Небесный лабиринт. Искушение - Бинчи Мейв (читать полную версию книги .txt) 📗
Аннабел Хоган понимала, что Бенни предстоит тяжелое испытание. Жизнь в большом городе — совсем не то, что хождение в монастырскую школу и обратно. В университете учатся тысячи студентов со всех концов страны, у каждого свои обычаи, и никто не станет заставлять тебя заниматься, как делала мать Фрэнсис. Ничего удивительного, что Бенни все лето волновалась, как курица, идущая по раскаленным углям, и не находила себе места.
Слава богу, что по утрам с ней была Ева Мэлоун; эта пара могла болтать вплоть до возвращения коров с пастбища. Аннабел хотелось, чтобы Ева тоже имела возможность учиться в университете. Это было бы только справедливо. Но на справедливость в этой жизни рассчитывать не приходится. Именно так сказала Аннабел отцу Россу, когда тот пришел пить чай. Отец Росс строго посмотрел на нее поверх очков и ответил, что если бы все знали законы Вселенной, Господу нечего было бы поведать смертным в Судный День.
В глубине души Аннабел считала, что законы Вселенной не пострадали бы, если бы кто-нибудь нашел деньги, чтобы заплатить за учебу и жилье Евы Мэлоун. Девочки, у которой не было другого дома, кроме большого мрачного монастыря с тяжелыми чугунными воротами.
Мать Фрэнсис очень часто молила Господа открыть ей способ послать Еву Мэлоун в университет, однако до сих пор Господь его так и не открыл. Мать Фрэнсис знала, что это является частью Его плана, но иногда думала, что усердная молитва может помочь делу. Она испробовала все, что было в силах ордена. Даже обратилась к его главе и постаралась как можно убедительнее описать то, что случилось с Евой. Как-никак, отец девочки Джек Мэлоун всю жизнь проработал в монастыре садовником и мастером на все руки.
Джек женился на девушке из семьи Уэстуордов. Все знали, что он ей не пара, но это было необходимо, поскольку должен был родиться ребенок. Воспитать девочку в лоне католической церкви было нетрудно. Уэстуорды не хотели о ней слышать, а уж до ее веры им и вовсе не было дела.
Глава ордена ответила, что для девочки и так сделано достаточно. Направление Евы в университет показало бы, что у сестер есть свои любимицы. Если создать прецедент, то все школьницы низкого происхождения будут ожидать того же.
Но на этом дело не кончилось. Мать Фрэнсис села на автобус, поехала в дублинский монастырь того же ордена и поговорила с его настоятельницей, очень влиятельной матерью Клер. Осенью в монастырь приедут многие молодые монахини, которые начнут учиться в университете. Нельзя ли Еве присоединиться к ним? За право стать студенткой девочка с удовольствием помогала бы монахиням по хозяйству.
Мать Клер и слышать об этом не захотела. Мысль отправить Еву в университет показалась ей абсурдной. Почему ребенку, воспитанному из милости, не имеющему никакого желания стать монахиней, не сестре и даже не послушнице, следует оказать предпочтение перед полноправными членами ордена, также мечтающими о высшем образовании? Что они скажут, если руководство пойдет навстречу какой-то воспитаннице нокгленского монастыря? Это вызовет у них возмущение.
Мать Фрэнсис и сама иногда думала, что ведет себя возмутительно. Она любила Еву так же, как мать любит дочь. Эта целомудренная монахиня, не надеявшаяся на то, что ей будет дана радость следить за тем, как растет ее ребенок, любила Еву так, что это могло сделать ее слепой к чувствам других людей. Мать-глава ордена и мать Клер были правы: если бы монастырь платил за учебу Евы в университете, все сочли бы, что ей оказывают предпочтение.
Круг замкнулся. Оставалось надеяться, что в монастыре матери Клер с девочкой будут обращаться хорошо. Монастырь Святой Марии всегда был для Евы родным домом. Мать Фрэнсис боялась, что дублинские сестры не только окажутся сухими и черствыми, но превратят девочку из приемной дочери в служанку.
Выйдя из гостиницы Хили, Бенни и Ева увидели, что в дверях магазина Хогана, расположенного напротив, стоит Шон Уолш и следит за ними.
— Если ты будешь продолжать говорить со мной, он может подумать, что мы его не видели, — уголком рта прошептала Бенни.
