Всё та же я - Мойес Джоджо (мир книг .txt) 📗
Но все объяснялось очень просто. Мне хотелось хорошо делать свое дело. И, работая на этих потрясающих людей, взять максимум от Нью-Йорка. Получать удовольствие от каждого дня, как делал Уилл. Я снова и снова перечитывала его письмо и, преодолев первоначальный шок оттого, что опять слышу его голос, неожиданно почувствовала некое сродство между нами: мы оба были приезжими в незнакомом городе.
Я начала поднимать ставки. Каждое утро бегала вместе с Агнес и Джорджем, иногда даже умудрялась преодолеть весь маршрут без риска, что меня сейчас вырвет. Я изучила места, где Агнес постоянно бывает, усвоила все, что ей нужно иметь с собой, что надеть, что принести домой. Выходила в коридор раньше ее и держала на готовности воду, сигареты и овощной сок, когда она еще сама не знала, потребуется ей все это или нет. Если Агнес собиралась на ланч, где имелся какой-то риск столкнуться с Жуткими Матронами, я старалась заранее ее развеселить и сбавить градус нервозности, посылала ей забавные гифки с пукающими пандами или с людьми, падающими с батута, чтобы поднять ей настроение во время еды. А после я ждала ее в автомобиле и выслушивала излияния по поводу того, кто что ей сказал или, наоборот, не сказал, сочувственно кивала или соглашалась, типа да, они действительно невыносимые, злобные твари. Тощие как палки. И совершенно бессердечные.
Я научилась делать непроницаемое лицо игрока в покер, когда Агнес пускалась в откровения о прекрасном теле Леонарда, о том, какой он изумительный, изумительный любовник, и старалась не смеяться, когда она вставляла польские слова, такие как холера, которыми обзывала Иларию так, чтобы та не поняла.
Агнес, как я довольно быстро обнаружила, не умела, грубо выражаясь, фильтровать базар. Папа всегда сетовал, что я говорю первое, что приходит в голову, но я никогда бы не решилась сказать то, что выдавала Агнес: Вонючая старая шлюха. Нет, ты только прикинь, как можно делать восковую эпиляцию этой мерзкой Сьюзен Фицуолтер?! Ведь это все равно что счищать бороду с закрытой раковины мидии? Брр…
И не то чтобы Агнес была по своей природе недоброжелательным человеком. Думаю, подобное поведение объяснялось тем, что она жила в постоянном стрессе: ей нужно было вести себя соответствующим образом и стараться сделать так, чтобы после скрупулезной оценки ее не пригвоздили к позорному столбу. Вот потому-то я и служила для Агнес своего рода отдушиной. Сразу после встречи с этими дамами Агнес плевалась и ругалась последними словами, но к тому времени, как Гарри доставлял нас домой, брала себя в руки, чтобы с завидным самообладанием встретить мужа.
Я разработала определенную стратегию привнесения элемента веселья в жизнь Агнес. Раз в неделю посреди дня мы проводили незапланированную вылазку в кинотеатр на Линкольн-сквер, где, давясь от смеха и чавкая попкорном, смотрели дурацкие, тупые комедии. А иногда мы посещали шикарные бутики на Мэдисон-авеню, где примеряли самые безобразные дизайнерские шмотки, какие только удавалось найти, после чего с непроницаемыми лицами спрашивали продавщиц: «А у вас, случайно, не найдется такого же, только ярко-зеленого?», а те, косясь на сумку Агнес «Биркин» от «Эрмес», выдавливали сквозь стиснутые зубы комплименты. Однажды Агнес уговорила мистера Гупника встретиться там в обед и, чтобы развеселить его, расхаживала перед ним, словно топ-модель по подиуму, демонстрируя смахивающие на клоунские брючные костюмы, так что у мистера Гупника от с трудом сдерживаемого смеха дергались уголки рта. «Ты такая шалунья», – покачав головой, нежно сказал он.
Однако не только работа поднимала мне настроение. Я стала чуть лучше понимать Нью-Йорк, а он в свою очередь стал относиться ко мне более приветливо. Что в этом пристанище иммигрантов было достаточно легко, ведь вне тонкого стратосферного слоя повседневной жизни Агнес я была просто очередным приезжим из далекой страны, который бегал по городу, работал, заказывал еду навынос и учился точно указывать по крайней мере три вещи при покупке кофе или сэндвича, чтобы не слишком отличаться от местных жителей.
