Край Ветров: некроманс - Кусуриури Диэр (полная версия книги TXT) 📗
— Кабы я мог.
— А разве нет?
Камориль смотрел Вере в красные ее глаза и видел там, кроме толики сумасшествия, какую-то извращенную мудрость, по народному мнению свойственную юродивым. То ли она и правда там была, то ли — показалось. Камориль вздохнул. Затушил сигарету в пепельнице. Оперся локтями об колени, приблизив свое лицо к Вериному:
— Он сказал мне, что нашел ключ от всех дверей, кроме одной. И эта вещь поможет ему взять все, кроме того, что ему не судьба. И он ушел в морок, за этой своей…
Некромант замер. Он вспомнил давешнюю ситуацию, имевшую место быть на холодном камне у самой воды. Мартин Майн мог бы использовать этот свой «ключ». Но не стал, хотя и хотел… овладеть… Уж не это ли та самая «не судьба»? Или люди этой штуковине неподвластны?
— Да он же не врал, — проговорил Камориль, выпрямляясь, — Абеляр не врал. Ключ от всех дверей, кроме одной — это и вещь, и понятие. Он просто не знал, что есть еще и веретено. А значит… но что это мне дает? Не понимаю.
Он даже поднялся со стула. Стал ходить по комнате, потирая висок. Остановился у окна:
— Кажется… я понял. Этот ключ — это невзаимная любовь, будь она трижды проклята. Как бы ты ни старался и что бы ты ни делал — эта дверь всегда будет закрыта для тебя. Ты можешь совершить множество великих дел, и множество путей лежит перед тобой, открытых и прекрасных — но ты упрямо бьешься в стену, забывая о самом себе и о мире вокруг. А эта дамочка… эта дамочка — она же тоже не ответила Мйару взаимностью, так?.. Выходит, так. Нет, не Мйару. Она Мартина Майна отшила, — выдающегося, исключительного, дери его рота чернодырых без смазки, чародея древности. Ха! Отшила, заморила друга, а потом еще и сама свой же светлый образ опорочила — начав заигрывать с Майном после того, как возлегла с его другом, которого… Точно-точно. Чего же он хочет от нее? Ответных чувств ему не видать, как и мне. Чего же тогда? Раскаяния? А, нет-нет… он жаждет ее окончательной смерти. Он ведь только недавно сам… ожил. Вернулся. И все его это спокойствие — наносное. Как пить дать. Там, наверное, такие страсти кипят внутри — мама не горюй. И никакой связи с ее мощью и угрозой мирозданию. Просто чувства.
Камориль замолк, и в образовавшейся тишине Верин голос прозвучал напевно и торжественно:
— А если бы этот мир и правда был на грани гибели…
Камориль обернулся: вампирша стояла возле кокона Луни, прильнув к нему ладонями. Вера продолжила с каким-то тихим, шальным вызовом:
— … с кем бы ты предпочел сидеть на обрыве и смотреть, как все исчезает?
Камориль не успел осознать вопрос и ответить ей: поверхность кокона, завибрировав, треснула. Из трещины полилась темно-фиолетовая жидкость и со скрежетом высунулась суставчатая черная лапа, покрытая жестким черным ворсом.
— Я всю жизнь этого ждала, — проговорила Вера, всхлипнув.
Зацепившись за край треснувшего кокона, она потянула на себя. Откололся довольно большой кусок. Фиолетовая жидкость хлынула на пол комнаты, смешиваясь с пролитым туда же коньяком. Из трещины высунулось еще несколько лап, в потом показалось тело — сплющенное, похожее по форме на лунный серп, тоже покрытое довольно длинной (с палец) черной шерстью.
Лунь стала выкарабкиваться наружу.
Костяные псы Камориль, поджав хвосты, начали прыгать вокруг и беззвучно лаять.
Некромант попятился к двери, но, сдержав порыв, остановился.
Лунь выбралась из кокона вся. За сплющенным телом волочились какие-то мокрые мятые тряпки, огромные, размером, пожалуй, с пододеяльник. Они были черные и влажные, но — без какой-либо шерсти на них.
— Вниз беги, — приказал Камориль одной из псин. — Зови Эль-Марко. Ну!
Костяной пёс послушно затрусил прочь из комнаты.
Лунь, перебрав суставчатыми ногами, сделала несколько шагов к Камориль. Уткнулась ему в колено каким-то своим выростом, очень смутно напоминающим голову, и заурчала.
