Игра страсти - Косински Ежи (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Позднее, в чувственной атмосфере вечера, когда все первоначально существовавшие границы и преграды оказались преодоленными, девушка признавалась Мануэле, что если бы ей довелось вступить в интимные отношения с другой женщиной, которая произвела бы на нее впечатление красотой своего лица и магнетизмом натуры, то больше всего ее бы привлекли груди такой женщины. Жаждя проверить свои чары и дальше, Мануэла обычно находила повод показать очертания своих грудей, просвечивающих сквозь тонкую ткань блузки, ведя себя при этом столь непринужденно, что никому в голову не могло прийти, что она делала это преднамеренно.
После этого, оставив их обеих в комнате, Фабиан уходил в альков, надевал ночную сорочку и ждал. Вскоре, под тем предлогом, что им нужно обменяться кое-какими секретами грима или туалета, Мануэла приводила гостью в альков. Увлеченная ею, девушка почти не обращала внимания на то, что на Фабиане лишь ночная рубашка. Обе женщины принимались разглядывать себя в зеркале, прихорашиваться, наводить под глазами тени, наносить румяна, губную помаду, причесывать волосы лишь для того, чтобы распустить их, так чтобы они упали в беспорядке на плечи, помогая друг другу, подобно тем, кто объединен какой-то общей целью. Настроение у Мануэлы менялось. Указывая на присутствие Фабиана глазами, она становилась все более соблазнительной, позволяя себе ласкать и целовать гостью — сначала в щеки, затем в шею, затем, накладывая духи на виски девушки, она наклонялась и мимолетным движением целовала ее в губы, все еще скрывая свои истинные намерения. Мануэла могла предложить девушке, чтобы подчеркнуть свежий грим и еще больше изменить свою внешность, надеть что-нибудь из платьев, которые Мануэла захватила с собой. Опьяненная духом перемен, возбужденная новыми возможностями своего лица и тела, девушка с готовностью соглашалась.
Сидя на кровати, Фабиан наблюдал за ними с отрешенным видом. Не обращая внимания на собственную наготу, девушка была занята лишь руками Мануэлы, которая прикасалась к ней, раздевая ее и одевая вновь, уже не скрывая своего к ней внимания, задевала соски, гладила бедра непродолжительными, но настойчивыми движениями, уже не смущаясь возвышением у себя на лобке.
В восторге от девушки, Мануэла шептала о том, как она прекрасна в новом гриме, как будоражит фантазию ее викторианское платье — приталенное, украшенное лентами и кружевами, ниспадающими в милом беспорядке. Затем обнимала девушку, словно бы восхищенная ее гримом и туалетом, а затем внезапно с театральным видом целовала в губы как бы под влиянием каприза, позволившего ей предаться страсти.
Теперь власть Мануэлы над гостьей стала окончательной. Освобожденная от уз времени за пределами алькова, захваченная новыми ощущениями, девушка воспринимала события, происходящие в алькове, как мгновения жизни, не связанные с внешним миром, с его причинами и следствиями, как мечту, впитывающую в себя страсть, похищенную судьбу. Ее, которую никогда не волновала женщина, Мануэла возбуждала, хотя она то и дело поглядывала на Фабиана с целью убедиться, что он принимает участие в происходящем. Девушка по-прежнему позволяла Мануэле раздевать ее, и когда та принялась помогать ей снять с себя платье, она сама прильнула к ней. Раздетая, прикрытая лишь узкой полоской ткани, стягивающей ей бедра, Мануэла опустилась на кровать, увлекая девушку за собой. Обе принялись целовать и ласкать друг друга, прикасаться к разным частям тела, пачкая гримом щеки, руки и плечи.
Прижимаясь к подруге, девушка терлась грудями о груди Мануэлы, искала своими губами ее губы, ласкала руками ее соски, опускалась все ниже, намереваясь сорвать полоску ткани, все еще отделявшую от нее Мануэлу. Тут Фабиан оказывался между Мануэлой и девушкой, предъявляя свои права на девушку, предлагая ей себя. Мануэла отступала, но участвовала в их общих поцелуях, становясь третьим персонажем любовного триптиха. Столь же увлеченная Фабианом, как до этого Мануэлой, девушка отдавалась своим чувствам; оба принимались ласкать, трогать друг друга, и она горела желанием получить подтверждение случившегося с нею приключения. Ее страсть передалась и Фабиану, и он стал проникать в нее еще глубже, с еще большей силой, в то время как Мануэла целовала ее в губы и ждала, что и ее будут целовать. Она хотела убедиться, что девушка любит ее как женщину и что присутствие Фабиана или какого-то другого мужчины не сможет помешать ее увлеченности ею, Мануэлой.
