Осенняя молния (СИ) - Даркевич Марина Викторовна (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗

— «Ибо ночь темна и полна ужасов», — процитировал Иванов.

Ольга оставила эту реплику без внимания, к тому же руку подняла Воробьева.

— Я слышала, что чаще всего циниками становятся мужчины по причине психологических травм, нанесенных женщинами, — сказала она.

«Все-таки она не может мне до конца простить Тима», — решила Ольга и ответила той же монетой:

— Верно. Но точно так же циничными становятся женщины, с которыми некорректно поступили мужчины.

— А кое-кто из великих считает, что ничего страшного в этом нет, — произнес Андреев, глядя в смартфон. — Вот цитата: «Цинизм — это юмор в плохом настроении». Герберт Уэллс.

Ольга улыбнулась:

— Мне не нужно открывать интернет, чтобы привести совсем другие мнения. Цитирую на память, так что, может быть, не вполне дословно. «Цинизм опасен прежде всего потому, что он возводит злобу в добродетель». Это Андре Моруа. «Плохая сторона цинизма в том, что человек перестает видеть истинную красоту мира». Могу ошибиться, но, возможно, это сказал Максим Горький. И еще: «циник — это человек, знающий цену всему, но не ценящий ничего». Оскар Уайльд.

— Браво, — прошептал с первой парты Гузеев.

— Насчет цены, опять же… — (Ольга уже не сидела за столом, она стояла у доски, полностью захваченная собственными эмоциями). — Самое страшное, когда циником становится богатый человек. Вы знаете, о чем я говорю. О высшей и самой ужасной степени цинизма, которую можно сформулировать так: «все в этом мире продается и покупается». Любовь, талант, красота, убеждения — все. Деньги превращают циника в страшного человека. Богач и без того как правило жесток и беспринципен, особенно если он пришел к своему успеху по чужим головам, но богатый циник жесток и беспринципен вдвойне. Он считает, что деньги дают свободу, открывая все двери и предоставляя неисчислимые возможности для реализации любых желаний вплоть до самых чудовищных.

— «Быть богатым — это здорово. Это позволяет людям быть настоящими говнюками, как им предназначено природой», — процитировал Иванов еще какой-то фильм. А Иванов-то — сам парень довольно циничный, подумала Точилова.

— Грубо, конечно, но со своей колокольни суть ты уловил, — сказала ему учительница.

— Ольга Викторовна, а как быть с профессиональным цинизмом? — спросила Чалдонова. — Я имею в виду врачей и учителей.

— Вопрос непростой, — проговорила Ольга. — Я бы назвала это несколько иначе. Хороший, настоящий врач может поставить психологическую защиту — про маски я уже говорила. Циничный же врач — это плохой врач. Слышали, наверное, про так называемое «моральное выгорание»?.. Слышали, знаете. «Выгоревший» врач — это человек циничный. Ему, по сути, наплевать на пациентов.

— А как все-таки насчет учителей? — вновь подал голос Иванов.

— Насчет корпоративной этики знаешь что-нибудь? — спросила Ольга. — Знаешь, конечно. Поэтому без подробностей. «Моральное выгорание» возможно в любой профессии. Одно скажу: если вдруг «выгорю» я, то просто уйду с этой работы. Не стану никому мозг выносить.

…Классный час давно перестал быть таковым, перейдя даже установленные рамки времени. И только вмешательство Валентины Музгаловой прервало буйно разгоревшуюся дискуссию.

— Ольга Викторовна, — сказала завуч, входя в класс. — Я только что слышала звонок к седьмому уроку. Прошу вас отпустить учащихся. Если вы что-то не успели, отложите до следующего классного часа.

— Конечно, Валентина Васильевна, — согласилась Ольга. — Мы заканчиваем.

— Хорошо, — сказала Музгалова, покидая кабинет. Она никак не могла понять, что сегодня не так с Точиловой. Вроде все как обычно, но… при этом в ней словно появилось что-то новое. Странное и вызывающее.

— Все, ребята, действительно пора расходиться, — провозгласила Ольга.

Одиннадцатиклассники собирались медленно и неохотно — едва ли не впервые по окончанию классного часа, когда все пытались вырваться в коридор, не дожидаясь звонка с шестого урока. Ольга смотрела на своих учеников, которые сегодня стали для нее еще ближе, и вдруг что-то словно толкнуло ее, а глаза зажгло от надвигающихся слез.

— Ребята, — сказала она прерывающимся от волнения голосом. — Постойте. Одну минуту. Знаете, что… Я останусь. До конца учебного года. И выпущу вас. Мы окончим школу вместе.

…Завуч с неудовольствием слушала вопли, доносившиеся до нее со стороны кабинета русского языка. И только когда они наконец стихли (не сказать, что очень скоро), поняла, что ей показалось «не так» с Точиловой: она сегодня впервые увидела Ольгу Викторовну с распущенными волосами.

ДВАДЦАТЬ

Опечатанный гараж Сергея Кнехта таковым уже не являлся: какие-то бездельники сорвали наклейки, сделанные Климом Столетовым. Саша усмехнулся:

— И тебе действительно туда нужно? Что ты там хочешь увидеть?

— Открывай, — сухо сказала Ольга, тоже перейдя на «ты». — Разберемся.

Саша опять усмехнулся, вынул ключи, с лязгом вставил один из них в верхнюю скважину. Ольга не ошиблась, полагая, что у этого проходимца сохраняются все ключи от перепродаваемых боксов, и что он может открыть ими любой. До тех пор, пока новый владелец не сменит замки, конечно. Но, в отличие от Саши, ей было не до смеха: электричество подвело в очередной раз. Не сработала ни эбонитовая палочка, ни даже хорошо заряженный конденсатор. Оставалось надеяться только на проверенные сильнодействующие средства.

Со скрипом отворилась металлическая дверь.

— Прошу, — Саша картинно изогнулся в полупоклоне, делая приглашающий жест.

— Только после тебя. Зажги свет.

Бондарев нехотя послушался. Он вошел внутрь, и через секунду в гараже вспыхнули лампы, освещая белую «тойоту», занимавшую почти всю площадь бокса. Ольга проскользнула следом. Терять время было нельзя.

— Ну, вот мы и здесь… — сказал Саша многозначительно.

— Сама вижу, — прошипела Ольга. Примерившись, она одним быстрым движением запрыгнула на багажник машины, надеясь, что не помнет поверхность крышки — на ее ногах были кроссовки с мягкой подошвой.

— Что ты делаешь? — с удивлением спросил Саша, глядя, как Ольга выкручивает лампочку, шипя от боли в пальцах — стеклянная колба уже успела нагреться. Два-три поворота, и в гараже стало чуть темнее.

— Бери скорее! — требовательно произнесла она, протягивая Саше извлеченную лампочку. Тот, по-прежнему ничего не понимая, принял ее, но тут же выругался и уронил на бетонный пол. С громким хлопком лампа разлетелась на множество осколков. Вскрикнула и Точилова после того, как ее указательный палец, засунутый в пустой патрон, получил приличный удар током.

— Что на тебя нашло? — спросил Саша, когда Ольга начала спускаться с багажника на пол.