Дети надежды (СИ) - "Дэви Дэви" (книги хорошего качества .TXT) 📗

Спасибо, что скачали книгу в

Приятного чтения!

Дэви Дэви

Дети надежды

* * *

На Ильме занималось утро.

Он приподнялся на локте. Осторожно, чтобы не потревожить спящего рядом… Огромное — во всю стену — окно смотрело в сторону рассвета. Туда, где вставало над морем солнце — словно выныривало из глубины, рассыпая золотые и бирюзовые брызги по водной глади.

Пошел дождь. Нет, дождик — легкий, теплый. Капли воды, попадая на совершенно прозрачное оконное стекло, казалось, повисали в воздухе сияющей бриллиантовой крошкой.

С высокого холма, на котором стоял дом, был виден берег, где местные рыбаки неспешно снаряжали свои суда для очередного выхода в море. Рядом крутились неугомонными стайками их дети, чинно прохаживались огромные лохматые собаки. И детвора, и животные постоянно попадали под ноги рыбакам, должно быть, изрядно отвлекая их. Но труженики моря и не думали сердиться, занимаясь своим делом неторопливо и без лишней суеты. Как и все в этом тихом и неспешном мире.

Утро Ильма. Золото и бирюза. Запах моря, дождя и мокрой травы, покрывающей холмы. Чувство тепла и уюта. И спокойное дыхание рядом…

Как будто и не было никогда в его жизни другого утра, другого дождя… В другом мире…

1. Волчонок

Лопоухий щенок любит вкус молока,

А не крови, бегущей из порванных жил.

Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,

Расспроси-ка сначала меня, как я жил.

(М. Семенова)

Серое дождливое утро, холодное и промозглое. Таким же будет день. И вечер, и ночь. На Элпис время суток — вещь условная, как, впрочем, и время года. Сейчас вот условное утро условной весны. Хотя, с таким же успехом, это мог быть вечер осени или день зимы. А условное солнце Элпис вполне могло бы именоваться как-нибудь… по-другому. Но первые поселенцы почему-то решили назвать бледное, грязно-серое светило, кое-как обогревавшее их новый дом, именно Солнцем. Впрочем, так поступали в большинстве колоний — сказывалась тоска по Изначальной и желание сделать свой мир хоть отчасти похожим на тот, навсегда утраченный…

… Все личные вещи, которые им разрешили забрать, уместились в четыре коробки. Остальное — то, что можно было быстро продать — конфисковали за долги. Мать Яромира спокойно смотрела, как судебные исполнители упаковывали в казенные пакеты её красивые платья («Всё равно, я их почти не носила»), как погрузчик подцепил их скромное средство передвижения — маленький серебристый электрокар («Всё равно, мы в ближайшее время не смогли бы его содержать»). Когда в пакет с печатью отправилась любимая игрушка Яромира — боевой робот-трансформер, мать прижала мальчика к себе, зашептала, торопливо успокаивая:

— Ничего, ничего… Мы скоро вернемся сюда… Купим тебе нового, ещё лучше.

И Яромир был спокоен, потому что верил — да, так и будет, они обязательно вернутся, и ему купят новые игрушки. Родители никогда не обманывали его…

Только один раз за то утро мать потеряла самообладание. Когда приставы подошли к отцу и потребовали освободить инвалидную коляску. Мать тут же оказалась рядом, разведя руки, заслонила сидящего в коляске отца. Её красивые каштановые брови сошлись на переносице, глаза гневно сверкали — Яромир никогда ещё не видел маму такой.

— Вы не имеете права! — звенел её голос. — За коляску плачено наличными…

— Это не имеет значения, шаида Шоно, — холодно оборвал её старший пристав. — У нас приказ: изымать всё, что представляет рыночную ценность.

— Но… как же… Как же ему теперь передвигаться? — мать притихла, было похоже, что спокойный и бесстрастный тон чиновника каким-то образом лишил её воли к сопротивлению.

