Крылья (СИ) - Славина Ирена (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
Детский голос! Самый что ни на есть. Я повернул голову и увидел ребёнка. Девочка лет десяти. Белокурые локоны, голубые глазищи, два крохотных бриллианта в мочках ушей. Настоящий эльф. На ненаркотические анальгетики у меня не должно быть галлюцинаций, так что, похоже, меня накачали чем-то забористым. Если только не...
— Дио? — ошарашенно спрашиваю я.
— Размечтался, птенчик. Не будь жертвой стереотипов, — ухмыляется она, обнажая мелкие зубки. — Если ты видишь сиськи, то это еще не значит, что перед тобой женщина.
— Я не вижу сисек, — отвечаю ей. — Тебе до них еще года три-четыре... Альцедо.
Он ржёт и заряжает мне приветственный джеб в бок. И от этого маленького кулака, ударяющегося о мои рёбра, мне хочется согнуться вчетверо.
— Когда увидел эти воробьиные рёбрышки, чуть не задушился проводом дефибриллятора. Это было похлеще безногого афганца, — говорит Альцедо, хмуро рассматривая сгибы моих локтей. — Но всё оказалось не так печально. Ребёнок оказался тренированным, без одышки берёт шесть миль кросса, мгновенная реакция, сильные руки. Крошка занималась теннисом с пяти лет... Так что на этот раз мне повезло куда больше, чем тебе, — довольно ухмыляется брат. — Даже учитывая то, что через пару лет у меня станут расти сиськи и начнётся менструация.
— Что, всё так плохо?
— Ага, — кивает Альцедо. — Не уверен, что тебе не придётся оставить эту желтую вяленую куклу и начать по новой.
— Спасибо за поддержку, моя маленькая прекрасная фея. Только вот как тебе удалось подмазаться к силовому подразделению? — недоумеваю я. — Разве ты сейчас не должен сидеть дома и плести косички?
— Всё просто. Собираю статистику о работе Силентиума.
— Только не говори, что...
Альцедо довольно гогочет.
— Да, да, пришлось пострелять ампулами, пока вывозили тебя из больницы. Было весело.
В машину влезает еще один человек в форме, и я сразу же узнаю в нём Неофрона.
— Едва не задушить девушку только за то, что она не дала телефончик, ай-яй-яй, Крис, ты ли это? — цокает языком Неофрон.
Я смеюсь, хотя лучше бы мне этого не делать. Любое движение причиняет страшную боль.
— Надеюсь, она в порядке.
— В порядке. Крепкий орешек. Просила не сильно тебя наказывать.
— О как...
Я и правда удивлен. Столько великодушия к какому-то чокнутому наркоману, который чуть не сломал тебе шею? Мама будет счастлива рассмотреть её кандидатуру в одну из реабилитационных клиник Уайдбека.
***
В Киеве пришлось задержаться. Моё тело было не в состоянии передвигаться на своих двоих. Решено было оставаться в Украине до того момента, пока я не стану человеком, не вызывающим подозрений. Пока лицо ходячего мертвеца не превратится в лицо худощавого, но вполне здорового студента-швейцарца, который вдоволь наелся достопримечательностей Восточной Европы и теперь позарез захотел домой.
На окраине столицы был взят в аренду большой коттедж, обнесённый двухметровой оградой из белого камня. Первый этаж был превращен в лазарет, где я провел четыре недели, обмотанный трубками капельниц, накаченный антибиотиками и обезболивающим, обмазанный противогрибковыми, антибактериальными и регенерирующими средствами, — пока это тело не начало потихоньку возвращаться к жизни.
К концу второй недели я наконец смог самостоятельно есть и передвигаться. К дому примыкал старый запущенный сад, почти полностью сбросивший листву к зиме. Удивительно, до чего меланхоличной кажется природа, начисто лишенная красок. Я часто выходил во двор, дышал холодным воздухом, глотал горячий кофе чашку за чашкой, слушал весёлые детские визги, доносящиеся из-за ограды...
В один из морозных ноябрьских дней в дом позвонили. Парни рассеялись по дому, кто куда, с оружием наготове. Неофрон пошел открывать, сунув за спину пистолет с транквилизатором.
На пороге стояла девочка лет восьми в зелёной куртке и шапке с помпоном. Она ткнула пальцем в сторону двора и что-то защебетала на не понятном мне языке. Этот язык звучал так же мягко и плавно, как и итальянский.
Неофрон окаменел, выкатив глаза. Альцедо спрятал свою пушку и вылез из-за дивана. Я едва не рассмеялся: кажется, мы все слегка перенапряглись.
