Драконьи танцы на битом стекле (СИ) - Патрикова Татьяна "Небо В Глазах Ангела"

— Прекрати, — почти строго проговорил светловолосый мальчишка, — Это уже не смешно.

— Может быть, мне просто холодно и я хотел погреться, — пробурчал раздосадованный масочник куда-то ему между лопаток.

— А тебе холодно? — вопросил Савелий, и тут же добавил, — Только честно.

— Нет, — отчего-то, удивляя себя самого, не стал лукавить Тай, — Просто скучно.

— И что же мне теперь тебя всю жизнь развлекать?

— Почему это только меня? Вон, у нас теперь еще Таша есть.

— Кто? — от удивления Лий даже обернулся к нему через плечо.

— Ну, — масочник смутился и отвел глаза, — Должны же мы её хоть как-то называть?

— Но имена драконам дает Радужный! — запротестовал светловолосый, и перевернулся к нему лицом. Они оказались слишком близко друг к другу, и Таю пришлось отползти, заодно он вернул украденную у Савелия подушку.

Устроившись удобнее, они оба внимательно уставились друг на друга.

— Так что там с именем? — нетерпеливо вопросил Лий.

— А почему бы нет? — отозвался Белоголовник, — В конечном итоге, когда еще этот Радужный нас осчастливит, а называть её просто драконом или драконышем меня не прельщает.

— Почему?

— Потому что она для меня не просто дракон, а мой дракон, вот почему.

— Не твой, а наш.

— Пусть так, и все же.

— А если Радужный или еще кто из старших драконов рассердиться?

— Тогда придется обращаться к братцу. — Почти хищно усмехнулся Тай.

— Это к шуту что ли?

— Ага. Думаешь, он не сможет нас отмазать, если что? — осведомился он весело.

— Отчего же, — фыркнул Лий, переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову, — Этот, по-моему, сможет если не все…

— То очень много, — подтвердил Тай, придвинулся чуть ближе и закрыл глаза. — Кстати, если хочешь, можем поставить две кровати, раз уж Таша у нас одна и ночевать рядом с ней хочется нам обоим.

— Угу, — уже зевая, отозвался Лий, — Завтра поищем в дворцовой мебели.

— Зачем завтра? — заразившись от него зевотой, отозвался Арлекин невнятно.

— Сейчас никуда не пойду. — Отрезал Лий непреклонно.

— А зачем идти? — Тай даже глаза открыл и наткнулся на внимательный взгляд повернувшегося к нему паренька.

— Ты о чем?

Масочник тяжко вздохнул и щелкнул пальцами. В тот же момент их одна на двоих кровать разделилась на равные половины и превратилась в две кровати, отстоящие друг от друга на расстоянии ладони. Савелий чуть ли не подпрыгнул, резко садясь. В его глазах не мелькнуло ни тени страха, лишь вселенское изумление.

— Ты что же, маг?

— Я вообще-то масочник, — ворчливо напомнил ему Тай, подкладывая под щеку ладонь и опираясь на локоть.

— Я помню, — Кивнул Лий, — Просто… — он снова опустился на подушку, — Не думал, что вы можете и так.

— Не все мы. Просто, я Арлекин, и у нас с природной магией порой даже лучше, чем у Докторов Чумы.

— А кто это?

— Еще одна маска, входящая в совет Иль Арте.

— Расскажешь мне потом об этом?

— О чем?

— Ну, обо всем. О вас.

— Посмотрим, может, и расскажу. — Отозвался Арлекин неопределенно и хотел уже перевернуться на другой бок, но потянувшийся к нему через промежуток между кроватей Савелий, неожиданно поймал его за рукав пижамы.

— А давай сегодня пока обратно все вернем, — попросил он робко в ответ на почти возмущенный взгляд.

Глаза масочника сначала недоверчиво распахнулись, а потом в них снова родилось уже привычное Лию ехидство.

— А если опять приставать буду?

— Ну, раз снова погреться приползешь, то мне ничего не останется…

— И что ты будешь делать? — уже по-настоящему заинтересовался Тай, возвращая кровать в исходное состояние.

— Греть, — лаконично отозвался Лий, закрыл глаза и уткнулся носом в подушку, так и не отвернувшись от опешившего от его заявления масочника.

— А ты расскажешь? — тоже укладываясь, спросил Тай.

— О чем? — не открывая глаз, уточнил Савелий сонным голосом.

