Джейн Эйр (другой перевод) - Бронте Шарлотта (электронная книга .TXT) 📗
«Неужели тут кто-то живет?» – спросила я себя.
Но кто-то тут жил. Потому что до меня донесся скрип и узкая дверь начала отворяться: кто-то намеревался выйти из дома.
Очень медленно дверь открылась, в сумрак вступила неясная фигура и остановилась на ступеньке. Мужчина без шляпы. Он протянул ладонь, словно проверяя, идет ли дождь. Я узнала его и в полумраке. Это был мой патрон, Эдвард Фэрфакс Рочестер, и никто другой.
Я замерла на месте, затаила дыхание, устремила на него взгляд, чтобы рассмотреть его, оставаясь незамеченной и для него, увы, невидимой. Встреча была внезапной, и восторг обуздывался болью. Мне не составило труда удержаться от восклицания, не броситься к нему сразу же.
Фигура его выглядела такой же мощной и прямой, как прежде. Плечи не горбились, волосы сохранили свой цвет воронового крыла. Не осунулось и его лицо, не запали щеки. Никакие страдания не могли за год истощить его атлетические силы, изменить гордую осанку. Но выражение его лица стало иным, полным угрюмого отчаяния, точно у дикой птицы в клетке или у вольного могучего зверя за железной решеткой, опасного для всякого, кто посмеет потревожить его безысходную тоску. Да, плененный орел, чьи темно-золотые глаза жестокая рука ослепила навсегда, мог бы выглядеть, как этот незрячий Самсон.
Читатель, не думаешь ли ты, что меня испугала его слепая свирепость? Если так, то ты плохо меня знаешь. К моей печали примешалась сладкая надежда, что скоро я осмелюсь запечатлеть поцелуй на этом гранитном лбу, на этих столь сурово сомкнутых губах. Но не сейчас. Пока еще я не подойду к нему.
Он сошел с единственной ступеньки и, осторожно переставляя ноги, медленно побрел в сторону лужайки. Куда исчезла его былая гордая и быстрая походка? Потом он остановился, словно не зная, в какую сторону повернуть. Он откинул голову, раскрыл веки и с усилием, незряче уставился на небосвод, потом повернулся в сторону темного полукруга деревьев. Но, увы, я понимала, что для него повсюду был лишь нагромождаемый мрак. Он протянул правую руку (левая, лишенная кисти, была спрятана за бортом сюртука). Казалось, он пытается на ощупь узнать, что находится перед ним, но его пальцы встретили лишь пустоту – до ближайших деревьев оставался еще десяток шагов. Отказавшись от этой попытки, он скрестил руки на груди и продолжал молча и неподвижно стоять под дождем, который, усилившись, хлестал по его непокрытой голове. Тут откуда-то к нему приблизился Джон.
– Вы не обопретесь на мою руку, сэр? – спросил он. – Дождь-то всерьез зарядил. Может, лучше в дом вернетесь?
– Оставь меня в покое, – был ответ.
Джон ушел, не заметив меня. Мистер Рочестер вновь попытался пойти дальше, но почти тут же отказался от этого намерения и ощупью вернулся в дом, закрыв за собой дверь.
Теперь к ней направилась я и постучала. Мне открыла Мэри, жена Джона.
– Мэри! – сказала я. – Здравствуйте!
Она вздрогнула, словно узрев привидение.
Я поспешила ее успокоить, и в ответ на ее сбивчивое: «Это и правда вы, мисс? В такой поздний час, да еще лесом!» пожала ей руку и последовала за ней на кухню, где Джон уже сидел у жарко пылающего огня.
В двух словах я объяснила им, что знаю обо всем случившемся после того, как я покинула Тернфилд, и добавила, что хочу увидеть мистера Рочестера. Я попросила Джона сходить за моим сундучком на дорожную заставу, где я отпустила коляску, а затем, снимая шляпку и шаль, осведомилась у Мэри, найдется ли для меня место переночевать здесь. Она ответила утвердительно, хотя и с некоторым сомнением. Я объявила, что остаюсь, и тут в гостиной зазвонил колокольчик.
– Когда войдете, – сказала я, – доложите вашему хозяину, что с ним хотят поговорить, но меня не называйте.
– Не думаю, что он вас примет, – сказала она. – Он до себя никого не допускает.
Когда она вернулась, я осведомилась, что он ответил.
– Велел, чтобы вы сказали свое имя и какое у вас к нему дело.
С этими словами она поставила на поднос стакан с водой и свечи.
– Он поэтому и звонил?
– Да. Когда темнеет, он всегда свечи требует, хоть ничего не видит.
