Барышня Эльза - Шницлер Артур (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
— Я ведь не строю себе никаких иллюзий, дядя, моя просьба — бесстыдство, беспримерное бесстыдство. Да я никогда и не отважился бы обратиться к тебе, будь у меня малейшая возможность достать деньги иным путем. Но ты только поставь себя на мое место, дядя. У меня на карте все, все, а не только моя военная карьера. Что мне еще делать, на что еще я могу рассчитывать? Я больше ничему не учился, ничего больше не умею. Да я и не смогу вообще жить, если меня уволят… Как раз только вчера я случайно встретился с одним бывшим товарищем, который тоже… Нет, нет, лучше пулю в лоб! Не сердись на меня, дядя. Ты только представь себе все это. Отец был офицер, дед умер в чине фельдмаршал-лейтенанта. Боже мой, я не могу так кончить! Это было бы слишком жестоким наказанием за легкомысленный поступок. Ты же знаешь, я не игрок. И у меня никогда не было долгов — даже за последний год, когда мне частенько приходилось туго. И я никогда не поддавался, хотя ко мне не раз приставали. Я понимаю — сумма огромная! Наверно, даже у ростовщика я не раздобыл бы столько денег. А если бы и раздобыл, что бы из этого вышло? Через полгода я должен был бы в два раза больше, через год вдесятеро и…
— Довольно, Вилли, — прервал его Вильрам еще более пронзительным голосом, чем раньше. — Довольно! Я не могу тебе помочь; и хотел бы, да не могу, понимаешь? У меня самого ничего нет, нет даже сотни гульденов. Вот, убедись… — Он принялся открывать один за другим ящики письменного стола, комода, словно доказательством его слов могло служить то, что там действительно не было видно ни ассигнаций, ни монет, а валялись лишь бумаги, коробки, белье и всякий хлам. Затем он бросил на стол и свой кошелек. — Взгляни сам, Вилли, и, если найдешь там больше ста гульденов, считай меня… кем хочешь.
И вдруг рухнул в кресло и так тяжело опустил руки на письменный стол, что несколько листов бумаги слетело на пол.
Вилли бросился поднимать их и обвел взглядом комнату, словно пытаясь где-нибудь обнаружить изменения, подтверждавшие такую непостижимую перемену в жизни дяди. Но все выглядело точно так же, как два-три года тому назад. И он спрашивал себя, действительно ли положение вещей такое, каким его изобразил дядя. Ведь если два года назад старый чудак так неожиданно, так внезапно бросил его в нужде, так, может быть, и сейчас он всей этой ложью, всей этой комедией тоже хочет оградить себя от дальнейших настояний и просьб племянника? Как! Это все та же комфортабельная квартира в центре города, все та же прислуга; в шкафу, как и раньше, красуются книги в красивых кожаных переплетах; на стенах по-прежнему висят картины в тусклых золоченых рамах, а владелец всего этого между тем превратился в нищего? Куда же делось его состояние за последние несколько лет? Вилли не верил дяде. У него не было ни малейших оснований верить ему и еще меньше оснований — признать себя побежденным, да и в любом случае терять было больше нечего. Он рискнул на последнюю попытку, но не проявил той смелости, которую за собой предполагал: к своему удивлению и стыду, он вдруг сложил руки, встал перед дядей и начал умолять его:
— Речь идет о моей жизни, дядя. Поверь мне, речь идет о моей жизни. Я прошу тебя, я…
Голос отказал ему, и, повинуясь внезапному порыву, он схватил портрет матери и, словно заклиная, протянул его дяде. Но тот, слегка нахмурившись, бережно взял портрет у него из рук, спокойно поставил его на место и тихо, без тени недовольства, заметил:
— Вовсе незачем впутывать в эту историю мать. Она тебе не поможет… так же как и мне. Если бы я не хотел тебе помочь, Вилли, мне не потребовались бы отговорки. Я не признаю обязательств, особенно в подобных случаях. Мне кажется, порядочным человеком можно быть… и стать всегда, в штатском костюме тоже. Честь люди теряют иначе. Но сегодня ты еще не способен это понять. И потому я говорю тебе еще раз: если бы у меня были деньги, я бы отдал их тебе, можешь поверить. Но у меня их нет. У меня нет ничего. У меня нет больше никакого состояния. Я располагаю лишь пожизненной личной рентой. Да, каждого первого и пятнадцатого мне выплачивают столько-то и столько-то, а сегодня, — с мрачной улыбкой он показал на бумажник, — сегодня двадцать седьмое. — И, заметив в глазах Вилли внезапно вспыхнувший луч надежды, он тотчас же добавил: — Ах, ты полагаешь, я мог бы сделать заем под ренту? Но это, мой дорогой Вилли, зависит от того, кто и на каких условиях ее мне выплачивает.
