Хроника гнусных времен - Устинова Татьяна Витальевна (читаемые книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
Жара навалилась на Москву, как борец сумо на боксера веса пера. Бумаги липли к рукам, а рубахи к спинам, на станциях метро продавали хлипкие вьетнамские веера, подростки в закатанных штанах и без маек неподвижно сидели в фонтане на Пушкинской площади.
Спастись было невозможно.
Кирилл устал и хотел в отпуск.
Он с удовольствием думал о том, как прилетит в Дублин, где всегда семнадцать градусов и шумит холодный океан. Думал о крохотных прокуренных пабах и густом темном пиве в тяжелой кружке. Думал о предстоящем двухнедельном одиночестве, которое ценил больше всего на свете. Думал о прохладе маленького дорогущего отеля в самом центре города и ирландском виски в низком и широком бокале.
И совсем не думал о делах.
Дел было очень много. Перед самым отъездом в отпуск Кирилл собирался еще наведаться в Питер, где дела шли не так хорошо, как хотелось бы. Впрочем, Кирилл знал, что дела никогда не идут так, как хотелось бы, и не разделял пессимизма своих замов, как раньше не разделял их оптимизма.
Он вылез из-за стола, заваленного бумагами, и некоторое время лавировал по кабинету, вылавливая прохладную кондиционированную струю. Попав в нее, он замер в неподвижности, как сомлевшая от жары собака в тени акации. Осторожно, стараясь не делать резких движений, он оттащил от липкой груди рубаху и снова замер, чувствуя, как холодный воздух льется за воротник.
Через полторы минуты кипяток в голове превратился во что-то похожее на человеческие мысли.
До отъезда надо бы поговорить с начальником отдела маркетинга по поводу предстоящей в сентябре строительной выставки в Германии. Компания «Строймастер» традиционно участвовала в этой выставке, и каждый год повторялось одно и то же – ровно за неделю выяснялось, что к ней ничего не готово: никто не знает, где стенды, которые в прошлом году были заботливо зачехлены и оставлены на складе, буклеты умерли в типографии, потому что запил наборщик, а имеющиеся безнадежно устарели, кроме того, их, конечно, не хватает, и неизвестно, хватит ли новых, даже если удастся привести наборщика в чувство, а весь отдел маркетинга вдрызг переругался на почве того, кто именно поедет в Дюссельдорф.
Ехать хотелось всем.
В этом году Кирилл, не полагаясь на начальника отдела, своей властью решил, кто едет, а кто не едет, распределил роли, раздал партии и велел докладывать ему каждую неделю. Первые две недели начальник бодро докладывал о делах, а потом все благополучно затихло, и Кирилл хотел знать, почему.
Стараясь двигаться внутри холодной струи, он подошел к двери и выглянул в приемную. Секретарши на месте не было, и стало ясно, что придется идти самому.
В отделе маркетинга царили спокойствие и благолепие. Кондиционеры работали на полную мощность, а сотрудники раскладывали пасьянсы. За это Кирилл Костромин своих сотрудников ненавидел.
Став хозяином и начальником, он перестал понимать, почему люди вместо того, чтобы зарабатывать на работе деньги, тратят время на бесчисленные перекуры, чаепития, пасьянсы и разговоры по телефону с такими же ничем не занятыми страдальцами, сидящими в чьих-то чужих офисах. Всем сотрудникам за хорошую работу он платил щедрые премии, а за плохую устраивал головомойки, но ничего не помогало. Вдали от начальничьего глаза сотрудники продолжали благодушно бездельничать, и Кирилла это бесило.
– Где Бойко? – спросил он сразу всех, переполошившихся как куры, любителей пасьянса.
После нескольких секунд всеобщего смятения ответила Леночка Брускина, которая считала, что начальник к ней неравнодушен, и мечтала предпринять что-нибудь такое, от чего он стал бы активно неравнодушен.
– А… Виктор Григорьевич уехал. Сразу после обеда. Может, нужно что-то сделать, Кирилл Андреевич?
Сделать нужно было сто тысяч разных дел, но Кирилл не удостоил Леночку ответом.
– Куда уехал?
Сотрудники переглянулись. Шеф был что-то на редкость мрачен. На горизонте собирались тучи, и осторожно, словно пробуя силы, погромыхивал гром.
– Домой, – преданно глядя на Кирилла голубыми до отвращения глазищами, доложила Леночка. – Он плохо себя чувствовал. Сказал, что поедет домой и вызовет врача.