— У нас приказ, — повторил пристав, не глядя не неё. — Ничем не можем вам помочь. Лучше отойдите, шаида, иначе нам придется применить силу.

И мать отошла. Она снова прижала к себе Яромира, только теперь молча. И руки у неё дрожали.

Потом отцу сунули на подпись какие-то бумаги, а после им приказали вместе с вещами сесть в полицейский кар. Соседи, спешившие по своим делам, старательно отводили глаза и держались подальше. Будто несчастье может быть заразным…

* * *

… Район шестой категории. Ещё не самое дно, но очень близко к нему. Последняя категория — последняя граница между жизнью и существованием, последний шаг к краю, за которым уже не будет никакой надежды. Единственная оставшаяся возможность…

Но всего этого маленький Яромир ещё не понимал. Новое место жительства ему не понравилось: безликий обшарпанный дом на узкой грязной улочке. В их комнате тоже было грязно и тесно, облупившиеся стены, пол с выбоинами, трещины на давно не мытых стеклах заделаны клеенкой. Из мебели — старенький диван, железная кровать, стол и два стула из пластика. Кухня, душевая и туалет были общими на пять квартир.

— Ничего, — мама ласково потрепала по волосам пришедшего в уныние Яромира. — Это же ненадолго. Мы скоро вернемся обратно, домой. Нужно только потерпеть немного.

Это было вовсе не трудно — потерпеть, Яромиру приходилось терпеть и раньше, как и родителям, как и всем, кого он знал. Они и раньше не жили в роскоши, и во многом себе отказывали, потребности всегда соотносили с возможностями, а капризное «Я хочу!» из уст даже самого маленького ребенка считалось недопустимым.

Однако, было в этой новой жизни кое-что, что требовало от Яромира настоящего мужества. Дело в том, что он очень боялся темноты, до ужаса, до тошноты. А уж спать в темноте… Яромир почему-то был уверен, что во мраке прячутся чудовища, и, стоит ему уснуть, какое-нибудь из них обязательно заберется Яромиру внутрь, а потом завладеет его телом и будет медленно пожирать его душу… Родители никогда не выключали свет в его комнате. Но так было прежде, а теперь у них не хватило денег, чтобы оплатить электричество. И в первую же ночь на новом месте, когда сон, наконец, преодолел отчаянное сопротивление Яромира, чудовище поселилось в нем. Наутро ничего, вроде, не изменилось, но мальчик знал — ОНО там, внутри, лязгает зубами, глаза горят жадным огнем. ОНО ждет…

… Через месяц отец проиграл тяжбу с металлургической компанией, в которой проработал двадцать лет и, в результате, остался калекой. Юристы компании ссылались на договор найма, в котором не было сказано ни слова о том, что наниматель должен за свой счет восстанавливать здоровье работника. «Следовательно, — говорили они, — весь риск работник берёт на себя». Новые законы о труде, принятые год назад, также отменяли все прежние положения об ответственности работодателей. В общем, в компенсации отцу отказали. Сохранялась ещё надежда на пересмотр дела, ведь договор отец подписывал, когда действовали старые законы, и в них были указаны выплаты за потерю здоровья. Но юрист, к которому они обратились, оказался честным человеком и не стал брать у них деньги. «Нет ни единого шанса» — сказал он.

— Я пойду работать, — твердо заявила мать, когда они вернулись домой.

— Нет! — отрезал отец. — У меня ещё есть здоровые органы, можно продать… Этого хватит на какое-то время…

Мать посмотрела на него с нежностью, потом покачала головой.

— Я пойду работать, — повторила она. — Мы ведь хотим выбраться отсюда, так? Возможно, нам удастся накопить денег на операцию, тогда ты снова будешь здоров, сможешь найти приличную работу — ты ведь ещё молод. И мы заживем, как прежде…

Мать говорила ещё долго, ласково, терпеливо, как с ребенком. И отец, похоже, понимал, что выбора нет, лицо его каменело. Ведь единственная работа, которую может получить женщина на Элпис, — это работа в квартале развлечений.