Я наблюдала, и я училась.
Вот что я узнала о жителях Нью-Йорка за первый месяц пребывания здесь.
1. Обитатели нашего дома не общались с другими квартирантами, причем Гупники разговаривали исключительно с Ашоком. Старуха со второго этажа, миссис Де Витт, не разговаривала с парой из Калифорнии, занимавшей пентхаус, а пара в строгих костюмах с третьего этажа вечно шла по коридору, уткнувшись в айфоны, и только отдавала лающие команды в микрофон. Даже дети с первого этажа – нарядно одетые маленькие манекены, которых пасла забитая молодая филиппинка, – никогда не здоровались и смотрели в пол всякий раз, как я проходила мимо. А когда я улыбнулась девочке, она вытаращила на меня глаза, словно мое поведение показалось ей крайне подозрительным.
Обитатели «Лавери» садились в однотипные черные машины, терпеливо поджидающие их у тротуара. Правда, они, похоже, точно знали, где чья. Миссис Де Витт, насколько я успела заметить, была единственным человеком, которая хоть с кем-то разговаривала. Ковыляя по дому, она едва слышно бубнила себе под нос, обращаясь к Дину Мартину, насчет этих ужасных русских и жутких китайцев из соседнего дома, которые заставляют своих шоферов ждать двадцать четыре часа семь дней в неделю, заполонив в результате всю улицу машинами. А еще она шумно жаловалась Ашоку или управляющему зданием на звуки фортепиано Агнес. Когда мы проходили мимо нее по коридору, она нас догоняла и осуждающе фыркала нам вслед.
2. И наоборот, в магазинах все с тобой разговаривали. Продавцы ходили следом, вытянув шеи, чтобы лучше тебя слышать, и всегда искали способ услужить или предлагали отнести отобранные вещи в примерочную. Я не получала столько внимания с тех незапамятных времен, когда мне было восемь лет и нас с Триной застукали в почтовом отделении на краже батончика «Марс», после чего все следующие три года миссис Баркер ходила за нами тенью, точно оперативник МИ-5, всякий раз, как мы заходили туда за пакетиками леденцов.
И буквально все продавцы Нью-Йорка желали тебе хорошего дня. Даже если ты покупал всего-навсего картонку апельсинового сока или газету. На первых порах, обезоруженная их любезностью, я отвечала: «Ой! Ну и вам тоже хорошего дня!» – заставая их тем самым врасплох, поскольку демонстрировала вопиющее незнание правил ведения разговора в Нью-Йорке.
Что касается Ашока, то любой, кто переступал порог «Лавери», непременно перекидывался с ним парой слов. Но это была его работа. А он туго знал свое дело. И всегда спрашивал, как у тебя дела и не нужно ли чего. «Мисс Луиза, вы не можете выйти на улицу в шлепанцах!» Он, словно фокусник, доставал откуда-то зонтик и провожал вас до края тротуара, а чаевые принимал ловким движением руки карточного шулера. Он умел вытаскивать из рукава доллары, чтобы незаметно отблагодарить копа, который убирал с дороги фургончик бакалейщика или развозку из химчистки и высвистывал ярко-желтое такси, материализующееся буквально из воздуха. Он был не только привратником «Лавери», но и сердцем этого дома, обеспечивая бесперебойное функционирование его кровеносной системы.
3. Ньюйоркцы, которые не отъезжали на лимузинах от нашего здания, обычно ходили реально быстро, очень, очень быстро, размашисто шагая по тротуару, окунаясь в толпу и выныривая оттуда, словно у них были специальные сенсорные устройства, не дающие им столкнуться с другими прохожими. В руках они держали телефоны или пенопластовые стаканчики с кофе, и уже к семи утра по крайней мере половина из них была в рабочей одежде. Всякий раз, замедляя шаг, я слышала над ухом глухое проклятье или чувствовала, как в спину больно врезается чья-то сумка. Я отказалась от своей самой затейливой обуви, в которой приходилось ковылять: от шлепанцев на высокой гейше или полосатых сапог на платформе а-ля семидесятые, – в пользу кроссовок, чтобы можно было двигаться вместе с потоком, а не становиться препятствием на пути водной стихии. И если бы вы посмотрели на меня сверху, то никогда не догадались бы, что я не местная. По крайней мере, мне очень хотелось так думать.