– Дайте мне поднос. Я отнесу.
Я забрала у нее поднос, и она проводила меня до двери гостиной. Поднос у меня в руках дрожал, вода расплескалась, сердце громко стучало. Мэри открыла дверь передо мной и закрыла ее, когда я вошла.
Комната выглядела мрачной. Огонь в камине еле теплился, а над ним, прижимаясь лбом к высокой старомодной каминной полке, нагибался слепой обитатель дома. Сбоку лежал его старый пес Лоцман, свернувшись в тугой клубок, будто опасаясь, как бы на него ненароком не наступили. Когда я вошла, Лоцман навострил уши, потом тявкнул, вскочил и радостно прыгнул ко мне, чуть не выбив поднос у меня из рук. Я опустила поднос на стол, потрепала пса по спине и шепнула: «Лежать!»
Мистер Рочестер машинально обернулся взглянуть, что происходит, но тут же со вздохом вновь нагнулся к огню.
– Подайте мне воду, Мэри, – сказал он.
Я подошла к нему со стаканом, полным теперь только до половины. Лоцман, не угомонившись, прыгнул за мной.
– В чем дело? – спросил мистер Рочестер.
– Лежать, Лоцман! – снова шепнула я, и рука мистера Рочестера, взявшая стакан, повисла в воздухе. Он будто прислушивался к чему-то. Потом выпил воды и поставил стакан.
– Это же вы, Мэри?
– Мэри на кухне, – сказала я.
Он быстро протянул руку, но не коснулся меня, так как не мог определить, где я стою.
– Кто это? Кто это? – требовательно повторял он и, казалось, принуждал свои незрячие глаза увидеть (какая тщетная душераздирающая попытка!). – Отвечайте мне! Говорите же! – властно приказал он.
– Принести вам еще воды, сэр? А то я наполовину ее расплескала, – сказала я.
– Да кто же это? Кто? Кто говорит?
– Лоцман меня знает, Мэри и Джон знают, что я здесь. Я только что пришла.
– Боже Великий! Какой обман чувств играет со мной? Какое сладкое безумие охватило меня?
– Никакого обмана чувств, никакого безумия. Ваш ум слишком могуч, чтобы поддаться обману, и слишком здоров, чтобы уступить безумию.
– Но где та, что говорит? Или это бестелесный голос? Да, увидеть я не могу, но я должен прикоснуться, иначе у меня разорвется сердце и разрушится мозг! Кем бы, чем бы ты ни была, дай коснуться себя, или я умру!
Он протянул руку, я перехватила ее и сжала в моих обеих.
– Ее пальцы! – вскричал он. – Ее нежные тонкие пальчики! А раз так, то здесь и она сама.
Сильная рука вырвалась из плена, схватила меня за локоть, за плечо, обвила мне шею, талию и привлекла к его груди.
– Это Джейн? Кто… что это? Ее фигура, ее рост…
– И ее голос, – добавила я. – Она вся здесь. Как и ее сердце. Бог да благословит вас, сэр! Я так рада снова быть с вами!
– Джейн Эйр! Джейн Эйр! – Вот все, что он сказал.
– Мой любимый патрон, – ответила я. – Да, я Джейн Эйр. Я нашла вас, я вернулась к вам.
– Поистине? Во плоти? Моя живая Джейн?
– Вы прикасаетесь ко мне, сэр, вы обнимаете меня – и очень крепко. Я ведь не холодна, как труп, не бесплотна, как воздух?
– Моя живая любовь! Да, это ее плечи, ее лицо, но я не могу быть так вознагражден за все мои горести! Это сон, как те, что я вижу по ночам, когда вновь прижимал ее к сердцу – вот так. И целовал – вот так, и чувствовал, что она любит меня, и верил, что она больше никогда со мной не расстанется!
– И не расстанусь, сэр. С этого дня я всегда буду с вами.
– Всегда со мной? Но вот я проснусь, как просыпался всегда, и слова эти обернутся горькой насмешкой! Сколько раз я оставался брошенным на волю отчаяния! Моя жизнь была все такой же темной, одинокой, безнадежной, моя душа изнывала от жажды, но ей было не дано испить, мое сердце терзал голод, и ничто его не утоляло. Милая, нежная, сонная греза, льнущая ко мне сейчас, ты тоже улетишь, подобно всем твоим сестрам до тебя, но прежде поцелуй меня, обними меня, Джейн.
– Вот, сэр! И вот!
Я прижала губы к его прежде таким сверкающим, а теперь таким неподвижным глазам, откинула волосы с его лба и поцеловала этот лоб.