— И как это понимать? — вопросил некромант.
Урчание стало громче.
— Она выбрала тебя, — сказала Вера торжественно и печально. — Ну, что ж. Прискорбно. Я буду иногда заходить, — добавила она, поглядывая на вход в комнату немного нервно. Перевела взгляд на Камориль: — Сладкому блондинчику — «привет». Я не накрашена.
Вера подошла к высокому окну и, открыв створку, прыгнула во тьму.
— Эй! Стой! Куда ты? — крикнул Камориль ей вслед.
Но Веры и след простыл.
— Женщины… — протянул некромант. Перевел взгляд на Лунь, тыкающуюся ему в колено. — Вот и что мне с тобой делать?..
Ромка стоял на камне цвета павлиньего хвоста и смотрел на россыпь других разноцветных камней причудливой формы. Волны янтарного моря разбивались об скалистый берег и во вздымающейся в воздух пене угадывались силуэты крыльев и лошадей. Солнце пронизывало медовые волны насквозь, как тела медуз. Ближе к горизонту янтарно-рыжее море становилось пунцово-розовым, встречаясь с фиолетоватым небесным краем. Над всем этим великолепием плыли облака — золотые, курчавые и такие огромные, что казалось, будто бы им в этом небе тесно.
Но Ромка знал это место. Оно на самом деле таким не было. Настоящий здешний берег был холоден и сер, и цвет моря не слишком-то от него отличался. К камням тогда ластились темно-зеленые водоросли, прибитые штормом. А под камнями росли, щетинясь острой гребенкой, мидии — большие, с палец, и маленькие, похожие на подсолнечные семечки.
И Ромка с Николой рвали их со скал руками, и это было смешно, интересно и да, тяжело. «Я могу поджарить их прямо на камне! — сказала тогда Никс. — Они откроются и мы их выковыряем!» Ромка не согласился: «А в чем мы их понесем? Если в моей футболке, как и придумали сначала, то она замажется… а если их целыми нести, то она просто намокнет. Ну, и в костре их будет намного веселее жарить, если всем вместе!» «Если только всем вместе», — Никс сменила гнев на милость и снова принялась помогать Ромке отрывать мидии от щербатых, мокрых камней.
А потом у них совсем замерзли ноги (еще бы, стоять все это время по колено в воде!), и они сидели на каком-то большом камне, грелись, и Никс рассказывала, как ей не хочется уезжать из дома Эль-Марко в город. Мол, иначе никак, гильдия задолбает повестками и визитами, могут и штраф наложить. Мол, у пирокинетиков особые обязанности, ведь будь ты хоть трижды злой маньяк-некромант, одним прикосновением руки ты амбар не подожжешь.
И тот серый суровый берег у маяка предстал в мороке яркой теплой сказкой, или даже песней, пожалуй. В прошлом самым ярким акцентом тут были волосы Никс и огонек в ее руках, живой, пляшущий, очевидно волшебный и совершенно невероятный. Обманчиво безопасный. В мороке берег расцвел и засверкал, как будто бы перенял себе тепло того огонька.
— Когда придет паром? — спросил Ромка у Варамиры.
«Бабка» сидела рядом на одном из камней. Старик по имени Зорея тоже был неподалеку. Он протирал тряпочкой губную гармошку, стучал ею по колену и что-то в ней чистил вот уже полчаса как.
— Скоро, — ответила Варамира.
— Вот уж странное место, — протянул Ромка, — и время какое-то резиновое, и вокруг творится что-то непонятное.
— Это морок. Я жила здесь тридцать лет и уже привыкла. Не могу понять тебя и не вижу уже ничего странного. То есть, разумом-то понимаю, конечно. Но — только им.
Ромка попробовал посмотреть на морок через изнанку. Изнанка ничем не отличалась от изнанки реальности, или же нагло врала, что не отличается. Варамира сказала, что морок — это не просто «мир снов». То есть, как… Сюда попадают души спящих и души умерших. Душам спящих здесь пребывать слишком долго нельзя. Через некоторое время они… развоплощаются. Именно поэтому люди, впавшие в летаргический сон или кому, просыпаются очень редко. Для умерших морок — лишь мимолетное видение, то последнее, что они видят перед тем, как отправиться в небытие.
А Варамира, Ромка и Зорея, выходит, проникли в «мир снов» наяву. Варамира сказала, мол, да, она знает здешние правила и как что делается, но почему так происходит и каков механизм всего этого, она объяснить не может.
