на фоне. Часто поскрипывало кресло, принимая новое тело. Столь же часто, как и произносилась фраза: «Знаете, нам вас рекомендовали…» Сереге было приятно. Но он не мог залечить этим обиженное сердце. Да и, видно, не суждено было.
— Ты уверена, что ведешь меня по адресу? Вроде речь была о мастере, который не такой, как все…
— Да так и есть! Ты же не будешь судить по тому, что мы спускаемся в подвал? Сам-то когда забивался — это где было?
Смех и звонкий голос на лестнице выдавали совсем еще юную клиентуру. Валера, мастер-татуировщик постарше Сереги, который по документам и был за главного в их маленьком салоне, посмотрел по журналу посетителей на это время. Учет «живых холстов» он порой вел сам без привлечения Зайцева, сохраняя тому время на спокойное рисование, а общение беря на себя.
— Птичка-синичка у нас пришла, — сообщил Валера «позывной» по содержанию будущей татуировки с уже готовым эскизом. А потом зашла сама клиентка. Все такая же уверенная в себе, смелая, боевая и с хитрым-хитрым блеском в глазах.
— Здрасте, — объявила о своем появлении Зоряна Добрынина и сделала некое подобие реверанса. В душу Сереги сразу закралось какое-то сомнение. Но когда он поднял глаза, то обомлел окончательно: за спиной у вставшей перед ним Зоряны выросла еще одна до боли знакомая фигура. Как Серега этого не хотел! Так не хотел, что дежурная улыбка, припрятанная для каждого клиента, превратилась в оскал.
— Добрый вечер… А, это я тебе… вам рисовал синицу… — выдавил из себя Зайцев, вспоминая, как отправлял на незнакомую почту эскиз. Он не видел заказчика.
Добрыня кивнул в ответ. Оказавшись на территории Зайцева, он погрузился в напряженное молчание — и вместо того добродушного и расслабленного препода, завоевавшего сердце каждого студента, напоминал скалу. Руки в карманы, плечи расправил, шею напряг.
— Мне, мне, — засмеялась Зоряна. — Спасибо папе: я не учусь в вашем вузе, а все равно знаю, кто такой Серега Зайцев… — на секунду она замешкалась — а потом, одним ловким движением закрутив копну русых волос в объемный пучок, добавила: — Крутой художник, конечно! Так. Куда мне тут?
— В кресло садись, — скомандовал Зайцев, скатившись в сторону от рабочего места. То было кожаное кресло, черное, но слегка потрепанное. От материала пахло антисептиком. — Где делаем?
— Серег, не забудь про согласие! — предупредил Валера, появившись и исчезнув в дверном проеме.
— А, да, папаша, бумажку заполните, пожалуйста. Чтобы претензий не было. Сесть можете за стол на стул. И там и оставаться, — Серега оттолкнулся ногой от пола и уехал в сторону небольшого столика с раскиданной на нем чистой и испачканной рисунками бумагой. Там же были заявления на согласие родителя в том, что его несовершеннолетний ребенок принимает услуги только для взрослых. Зайцев старался на Добрынина не смотреть, всучил ему бумажку и откатился вновь к Зоряне. А Илья все так же тихо выполнил требования и занял отведенное ему место. Чем больше проходило времени, тем отчетливее за его устрашающей горой мышц читалась какая-то неуверенность.
— Так где делаем? — вернулся к теме вопроса Зайцев. Внутри у него все кипело, рвалось, и кулаки непроизвольно сжались. Но к Зоряне Серый был значительно добрее, чем к преподавателю. Улыбался, был доброжелателен, указывал и даже подскакивал каждый раз, когда девушке была нужна и не нужна помощь.
— На лопатке, — Зоряна стянула с себя свитер и похлопала ладонью у себя за плечом слева. — Мне, наверное… бретельку тоже снять, чтобы не мешалась?
Добрыня скрипнул стулом. Вот уж где не стоило сомневаться в его бдительности и силе — так это в вопросах безопасности дочери. Зоряна чувствовала себя как рыба в воде, доверяла и совершенно не боялась — но платой за это был расстрел на месте со стороны Ильи Александровича, если Серега вдруг напортачит. Это ощущалось, слышалось в воздухе.
— Да, спусти. И садись тогда животом на спинку, — Серега немного поднял спинку кресла, чтобы девушке было удобнее. Помог Зоряне забраться, ощущая лопатками пробивающий всякую ментальную защиту взгляд. Сам Зайцев отправился к столу, с важным видом обогнув Добрынина и не удостоив его даже малейшим знаком внимания, забрал эскиз и вернулся. Где-то позади них забежал в кабинет и начал копошиться Валера, объяснять Илье Александровичу, что ходить вместе с дочерью теперь не обязательно при наличии подписанного заявления. Тот ожидаемо отказался. — Реальный размер делаем? То, что на листе, то и на лопатке? Или меньше? Или больше?
Вместо мгновенного ответа Зоря обернулась на Добрыню. Тот, прищурившись и присмотревшись к эскизу, ответил:
— Я думаю, реальный. Отлично ляжет…
— Ну, значит, реальный, — удовлетворилась девушка, отстегнув сзади бретельку и мило обняв спинку кресла, на котором сидела. — А мне тебя… вас… назвать как? Сергей? Серега? Вроде уже не совсем чужие люди… а в такой-то обстановке… — Похоже, шутить и кокетничать Зоряна могла без остановки. Серый хмыкнул, постучав пальцами по лопатке в местах, где для себя отметил края рисунка.
— Серега, Серый, Зайцев. И можно на «ты». Сейчас буду обеззараживать и обезжиривать, — четко определил он задачу, как привык делать с совсем юными клиентами, пришедшими с родителями. Последние любили все знать и держать под контролем, чувствовать каждый шаг и интересоваться каждой мелочью. Да и Зоряна с Добрыниным — особая категория. Серега чувствовал себя как на экзамене. Он открыл белую пластиковую бутылку с антисептиком, в нос ударил неприятный запах. Скоро кожи девушки коснулся ватный диск, а средство было равномерно распределено по лопатке. Потом еще одно, но теперь уже зеленоватого цвета. И Серега схватился за оранжевую гелевую ручку. Лист с рисунком он вручил Зоряне. — Подержи, пожалуйста. Я пока нанесу контуры.
