Дом-фантом в приданое - Устинова Татьяна Витальевна (мир книг .txt) 📗
Почему-то и в ответе, и в поклоне Олимпиаде Владимировне почудилась насмешка, хотя человек был очень серьезен, насуплен даже, и не думал улыбаться.
– Вы… давно здесь проживаете?
– Да как вам сказать… Неделю примерно. Но я не живу здесь постоянно.
– А где вы постоянно проживаете?
Человек пожал плечами и сказал словно нехотя:
– В Женеве.
Тут на лестнице, в теплом и дружеском соседско-милицейском кругу, произошло некоторое смятение чувств, а также разброд и шатания.
«Так я и знала», – подумала Олимпиада Владимировна.
«Во врет-то!» – подумала Люсинда.
«Точно террорист!» – решили Парамоновы беззвучным хором.
«Твою мать», – подумал старший лейтенант.
– Так зарегистрироваться бы надо, господин хороший… – неприятным голосом сказал он и так и сяк повертел документ, – Добровольский Павел Петрович! А то вот… общественность сигнализирует.
О чем именно сигнализирует общественность, он не успел придумать, потому что Павел Петрович вдруг пробормотал, как будто внезапно вспомнил что-то важное:
– Черт возьми!.. – вытащил у лейтенанта из пальцев зелененькую книжицу, тот проводил ее встревоженным взглядом, отступил за свою дверь и вновь где-то там покопался.
– Гражданин! – милицейским голосом сказал старший лейтенант Крюков. – Вернитесь, гражданин!
Гражданин вернулся и протянул книжечку на этот раз красного цвета. Взгляд у милицейского стал подозрительным и цепким, как в кино про майора Пронина в момент поимки им международного шпиона.
– Прошу прощения, – сказал человек из Женевы. – Запамятовал.
Старший лейтенант Крюков открыл книжечку, уставился в нее, долго и придирчиво читал, потом так же придирчиво пролистал. Все молчали.
«Российский паспорт», – подумала Олимпиада Владимировна.
«А дядю Гошу прикончили!» – пригорюнилась Люсинда Окорокова.
«Подпольный террорист или шпион», – окончательно решили Парамоновы.
«Твою мать», – думал старший лейтенант.
Он вернул книжечку, помолчал и с тоской спросил:
– Вы тоже, конечно, ничего не слышали?
Человек пожал плечами:
– Если бы я знал, о чем именно идет речь, мне было бы легче вам помочь, – сказал он.
Олимпиада Владимировна уставилась на него – он говорил странно и выглядел непривычно для их дома, который она в мыслях называла Ноев ковчег – каждой твари по паре.
В доме жили люди, переехавшие сюда из дальних районов и коммунальных квартир. Несколько лет назад, когда началась новая, улучшенная и возвышенная застройка старой Москвы шатрами, башнями, дворцами, подземными гаражами, «элитными комплексами», «бизнес-центрами», выяснилось, что дома, в котором они живут, даже нет на плане вечного города! Нет, и все тут, как в фильме, где играл блистательный Алек Болдуин – вроде он есть, но его никто не видит и никто не знает о его существовании. Все свои проблемы жильцы решали сами – собирали деньги на новые трубы, лампочки и кровельное железо, сами нанимали работяг, которые, матерясь и громыхая сапогами и странными железяками, привязанными к поясу, лезли на крышу и латали дыры. Сами починяли старый железный фонарь и утлый столик со скамеечками, вкопанный во дворе под старой липой.
Здесь жили покойная Липина бабушка, некогда служившая в научном зале Ленинской библиотеки, и еще упавший замертво в Олимпиадину квартиру Георгий Племянников, слесарь завода «Серп и Молот». А также ныне здравствующие гадалка Люба и тот самый Женя, который все ждал «свою гонорару», неудавшийся писатель и непризнанный гений, в прошлом инженер какого-то научного института, и еще тишайший и вежливейший плановик с революционной фамилией Красин, посещавший Дворянское собрание, и еще Парамоновы с Тамерланом, Люсиндина тетушка-пенсионерка и личность по имени Владимир, неопределенного возраста, именовавшая себя студентом, да ничейная бабушка Фима, которая, подвыпив, все порывалась бежать на штурм Зимнего. Все люди простые, без затей и сложностей.