— Но, может быть, дядя, это все-таки осуществимо, может быть, нам удалось бы вместе…
— Нет, это безнадежно, совершенно безнадежно, — стремительно перебил его Роберт Вильрам. И как бы в тупом отчаянии добавил: — Я не могу тебе помочь, поверь мне, не могу.
Он отвернулся.
— Итак, — сказал Вилли, помолчав, — мне остается лишь попросить у тебя извинения за то, что я… Прощай, дядя.
Он был уже у дверей, когда голос Роберта снова остановил его.
— Вилли, пойди сюда. Я не хочу, чтобы ты меня… Тебе я могу сказать об этом. Так вот, все свое состояние — кстати, оно было не так уж велико — я перевел на имя жены.
— Ты женат! — удивленно воскликнул Вилли, и глаза его засветились новой надеждой. — Но если деньги у твоей супруги, то ведь можно же найти какой-нибудь способ… Мне кажется, если ты скажешь своей жене, что…
— Ничего я ей не скажу, — нетерпеливым жестом прервал его Роберт Вильрам. — Не настаивай больше. Все это напрасно.
Он замолчал.
Но Вилли, не желая расстаться с последней, только что забрезжившей надеждой, попытался возобновить разговор:
— Твоя… супруга живет, наверное, не в Вене?
— Нет, она живет в Вене, но, как видишь, не вместе со мной.
Он несколько раз прошелся по комнате, затем горько рассмеялся:
— Я потерял кое-что побольше, чем эполеты, и все-таки продолжаю жить. Да, Вилли. — Он внезапно умолк, но чуть погодя начал снова: — Свое состояние я перевел на ее имя полтора года назад… добровольно. И сделал я это, собственно говоря, больше ради себя, чем ради нес… Я ведь не очень разбираюсь в делах, а она… Нужно отдать ей должное, она очень экономна и очень деловита, так что она и деньгами распорядилась разумнее, чем я когда-либо мог это сделать. Она вложила их в какие-то предприятия, — не знаю точно в какие, да ведь я ничего бы в этом и не понял. Рента, которую я получаю, составляет двенадцать с половиной процентов; это немало, так что жаловаться мне не приходится… Двенадцать с половиной процентов. Но и ни крейцера больше. Вначале я время от времени делал попытки получить аванс, но они оказались тщетны. Впрочем, после второй же попытки я благоразумно от этого отказался, потому что жена полтора месяца отказывалась видеться со мной и клялась, что я вообще ее никогда в глаза не увижу, если еще хоть раз заикнусь о чем-либо подобном. И тогда… тогда я не захотел рисковать. Она нужна мне, Вилли, я не могу жить без нее. Теперь я вижу ее раз в неделю, раз в неделю она приезжает ко мне. Да, она выполняет наш договор, она вообще самое аккуратное существо на свете. Она еще ни одного дня не пропустила, да и деньги поступают точно — первого и пятнадцатого числа. А летом мы каждый год куда-нибудь уезжаем вместе на две недели. Это тоже обусловлено нашим договором. Но остальное время принадлежит ей.
— А ты, дядя, сам никогда не ходишь к ней? — несколько смущенно спросил Вилли.
— Конечно хожу, Вилли. В первый день Рождества, в пасхальное воскресенье и на Троицу. В нынешнем году троица будет восьмого июня.
— А если ты… прости, дядя… если бы тебе пришло в голову в какой-нибудь другой день… В конце концов, дядя, ты ее муж, и кто знает, может быть, ей даже польстило бы, если бы ты как-нибудь…
— Я не могу рисковать, — прервал его Роберт Вильрам. — Однажды — раз уж я тебе все рассказал, — однажды вечером я ходил возле ее дома взад и вперед по улице битых два часа…
— И что же?
— Она не показалась. А на следующий день я получил от нее письмо, в котором было сказано только, что я больше никогда в жизни не увижу ее, если еще хоть раз позволю себе торчать у ее дома. Вот как обстоит дело, Вилли. И я знаю, если бы даже от этого зависела моя собственная жизнь, она скорее дала бы мне погибнуть, чем выплатила бы раньше срока хоть десятую часть того, что ты просишь. Легче тебе уговорить господина консула, чем мне смягчить сердце «госпожи супруги».