— Не выйдет. Посмотри, как он стоит, засунув большие пальцы за подтяжки. Подражает твоему отцу.
Ева слишком хорошо знала, чего хочет Шон. Он давно составил план: жениться на дочери хозяина, унаследовать его дело и сорвать жирный куш.
Они невзлюбили Шона Уолша с того дня, когда он появился в магазине Хогана. В тот день Бенни исполнилось десять лет. Он никогда не улыбался. За прошедшие годы они не видели на его лице настоящей улыбки. Шон строил гримасы, иногда саркастически хмыкал, но ни разу не засмеялся.
Он не откидывал голову, как делала Пегги Пайн, когда смеялась, не хихикал в кулак, как Пакси Мур, не жестикулировал, как Марио из магазина, торговавшего рыбой и чипсами, и уж тем более не чихал и не кашлял от смеха, как часто делал Десси Бернс. Казалось, что Шон Уолш всегда следил за другими и хмыкал только тогда, когда видел, что другие люди улыбаются и смеются.
Девочки так и не смогли заставить Шона рассказать о том, как он жил до переезда в Нокглен. Патси рассказывала им длинные истории о своей жизни в приюте, Декко Мур рассказывал грустные истории о том, как мастерил упряжь для богатых помещиков в графстве Мит, но из Шона Уолша не удалось выудить ни слова.
— О нет, вам это будет неинтересно, — отвечал он, когда Бенни и Ева донимали его расспросами.
За прошедшие годы Шон не изменился к лучшему. Наоборот, стал еще более скрытным и начал предпринимать лицемерные попытки понравиться. Бенни раздражала даже его внешность, хотя она знала, что это глупо. Он носил костюм, за которым тщательно следил и, судя по всему, часто гладил. Бенни и Ева, заливаясь хохотом, говорили друг другу, что Шон часами стоит в своей крошечной квартирке над магазином и через влажную тряпку гладит костюм, на который возлагает все свои надежды.
Бенни не слишком верила, что Шон хочет стать владельцем магазина, женившись на ней, но в том, как смотрел на нее Уолш, действительно было что-то неприятное. Бенни очень хотелось, чтобы ее кто-то полюбил; неужели она достойна любви только такого страшилища, как Шон?
— Доброе утро, леди, — преувеличенно низко поклонившись, сказал Шон. В голосе Уолша звучали насмешка и даже оскорбление, которых он не считал нужным скрывать. В то утро все называли девочек «леди», но в этом не было ничего обидного. Так люди поздравляли их с окончанием школы и началом взрослой жизни. Когда они зашли в аптеку за шампунем, мистер Кеннеди спросил, чем может быть полезен двум юным леди, и девушки обрадовались. Когда они зашли к Пакси Муру поставить набойки на новые туфли Бенни, тот назвал их двумя изящными леди. Но в устах Шона Уолша это слово звучало совсем по-другому.
— Привет, Шон, — равнодушно ответила Бенни.
— Осматриваете столицу мира? — высокомерно спросил он. Шон всегда говорил о Нокглене насмешливо, хотя городок, из которого он приехал, был еще меньше Нокглена и никак не мог претендовать на звание столицы мира.
— Ты свободен, — неожиданно сказала Бенни. — Если тебе не нравится Нокглен, можешь ехать в любое другое место.
— Разве я сказал, что он мне не нравится? — Глаза Шона превратились в щелки. Он допустил промах. Бенни не должна была считать, что он издевается над ее малой родиной. — Просто сравнил Нокглен с большим городом. Хотел сказать, что скоро вы нас, простых смертных, совсем забудете.
Но это тоже оказалось ошибкой.
— Вряд ли я смогу забыть Нокглен, если буду возвращаться в него каждый вечер, — мрачно ответила Бенни.
— Тем более что мы этого вовсе не хотим, — вздернув подбородок, добавила Ева. Шон Уолш никогда не узнает, как часто они с Бенни оплакивали свою судьбу, заставившую их жить в маленьком городке, худшей чертой которого была удаленность от Дублина.
Шон не удостаивал Еву взглядом; она не представляла для него интереса. Все его реплики были адресованы Бенни.
— Отец гордится тобой. Не осталось ни одного покупателя, которому он не рассказал бы о твоем успехе.