Ну да, конечно. Врача.
Распаляться не было никакого смысла.
Чувствуя свинцовую тяжесть в затылке, от которой невозможно было повернуть голову, – верный признак надвигающегося бешенства, – Кирилл все же сказал:
– А что, ни у кого нет никаких дел?
Все молчали, смотрели на него зачарованно, как под гипнозом.
– Если дел нет, все свободны. Можно разъезжаться по домам.
И осторожно, строго контролируя себя, притворил дверь.
Секретарши на месте по-прежнему не было – должно быть, она тоже чувствовала себя неважно. Сверяясь по записной книжке, Кирилл набрал домашний номер начальника отдела маркетинга, где, ясное дело, никто не ответил, а потом еще один, мобильный.
С мобильным дело пошло веселее.
– Ну что? – спросил он, когда ответили. – Как ты себя чувствуешь, Виктор Григорьевич?
– Да что-то у меня с давлением не то, – слабым голосом ответил насторожившийся начальник отдела, «Алло» он произнес куда бодрее, – и сердце колет и… давит с левой стороны.
– Врач был? – осведомился Кирилл.
– Врач? – переспросил начальник отдела упавшим голосом.
– Клизму поставил? – продолжал Кирилл Андреевич. – От твоей болезни самое лучшее средство – клизма. Это я тебе точно говорю, хоть я и не врач.
– Да у меня в самом деле давление, Кирилл Андреевич!
– Это у меня давление, – отрезал Кирилл, – а у тебя, Виктор Григорьевич, сегодня в машине на заднем сиденье сумка с ракетками валялась. По утрам ты в теннис не играешь, значит, сейчас поехал. Ты что, забыл, что мы вместе на стоянку заезжали?
Специалист по маркетингу молчал, как школьник на педсовете.
Все знали, что шефу свойственны сверхъестественная внимательность и умение замечать все вокруг, но, как на грех, именно сегодня Бойко об этом забыл. И дернул его черт сказать про врача!..
– Ты приезжай, – попросил шеф душевно, от чего у Виктора Григорьевича в желудке сделалось какое-то неприятное движение, – партию отложи и приезжай. Про Дюссельдорф потолкуем.
Нагнав на Бойко страху, он положил влажную трубку и вытер мокрый лоб. В Питере тоже тридцать три, и, похоже, до Ирландии и холодного океана он не доживет.
Он собирался уехать в субботу с утра, чтобы не угодить в чудовищные пятничные пробки. В пятницу, традиционный «день освобождения Москвы», выехать из города было невозможно. Мертвые пробки начинались от Кремлевской набережной и кончались где-то километров за сто от столицы.
Нужно позвонить матери, чтобы они не стали его искать, пока он будет в отпуске.
Звонить не хотелось.
– Мам, – сказал он холодно, – это я. Как ваши дела?
И старательно пропустил ответ мимо ушей.
– Мам, я в отпуск ухожу. На две недели. Я завтра уеду в Питер и оттуда улечу. Вернусь, позвоню.
– Опять за границу? – с тяжелым вздохом спросила мать.
– Да. Опять.
– И совершенно напрасно, – с ожесточением, продолжая давний бессмысленный спор, заговорила она, – что это за мода такая, на эту заграницу? Тебе что, дома плохо? Что там может быть хорошего? Сплошной разврат и разложение! Ты бы лучше…
– Мне тридцать два года, – перебил ее Кирилл и взял со стола крошечную трубку мобильного, мечтая, чтобы кто-нибудь ему позвонил, прямо сейчас, в эту секунду, – я сам знаю, что мне лучше.
– Кира, ты очень странный мальчик. Ты же рос в нормальной семье, что с тобой сделалось? Разве мы с отцом тебя так воспитывали? Что это за заграницы бесконечные, дела какие-то странные! Чем тебе плохо дома? Нужно любить свою родину и…
– Мама, я люблю свою родину. Я живу на своей родине и не собираюсь никуда уезжать, хотя мог бы. По-моему, этого достаточно.
– Что значит – мог бы?! Ты что, думаешь об отъезде?! Кира, ты просто сошел с ума! Я отрекусь от тебя. Мы все отречемся от тебя! Ты не наш сын, ты… ты… ты просто капиталист, без чести и без совести. Как ты можешь даже произносить такое?
