Сопротивление планктона (СИ) - "Jean-Tarrou" (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Вот и сейчас Богданыч ощущал себя так, словно встал в стойку и уклониться от боя уже не в силах, нервы на пределе, в зубах зажата капа, но противник попался странный, носится от него по рингу, пытаясь выпрыгнуть за канаты. Да и сам Богданыч разумеет, что в этот раз должен победить как-то иначе.
- Мамонт, на хрен покупать себе точно такую же тачку, какая была до отъезда? - Порох припрыгивал от холода.
- Если бы не ты, я бы Тигру ни в жизнь не продал.
- Заржавела бы твоя Тигра, - Порох провел варежкой, очищая фару. - Злишься, Мамонт? Из-за танца? А? Мамонт! Алло! Земля вызывает Аполлон-13!
- Что? - Богданыч уставился Пороху за спину, перестав смахивать с крыши снег.
На крыльцо вышел Перемычкин.
- Чего ты? - Порох оглянулся. - Я помню чудное мгновенье... Хороша, да?
- Хороша? - тут только Богданыч заметил, что рядом с Женей стоит Тамара.
- Ну все я побег. За рулем не спи! Тома, я лечуууу! Я снежииинкаааа!
Перемычкина Богданыч отловил на выезде с проспекта, тот садиться в машину категорически отказывался, но Мамонтову начали сигналить, а самые нетерпеливые опустили стекла, чтобы предложить ему вступить в интимные отношения с конем и освободить-таки полосу, Женя поспешно залез вперед и закрыл дверь. Аккуратно, не хлопая.
- Пристегнись.
- Я же на метро...
У Перемычкина никак не получалось вытянуть ремень, он дергал слишком резко, и тот заедало.
- Ага... Че, бибилка хуева! Ну подрезал, молодца! И далеко ты, козел, уехал? Яйца тебе на колеса...- Богданыч поймал испуганный взгляд Перемычкина и подавился окончанием фразы. - Извини! Отвык от наших дорог.
- Ничего, я понимаю.
Понятливый...
- Пристегнулся?
- Да.
- Голодный?
Женя помотал головой, понял, что Богданыч на дорогу смотрит и озвучил:
- Нет. Богдан, я, правда, на метро лучше...
- Проехали метро.
Пробки действительно успели рассосаться, хоть какая-то польза от их вечерних посиделок. Перемычкин сидел с идеально прямой спиной, как будто при первой же возможности готовился выпрыгнуть из машины. Богданыч заблокировал двери, кто его знает... Но когда затворы щелкнули, Женя вздрогнул, и Мамонтов, ко всему прочему, почувствовал себя таксистом-маньяком.
- Как поедем?
- А?
- Бульварами хочешь прокачу? Щас пусто...
Перемычкин молчал.
- Да расслабься, в машине насиловать не буду, тут ни наручников, ни вазелина, - Богданыч покосился на Женю и вздохнул. - Шутка юмора... "Грязные танцы" смотрел?
Богданыч подумал, что для него это, наверное, древность несусветная вроде "Шербургских зонтиков" или того хуже - "Огней большого города". Сколько ему лет, интересно?
- Смотрел. Мы что, правда...танцевать будем?
- Правдее некуда.
Все-таки хорошо, что он через центр поехал. Снег освещал безлюдный Никитский, затмевая фонари и яркие витрины, и в душе Богданыча плодились, как пушистые кролики, глупые желания. Хотелось с разбега перемахнуть через кованую изгородь, хотелось купить в ларьке крем-брюле, чтобы не водянистое, а, как в детстве, мягкое густое в хрустящем стаканчике, хотелось пригоршню снега Жене за шиворот высыпать.
Перемычкин сидел задумчивый, разомлевший с мороза, шарф раскрутил и шапку снял.
- Если хочешь, откажемся. Без премии проживу.
- Нет, из-за меня не надо...только, если ты...
- Мне-то че? Нажрусь и станцую...хоть менуэт.
- Я в интернете отрывок поищу с этим танцем.
Вот он взрослый ответственный подход. За "нажрусь" стало стыдно. Богданыч втянул воздух, и из груди вырвался сухой кашель.
- Тебе врачи что сказали? - спросил Женя.
- То же, что и всем. Отравление углекислым газом. Прописали какую-то хрень, - Богданыч вырулил на набережную, река, затянутая серым льдом, показывала кукиш якобы наступившей весне. - Что с тобой тогда было? Я почитал... не клаустрофобия это. Потом нормально сидел...
Перемычкин его ответом не удостоил, отвернулся к окну, и стекло запотело от дыхания.
Богданыч разозлился, нашелся, блин, таинственный мистер Кин.
- Че молчишь? Отрепетировал тебя кто в каморке, что за актовым залом?
Перемычкин протер стекло пальцами и снова задышал на него.
- Ну че, сложно ответить? - Богданыч ударил ребром ладони по рулю.
- Бог-дан, ты чего? Там ерунда была...
- Хер ли ты с ерунды задыхался?
- Пошутили просто...заперли в подвале под лестницей, потом отпустили.
- Когда?
- Давно, в младших классах... Хулиганы.
"Хулиганы" Перемычкин произнес с придыханием в точности, как соседка Богданыча Зинаида Прокофьевна, доктор филологических наук.
- Когда отпустили?
- Не знаю...
- Че?!
- Не знаю. Я сознание потерял.
Богданыч хотел спросить, хрена ли у них так скверно обстояло с чувством юмора, а потом представил себе Перемычкина в школе. В рубашечке с накрахмаленным воротничком, в отглаженных синих брючках, тетрадки в обложках, подставка для учебников. Блин, у него, наверняка, даже пенал был. И улыбочка эта нежная. Как он вообще до выпускного дотянул?
Чтобы отвлечься, Богданыч врубил на тихую диск со сборной солянкой еще со старой машины.
"И что мне с этим чудом чудным, дивом дивным делать?" Вспомнился пьяный от вина и духоты Корольчук: "Как ты с этим жить собираешься?"
<i> Не смотрите -
эти шрамы не про вас,
не для ваших грустных глаз,
мне неловко. </i>
А еще Богданычу левые мысли в башку лезли. Вот если это оно, то самое - пятое время года, срыв верных струн, пробуждение ночью - то почему сейчас? Где он, Богданыч, был, когда Женю в подвале запирали?
С боков подкрались спальные районы, и у Мамонтова от вида бетонных термитников, пронзающих грязное бессмертное небо, началось брожение мозга.
