После любви - Платова Виктория (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗

– Не мешало бы.

– Мне показалось, вы бежали…

– Шла быстрым шагом.

– Так не терпелось покинуть наше заведение? – Бармен не может удержаться от шпильки, да и плевать, в моих коротко остриженных волосах ни одна шпилька надолго не застрянет.

– С чего вы взяли? Вовсе нет.

– Мне нужно поговорить с вами.

– О чем?

– Не здесь.

Не-Шон больше не называет меня красоткой, странно.

– А что, собственно, случилось?

– Идемте.

– Никуда я не пойду.

– Это касается вашего друга. Идемте.

– Но…

– Франсуа – ваш друг, я правильно понял?..

Разве не этого я хотела? Узнать о Фрэнки больше, чем знала до сих пор. Узнать о нем и о его жизни что-то, что могло бы объяснить его смерть. Разве не ради этого я вообще приехала сюда? Да, возможно. Но сейчас, в темноте коридора, тема Франсуа Пеллетье вовсе не кажется мне настолько актуальной, чтобы идти неизвестно куда, неизвестно зачем, с человеком, которого я совершенно не знаю. И вовсе не Фрэнки был причиной моего визита в «Cannoe Rose» – я здесь только потому, что нашла спички в ее – ее! – сумке. А до остального (до остальных) мне нет никакого дела.

Не-Шон так не думает, он и не собирается выпускать меня из рук.

– Франсуа – ваш друг?

– Мне сложно назвать его другом…

– Идемте.

– Мы возвращаемся? – Голос мой предательски дрожит.

– Нет. В баре мы не сможем поговорить.

– Ничего, что вы оставили его без присмотра?

– Там есть кому побеспокоиться о клиентах, не волнуйтесь.

– Я и не волнуюсь. Это же ваш бар, не мой.

Малодушие – вот чего хотелось бы избежать. Я не должна впадать в панику, в конце концов, ничего страшного не произошло, не-Шон просто хочет поговорить.

Просто. Поговорить.

Несмотря на уверения бармена, мы все же возвращаемся. Не в сам бар – в конец коридора, за хлопающие, как в американском салуне, дверцы арки; «toujours» 47 написано на обеих половинках масляной краской, раньше надпись не бросалась в глаза, ее тайный смысл – во множестве смыслов или в полном их отсутствии: всегда открыто, всегда вам рады, всегда готовы начистить вам морду, всегда готовы смешать вас с дерьмом; вы подохнете, а мы будем существовать всегда; выяснять у не-Шона, какое из определений соответствует действительности «Саппое Rose», я не рискну.

Себе дороже.

Факелы на стенах – несомненная фишка бара, такая же бессмысленная и также ни с чем не вяжущаяся, как и аквариум, как и допотопный музыкальный автомат, как дешевые китайские фонарики, пол в шахматную клетку, пластиковые столы и громоздкая стойка в викторианском стиле.

В стиле, в стиле, в стиле…

Стиля – вот чего не хватает «Саппое Rose», и как только я раньше не сообразила! Наскоро сочиненная яичница-глазунья – и та выглядит более стильной, чем хваленый бар-кочевник. Зал ожидания любого из вокзалов – и тот выглядит более предпочтительным. Трудно поверить, что о «Саппое Rose» слагались легенды, что здесь совершались преступления из-за страсти, встречались тайные агенты, и звенели своими колокольчиками еще не состарившиеся хиппи, и вовсю шла торговля героином. Миф может быть каким угодно, но быть не стильным он не имеет права. Иначе – это не миф. И бармен соврал мне и продолжает врать.

Живенькие мысли.

Впрочем, я могу думать о чем угодно – и о том, почему очередь в мужской туалет всегда намного короче, чем в женский, например; все эти ухищрения призваны отвлечь меня от того, что должно произойти в самое ближайшее время.

Я по-прежнему опасаюсь не-Шона.

А факелы – не так уж они просты, как кажется на первый взгляд. И не так уж бессмысленны. Мерцание огня и тени, которые он отбрасывает, делают рельеф стен прихотливым и постоянно меняющимся, в его складках можно спрятать все что угодно. Не-Шон прикладывает ладонь к поверхности, и в стене тотчас же образуется дыра, или, точнее, проем правильной формы: эта дверь ведет в недра бара, в его изнанку, где мы можем спокойно поговорить о Фрэнки.