— Что тебе сказал отец?

— Расскажу, — отозвался парнишка со вздохом и признался с неохотой, — На самом деле ничего хорошего.

— Это я уже понял. Тогда… завтра поговорим?

— Угу.

И на этот раз они оба почти тут же уснули. Их маленький дракончик, приоткрыл один глаз, окинул спящую на кровати парочку одобрительным взором и тоже улетел в мир сновидений, искать в нем те тропы, по которым уже начали бродить его неспокойные, но просто замечательные мальчишки. Как же здорово, что ему достались именно они.

— О чем ты думаешь? — тихо спросил Мур, забираясь к Гине под одеяло, масочник на его появление рядом с собой отреагировал крайне неопределенно. Так и оставшись лежать на спине, он невидящим взглядом смотрел в потолок.

— Знаешь, — со вздохом отозвался тот, — По-моему, Бом снова переживает из-за своего имени, а как Бим?

— Биму точно все равно. Единственное, что он попросил, так это придумать ему хоть какую-нибудь фамилию или хотя бы отчество, как у людей, иначе во втором облике, как он утверждает, ему будет неудобно.

— Логично, между прочим. И что ты?

— Предложил если что называться моим отчеством.

— Сиявич?

— Да. Но он, загоревшись этой идеей, сказал, что будет Бим Мурович.

— А что, звучит, — одобрил масочник.

— Ну, не то что бы, — пробурчал Мур и подгреб его к себе, утыкаясь носом в шею. — В такие моменты чувствую себя отцом семейства, — честно признался он.

— Ага. Есть такое, — с улыбкой согласился Гиня, зарываясь пальцами в его жесткие и густые волосы, — А я вот обычно вспоминаю, как у нас все начиналось, — неожиданно признался он. И Мур даже голову поднял, чтобы заглянуть в его алые, блестящие в свете луны глаза.

— А конкретнее? — потребовал разъяснений оборотень.

— Ну, — протянул масочник многозначительно, в его глазах появилось лукавство, — Помнишь, как мы пришли в деревню, и я объявил, что хочу остаться?

— Нашел, о чем вспоминать, — отозвался Мур почти смущенно, на самом деле он тоже часто вспоминал именно этот момент.

Небо в тот день было таким же весенним и безмятежным, как сегодня утром. Они скитались вместе уже почти полгода, и все не могли определиться, как жить дальше. Расставаться уже не хотелось. Мур привык к красноволосому масочнику, так беспардонно ворвавшемуся в его жизнь и слишком резво определившему в ней место только для себя одного. Оборотень даже опомниться не успел. Но на самом деле Муравьед сопротивлялся довольно долго, полагая, что он прекрасно чувствует себя и в одиночестве и всякие там люди, пусть и трижды масочники, ему абсолютно ни к чему, но в какой-то момент все равно поймал себя на мысли, что привык. Привык к чужому теплу в своих согретых солнцем колосьях, ровному, обманчиво сонному дыханию в на маковых цветах. Привык, что его дверьми, прорубленными в бревенчатых стенах домишек, порой хлопают о косяки, и скрипят половицы под легкой поступью Коломбины. Привык, что когда Гиня на самом деле спит, а не притворяется, карауля его и подспудно изучая, как тот еще естествоиспытатель, лучше стать просто травой и льном, цветущим в ней. Ведь на грубых колосьях масочнику, обладающему столь светлой и нежной кожей, совсем не так удобно, о чем тот как-то раз сообщил ему, пошутив о жесткости и повышенной колкости чьих-то боков.

Но в этот день они вышли к одной деревушке, и Гиня вдруг объявил, что хочет остаться. Оказалось, что у них тут старый мельник скоропостижно в эту зиму скончался, а сын его безразумный хозяйство бросил и в город подался уже по весне. И вот стоит теперь мельница, пустует, и где они будут зерно молоть, как лето на исходе будет, никто из селян не знает, полагаясь на тот самый всем известный драконий авось.

— Но ты же не умеешь молоть муку, — запротестовал Мур, подходя со спины к Гине, оглядывающему свое будущее хозяйство.

— Я научусь, — отозвался тот с широкой улыбкой на губах, — Я ведь не такой уж и дурак, как ты мог подумать.

— Я и не думал, — отозвался оборотень, — Но ведь это просто адский труд — таскать мешки, запускать жернова…