— Что ты говоришь, крошка? — переспросил я.
— Мячик! — повторила девочка по-русски. — У вас во дворе. Можно забрать?
— А до этого ты на каком языке говорила?
— Украинский.
— Украинский. Вот оно что... Идём, возьмём мячик.
Я поплёлся в сад и стал разыскивать мячик, шарясь по высокой пожухлой траве. Девочка семенила рядом, с любопытством оглядываясь по сторонам.
— Хорошо, что ты здесь поселился, а то я бы не достала мячик из-за этого забора.
— Я ненадолго здесь. Имей в виду.
— А, ясно... Нашла! — девочка заглянула за дерево и вытащила из кустов мяч. Потом подошла ко мне и деловито прищурилась:
— Всё равно можем познакомиться. Ярина, — сказала она и протянула мне крохотную ладошку.
Я торжественно пожал её и представился:
— Феликс.
Имя, которое я не знал никогда прежде, чужое имя, — срывается с моего языка быстрее, чем моё собственное. Первая остаточная реакция во всей красе.
— До побачення, Фелiкс, вертайся[34]! — бросила мне девочка через плечо и вприпрыжку поскакала домой.
Неофрон закрыл за ней дверь.
— Чем-то напомнила Диомедею, такая же непосредственная, — заметил я.
— Мне тоже, — кивнул Альцедо.
Я поплёлся на кухню и сварил себе еще чашку кофе. Мысли о сестре всегда вгоняли меня в отчаяние. О небо, пусть она будет в порядке, пусть она не испытает боли и страха и не попадёт в «ловушку». На этой планете полно мест, откуда женщине выбраться практически невозможно, мест, где у женщин нет никаких прав, нет паспортов, и чья попытка пересечь границу будет так же смехотворна, как самостоятельная попытка выезда за границу собаки или лошади. Я мысленно пожелал ей «очнуться» подальше от диких племен, непролазных джунглей и людей, считающих её своей собственностью. Я хотел, чтобы ей повезло так же, как и мне: чтобы она открыла глаза в госпитале цивилизованной страны и смогла сделать звонок, не выходя из палаты... И сделала его, вопреки всем разногласиям с Уайдбеком.
— Надеюсь, она всё-таки одумается и позвонит, — взмолился я вслух.
— А если нет? — присел рядом брат.
— А если нет, то я всё равно найду её и тогда мало не покажется, — процедил Неофрон, набросил на себя куртку и вышел на улицу, хлопнув дверью так, что та чуть с петель не слетела...
***
В самом начале декабря, когда мы уже начали паковать оборудование в чемоданы, Уайдбэк выяснил новые подробности жизни Феликса — я был уверен, что парня звали именно так. Феликс до фатальной передозировки успел совершить несколько вооруженных ограблений, пришить трёх человек и с ноября находился в розыске. Полиции так и не удалось выяснить его имя и фамилию, но фоторобот вовсю гулял по городу.
Так что пришлось озаботиться тем, чтобы новая облицовка значительно отличалась от варианта, предложенного прежним владельцем: отпустить бороду, надеть контактные линзы, заклеить броский шрам над левой бровью. И наконец, отрастить волосы, чтобы замаскировать шрам на затылке. Судя по всему, Феликсу когда-то весьма успешно попытались снять скальп...
Двадцатого декабря я, Альцедо, Неофрон и его парни наконец вылетели из Борисполя в Швейцарию. Всё прошло так гладко, что Неофрон, кажется, был даже немного разочарован.
Рождество я встретил уже в реабилитационном центре в Лугано и провел там три месяца, наполненных утомительным бездельем: ел, спал и восстанавливал физическую форму. Ни на что большее моя оболочка не была способна. Внутренние органы были в весьма плохом состоянии, обнаружилось несколько старых переломов: рёбра, фаланги пальцев, нос, — и ощутимые проблемы со зрением. Но в остальном мне несказанно повезло: вирус иммунодефицита, маркеры гепатитов и других сколько-нибудь серьезных заболеваний в крови обнаружены не были.
Второй неожиданностью стало полное отсутствие «гостей». Спустя короткое время после того, как прыгнешь в новое тело и немного «обживёшься», начинают проявляться массивные остаточные реакции, но на этот раз не было ни-че-го. Ни навязчивых образов, ни лиц, ни привычек. Как будто здесь никто никогда не «жил» вообще. После мозга капитана Скотта, напоминавшего оживленный проходной двор, этот мозг больше походил на тёмный пустой дом, хозяин которого не пожелал оставлять после себя никаких следов.