– Еще один вход? – интересуюсь я. – Для избранных?

– Для персонала, – поправляет не-Шон. – Очень удобно.

– И очень конспиративно.

– Бросьте. «Cannoe Rose» – законопослушное заведение. Террористов мы не укрываем, наркотики не храним и исправно платим все налоги. Прошу.

Мои страхи и правда нелепы: за крошечным темным предбанником следует ярко освещенная и довольно чистенькая кухня – на ней орудуют двое арабов в белых легких куртках. Я киваю арабам головой, но мой приветственный жест так и остается незамеченным.

– Сюда.

Не-Шон распахивает еще одну дверь, и мы оказываемся в крошечной каморке с открытым настежь окном, забранным решеткой. Размеры каморки никоим образом не соответствуют ее обстановке: массивное антикварное бюро, диван с резной спинкой, кабинетное кресло из красного дерева, медная курительница, медный сундук, легкая китайская ширма и две картины в рамах. На то чтобы изучить экзотические безделушки, которыми заставлены бюро и диванная полка, потребовалось бы довольно продолжительное время.

– Присаживайтесь. – Бармен указывает на кресло.

– Разговор будет долгим?

– Как получится.

Я устраиваюсь в кресле (оказавшемся довольно жестким), не-Шон оккупировал диван. Несколько минут проходят в молчании: не-Шон достает из нагрудного кармана огрызок сигары и довольно долго раскуривает ее.

– Не возражаете? – спрашивает он, выпустив в потолок первую струю вонючего сизого дыма.

– А что бы это изменило?

– Ничего.

– Я вас слушаю.

– Это я вас слушаю.

Мне нечего сказать странному бармену. Или лучше назвать его эксцентричным барменом или барменом себе на уме?..

– Это Пикассо. – Не-Шон указывает сигарой на одну из картин. – Подлинник.

– Подарен заведению самим автором в незапамятные времена, разумеется? Хотите продать его мне?

– Вы забавная. Но я заговорил о подлинниках, потому что это тоже подлинник…

Пикассо не волнует меня ни в каком виде, будь то музейный холст или копия, отпечатанная на газетной бумаге. Пикассо не волнует меня – чего не скажешь о фотографии, которую протянул мне не-Шон. Для того чтобы взять ее с бюро, ему не понадобилось даже подниматься – так сужено пространство комнаты.

Главные действующие лица снимка – сам не-Шон и… и Фрэнки.

Франсуа Пеллетье, каким я запомнила его по Эс-Суэйре. По отелю Доминика, по ресторанчику средиземноморской кухни «Ла Скала», по рассказу о взрыве в лондонском автобусе; по заднице, затянутой в водонепроницаемый костюм для серфинга, по перерезанному горлу… нет-нет, лучше не вспоминать об этом, тем более что на фотографии Фрэнки

жив,

здоров,

улыбчив,

полон оптимизма,

совсем как mr.Тилле, герой другого снимка. На этом же – царят не-Шон и Фрэнки, стоящие в обнимку, с одинаковыми открытыми улыбками, в одинаковых шелковых рубашках (снимок сделан летом, судя по буйной зелени кустарников на заднем плане), короли общепита, короли океана, короли граффити, музыкальных автоматов и многих других вещей, о которых я не имею ни малейшего представления.

Иногда убивают и королей.

Я уже знаю об этом, но знает ли об этом не-Шон, сменивший шелковую рубашку на рубашку из вельвета?..

– Что скажете?

– Это и есть Франсуа. Мой друг. – С самого начала я была слишком опрометчива в определениях, но отступать поздно. Уже поздно.

– Да. Это и есть Франсуа. Мой друг.

У не-Шона, безусловно, гораздо больше оснований считать Фрэнки своим другом, вот и фотография это подтверждает, а что могу предъявить я? Регистрационный листок из отеля «Sous Le del de Paris», вечер под аккомпанемент арабского двойника Брайана Адамса? сбивчивую повестушку о телефонном звонке («estoy en la mierda!» – ей не поверил даже марокканский следователь) – а еще я могу предъявить смерть Фрэнки, хотя смерть еще никого не делала друзьями.

Любовниками – да (привет тебе, студентик Мишель, где бы ты сейчас ни оказался!) – но не друзьями.