Затем Фабиан давал волю своему любопытству в отношении Мануэлы и девушки. Отступив, он задавался мыслью: может ли потребность Мануэлы стать женщиной оказаться сильнее потребности снять полоску ткани и обнажиться до конца. А может, она предпочтет обратиться к Фабиану, чтобы получить от него подтверждение ее женских чар после того, как она доказала свое могущество? Или же она достигнет своих целей позднее, одна, увлеченная воспоминаниями об узах, связывавших ее с девушкой, о любовных объятиях двух женщин? Любопытно, увидев Мануэлу нагой и возбужденной, сможет ли девушка столь же легко, как и он сам, принять этот способ любви, принять его как поиск красоты, ее выражение, независимо от того, к чему прикасаться.
Широко раздвинув ноги, Фабиан ложился на спину, затем бережно привлекал девушку к себе, так что она прижималась спиной к его груди, запрокинув голову, которая оказывалась у него между шеей и плечом. Коленями и бедрами он раздвигал ее ноги, прижимался к ее ягодицам, проникая в нее еще глубже. Руками он стискивал ее кисти, еще прочнее привязывая девушку к себе, широко раздвигал ей руки, чтобы груди выпирали вперед, соблазняя Мануэлу ритмичными движениями их тел. Из-за головы девушки он не видел Мануэлы, лежавшей у их ног, но тут же ощутил тепло ее прикосновения. Дрожь пронизала все тело девушки. По-прежнему связанный с нею, он стал наставником ее страсти, каждого мгновения ее жизни, когда она становилась доступной ласкам другой жизни, в то же время оставаясь доступной ему.
Изо всех сил погрузившись в девушку, он ждал, когда на это отреагирует Мануэла. Услышав стон девушки, он вдруг почувствовал вес Мануэлы, легшей на них. Мужчина вошел в девушку сверху подобно тому, как другой входил в нее снизу, словно она была мальчиком. Теперь все тело девушки было напряжено, оно представляло собой существо, которое терзали они вдвоем с Мануэлой. Она больше не знала, да и не хотела знать, что именно доставляло ей такое ощущение, которого она больше не могла вынести.
Фабиан начал отдавать отчет в собственных ощущениях. Девушка перестала существовать для него как некая преграда между ним и Мануэлой. Они ощущали друг друга как встречные потоки, пронизывающие их тела. Девушка была лишь гранью, соединяющей их, поддающейся их ритму, средством объединения, жаждущим передать ощущение одного другому, достигая при этом вершин блаженства, которое она испытывала, получая и отдавая ласки.
Мысли Фабиана тонули в волне наслаждения. Оказавшись на пике страсти, он предался полету мечты, той фантазии, пределы которой можно было сравнить лишь с величиной поля для игры в поло, где трава душиста и покрыта утренней росой: над ней навис синий небесный свод, вокруг поднимается туман, а сам он верхом на лошади, с клюшкой в руке мчится вслед за мячом.
Влекомый возможностью нанести идеальный удар, он мчится во весь опор, сжимая ногами лошадиные бока, впившись в седло и перенеся вес на ступни, он вонзается в стремена, вцепившись в них пальцами ног. Затем, подавшись всем телом вперед, глазами и мыслями устремленный к воротам, он взмахивает клюшкой и бьет точно по центру мяча. В восторге от собственного достижения, он вдруг почувствовал, как что-то в нем надломилось. И в этот момент под его тяжестью лопнули подпруги, и он съехал набок. Пони свернула в сторону, всадник, освободившись от поводьев, покатился по росистой траве, хлеставшей ему в лицо как бы холодным потом. Пена и влага, казалось, поднимаются не от травы, а от него самого, соединяя его с собственной плотью.
Ни поло, ни пони не были приспособлены для каменистых лишенных горизонта плоскогорий, где воздух разряжен, где среди окружающего безмолвия вырастают сугробы снега. Поэтому Фабиан всегда устремлялся в жаркие болотистые низины и направлял свой караван в луга, где он со своими пони мог гулять где угодно, играть и развлекаться без помех. Он избегал манящих своей ухоженностью, однообразных платных магистралей, скоростных дорог и бестолково проложенных шоссе, предпочитая близкую его сердцу лесную глушь, простирающуюся далеко вокруг, обещающие новые впечатления узкие сельские дороги.
