Сопротивление планктона (СИ) - "Jean-Tarrou" (бесплатная регистрация книга txt) 📗
- Это отступные! - за пару часов Корольчук успел протрезветь, пережить отходняк и снова напиться. - Чтобы не сожрала с потрохами.
- Ну хорошо, предположим, Серафима с ней осталась, плевать, что воспитывали вместе, силы вкладывали, холили, плевать. Но запрещать видеться! Да это ж...Перемычкин, разве это законно?
- Порох, угомонись...
- Пусть юрист скажет!
- Это не моя специализация, но в теории супруги имеют равные права...
- Во! Равные!
- Я могу посоветовать знакомого адвоката по семейному праву.
- Да на фиг, - неожиданно сказал Богданыч. - С какой, блин, стати?! Прямо щас поеду и заберу Серафиму к себе.
- Вот это слова не мальчика, но мужа! - Порох вскочил. - Лева, погнали, Мамонту нужен шофер и группа поддержки. Тома, мы скоро вернемся!
- Юр, куда?!
- Гардемарины, вперееееед! - Корольчук вскочил, прихватив со стола начатую бутылку.
Перепуганный Женя бежал за ними до самой машины и уговаривал "решить вопрос цивилизованно" и обратиться в суд. Богданыч запихнул его на заднее сидение:
- В гробу я наш суд видел!
- Богдан, ты выпил, ты не можешь рассуждать здраво.
- Жень, я тебе обещаю: все будет хорошо. У меня третий глаз открылся...
- В жопе...
- Порох, иди в...! Жень, пойми, Серафима - это единственное, о чем я жалею...
- Вы заключили соглашение или она осталась с ней по решению суда?
- Че ты заладил? Суд, суд!
- Да здравствует наш суд! Самый Басманный...
- Какой цукер-нахер суд? - Корольчук глотнул вискаря и протянул бутылку Богданычу. - Ща можно все!
- Кроме танцулек в церкви.
- Сколько времени, мужики?
- Полдесятого.
- О! Порох, гони! В десять они на стадионе гуляют перед сном. Не баба, а часовой механизм.
- А я тебе говорил!
- Че ты мне говорил? Ты у меня отбить ее пытался!
- А я виноват, что нам со школы одни и те же бабы нравились?
- Мужики, идеальную бабу можно только слепить. Из снега. Вот моя Людка...
- Богдан, у тебя будут неприятности...
- Богданыч, заткни глас закона!
За окнами мелькали знакомые до боли места, сколько раз Богданыч мерз-мок-парился на этой остановке, ожидая последний автобус в 00:40, а в том ларьке покупал вечно жухлые розы, а здесь они целовались под раскидистым вязом, чтобы Танькин папаша - тиран хренов - засечь не мог. Как же быстро перегорело все, забылось, будто и не с ним это было.
- Порох, за щитом остановись, где дыра в заборе. Вижу их!
- Где?
- Возле футбольных ворот!
- Богдан, ну не надо...
- Богданыч, а если она крик поднимет?
- Не успеет, я позову, девочка моя услышит.
Богданыч открыл дверь, засунул пальцы в рот и свистнул так, что у Перемычкина уши заложило. Несколько секунд ничего не происходило, а потом послышался топот, как будто лось к ним бежал, и в машину влетела белоснежная русская борзая. Богданыч захлопнул дверь:
- Порох, газуй!
- Йухуууу!
- Врагуууу не сдается наш гордый...
- Фимушка, девочка моя, соскучилась...
- Серафима - собака?!
- А? - Богданыч посмотрел на Перемычкина. - Конечно, собака. А че ты думаешь, я бы хорька завел?
- Обратно в Марриотт?
- Я домой поеду, - сказал Женя. - Около метро не высадите?
- Че ж мы нелюди? Подвезем.
- Юр, - Корольчук прикончил бутылку и откинулся на сидение. - А че мы в тишине?
- Кстати! Я вам раритет не ставил? Лева, в бардачке диск найди, желтый.
- С квартирника?
- Ага, поставь, нет, другой стороной.
От Серафимы жар шел, как от печки, она вылизывала Богданычу забинтованную руку и все норовила лапы на сидение поставить.
<i> Ой, да развяжу кушак,
Да раскурю косяк,
Да об землю шмяк
Шапку мятую... </i>
Богданыч чесал Серафиме за ушком, приговаривая ласковые глупости, а потом глянул в сторону и напоролся на растерянный Женин взгляд.
- Чего ты?
- Ничего, - Женя покраснел, но глаз не отвел.
Протрезвевший к тому моменту Богданыч будто спирта хлебнул. Звуки вырубило, и кровь в ушах зашумела, как море - в ракушке.
Ладонь дрогнула и съехала с горячей головы Серафимы на не менее горячую коленку Жени.
<i> Ах вы сени, мои сени, сени новые мои!
Ах вы реакции такие нездоровые мои!
Ты, палата номер шесть,
Стены сводчатые,
Сени новые как есть
все решетчатые! *** </i>
Богданыч приближался к нему осторожно - в совсем еще сопливом детстве он вот так же пустым спичечным коробком кузнечиков ловил: подводишь, ближе, ближе, тихонько, чтоб не спугнуть, а потом ап! И он накрыл сухие сжатые губы своими.
Женя замер - не отстранился, но и навстречу не подался и, кажется, перестал дышать. Сердце у Богданыча стучало на кончике языка, и было это запредельно до жути - вдыхать носом горьковатый морозный запах, чувствовать, как его прошибает всего вдоль: от макушки до пальцев ног.
- Богданыч, твою мать! Отставить пропаганду в моей карете!
Женя дернулся, заехав Мамонтову в бок.
- Порох, урод!
- Харэ, Мамонт! Корольчук, молодца, кемарит, а я таки за рулем.
- Вот козлина...
- Это, между прочим, уже статья - щас насмотрюсь вашего непотребства и Корольчука раком поставлю.
- А?
- Спи, Левушка, еще не время.