Новый жилец как раз был очень затейлив.
Мало того, что у него было два паспорта – один из которых зеленый! – так он еще решительно не вписывался в декорации старого дома.
Он стоял в своем проеме, держался за косяк могучей ручищей и смотрел только на старшего лейтенанта – очень серьезно, а казалось, что смеется. Черная свободная майка, джинсы, очень темные глаза, и босиком. Джинсы с майкой исключительно просты и добротны настолько, что на них явственно проступало клеймо «ОДВ» – очень дорогие вещи.
Да еще живет в Женеве!..
Одно это слово, вкусное, легкое, такое европейское и элегантное, сразу наводило на мысль о чистых озерах, высоких горах, беззаботных людях в темных очках, машинах с велосипедами и лыжами на крыше, о зеленых лужайках и пряничных домиках с красными черепичными крышами.
Как он попал сюда, к нам, из этой своей Женевы?..
Старший лейтенант прокашлялся громовым кашлем и объявил, что сегодня утром, не далее как час назад, на лестничной клетке был найден труп – вот он.
– Где? – простодушно удивился новый жилец и первый раз оторвал взгляд от милицейского.
– Да вон, вон!.. – заверещала Парамонова и стала тыкать пальцем в сторону Олимпиадиной квартиры. – Не видит он! Прям так я и поверила!..
Павел Петрович Добровольский равнодушно посмотрел на черную клеенку и опять уставился на старшего лейтенанта.
– Чем я могу вам помочь?
– Вы ничего подозрительного не видели и не слышали?
Добровольский немного подумал.
– Орал кот, – наконец изрек он. – Довольно долго и очень громко. Он мне надоел, и я вышел на площадку.
– Когда это было? – сразу нацелился старший лейтенант Крюков.
– Да, наверное, около семи.
– И… что?
– Ничего. Я спустился на первый этаж, но там не было никакого кота, и тогда я поднялся наверх, на третий.
– То есть непосредственно на площадку, где проживал потерпевший?
– Непосредственно туда, – уверил Добровольский.
Народ, столпившийся возле его квартиры, ему не нравился, и вообще ему ничего не нравилось. Он приехал в Москву вовсе не для того, чтобы участвовать в милицейских разборках! Кроме того, ему могло сильно повредить излишнее внимание властей, к которому он не был готов.
Следовало быстро придумать нечто такое, что сразу и навсегда отвадило бы от него бдительную милицию и не менее бдительных соседей.
– Кота я нашел на чердаке, – продолжал он равнодушно. – Он сидел в какой-то коробке и орал… нечеловеческим голосом.
– Барсик! – сказала заполошная девица сказочной красоты в валяных ботах, мятой ночной рубахе и накинутом поверх нее неопределенного цвета платке, как из фильма про блокадный Ленинград. – Это Барсик наш.
Добровольский пожал плечами:
– Возможно. Я его…
Тут он замолк. Ему не хотелось объяснять присутствующим, что именно он сделал с котом.
– Да его давно пора было придавить, – мстительно заявила тетка в спортивном костюме, пожиравшая нового соседа глазами. На голове у нее была газовая косынка, а под косынкой холмы и перепады – бигуди. – Орет и гадит, гадит и орет, никакого покоя нету! Сколько раз говорила, чтоб его утопили, паразита!..
У высокой девушки в пиджаке и джинсах сделалось совершенно несчастное лицо, заметил Добровольский, и брови наморщились страдальчески.
– Ничего подозрительного не видели?
Добровольский улыбнулся.
– Дело в том, что я не знаю, что именно вы считаете подозрительным. На третьем этаже две квартиры. В той, которая справа, разговаривали, и довольно громко.
Красотка, которая в платке и ботах, пошевелила губами и поводила сначала левой, а потом правой рукой.
– Ну да! – радостно сказала она. – Справа, если отсюдова смотреть, и есть дяди-Гошина квартира. Правильно, Лип?
– Никто не мог там разговаривать! – вступил пузатенький итальянский дядька в подтяжках и спортивной кофте, наброшенной поверх голубой майчонки, и глянул на свою жену, словно в поисках поддержки. – Я покойника вчера видал, как он домой припожаловал, и был он сильно выпимши, то есть подшофе, как говорится! А сегодня суббота!
