Моя кузина Рейчел - дю Морье Дафна (книги полностью бесплатно TXT) 📗

— Значит, она не стала терять времени и, прочтя документ, поехала в Пелин повидаться с моим отцом, — сказала Луиза.

— Она не совсем поняла его, — сказал я.

— Она поняла его, когда уезжала из Пелина, — сказала Луиза. — Я отлично помню, когда ее уже ждал экипаж и мы стояли на ступенях, отец сказал ей: «Клаузула относительно замужества, возможно, не совсем приятна. Вы должны остаться вдовой, если хотите сохранить состояние». Миссис Эшли улыбнулась ему и ответила: «Меня это вполне устраивает».

Грум, неся в руках большой зонт, поднимался по тропе. Луиза застегнула перчатки. Еще одна черная туча стремительно неслась по небу. Деревья гнулись под шквалистым ветром.

— Этот пункт внесли, чтобы гарантировать имение от посягательств постороннего человека и не дать ему промотать состояние, — сказал я. — Если бы она стала моей женой, он потерял бы силу.

— Ошибаешься, — сказала Луиза. — Если бы она вышла за тебя замуж, все снова перешло бы к тебе. Ты не подумал об этом?

— Но даже если и так? Я бы делил с ней каждый пенни. Из-за одного этого пункта она не отказалась бы выйти за меня, если ты это имеешь в виду.

Серые глаза Луизы внимательно смотрели на меня.

— Жена, — сказала Луиза, — не может пересылать деньги своего мужа за границу, не может вернуться туда, откуда она родом. Я ничего не имею в виду.

Грум коснулся рукой шляпы и поднял зонт над ее головой. Я спустился за ней по тропе и усадил в двуколку.

— Я не помогла тебе, — сказала она, — ты считаешь меня безжалостной и жестокой. Иногда женщина бывает проницательнее мужчины. Прости, что я причинила тебе боль. Я хочу только одного — чтобы ты снова стал самим собой. — Она наклонилась к груму:

— Ну, Томас, мы возвращаемся в Пелин.

Лошадь тронула, и они стали подниматься по склону холма к большой дороге.

Я пошел в «Розу и Корону» и уселся там в небольшой комнатке. Луиза была права, она не помогла мне. Я пришел за поддержкой и утешением, но не нашел их. Одни сухие, холодные факты, искаженные до неузнаваемости. Все, что она говорила, имело бы смысл для того, в ком сильна жилка законника. Я знал, как скрупулезно взвешивает подобные вещи крестный, не принимая во внимание человеческое сердце. Не вина Луизы, если она унаследовала его рассудительность и трезвость.

Я лучше ее знал, что встало между Рейчел и мною. Гранитная плита в лесу над долиной и все те месяцы, что не я был рядом с Рейчел. «Ваша кузина Рейчел, — сказал Райнальди, — женщина импульсивная». Под влиянием порыва позволила она мне полюбить себя. Под влиянием порыва оттолкнула. Эмброз испытал это, Эмброз понимал. И ни для него, ни для меня не могло быть другой женщины, другой жены.

Долго сидел я в холодной комнате «Розы и Короны». Хоть я и не был голоден, хозяин принес мне холодную баранину и эль. Наконец я вышел из таверны и остановился у причала, глядя, как поднявшаяся вода плещется на ступенях. Рыбацкие суденышки раскачивались у своих буев, какой-то старик вычерпывал воду со дна лодки; он сидел спиной к ветру и не видел, что брызги, летящие с каждым новым буруном, делают напрасными все его усилия.

Тучи опустились еще ниже, и плащ густого тумана окутал деревья на противоположном берегу. Если я хотел вернуться домой, не промокнув до нитки и не простудив Цыганку, следовало поспешить, пока погода не стала еще хуже.

Вокруг никого не было видно, все попрятались по домам. Я вскочил в седло, поднялся на холм, чтобы сократить путь, свернул к перепутью Четырех Дорог и вскоре выехал на аллею, ведущую к дому. Здесь мы были более или менее укрыты от ветра, но не успели преодолеть и сотни ярдов, как Цыганка вдруг споткнулась и захромала. Из опасения лишних слухов я не заехал в сторожку, чтобы извлечь камешек, застрявший между копытом и подковой, а спешился и осторожно повел лошадь к дому.

Ураган разбросал по тропе обломанные ветви; деревья, еще вчера застывшие в сонном покое, раскачивались из стороны в сторону, отрясая мелкие капли дождя. Из болотистой долины поднималось белое облако тумана; я задрожал и только теперь понял, что весь день, весь этот бесконечный день, меня трясло от холода — и в церкви, пока я сидел там с Луизой, и в комнате с погасшим камином в «Розе и Короне». Со вчерашнего дня мир изменился.

Я вывел Цыганку на тропу, по которой шел вчера с Рейчел. Вокруг берез, там, где мы собирали цветы, еще были видны наши следы. Пучки первоцвета, грустные, поникшие, сиротливо лежали на мокром мху. Казалось, дороге не будет конца. Цыганка заметно хромала, и я вел ее под уздцы. Моросящий дождь попадал за воротник моей куртки и холодил спину.

Подходя к дому, я чувствовал такую усталость, что, даже не поздоровавшись с Веллингтоном, молча бросил ему поводья и ушел, оставив его смотреть мне вслед вытаращенными от удивления глазами. Видит Бог, после вчерашнего вечера я не имел ни малейшего желания пить ничего, кроме воды, но я слишком устал и промок и подумал, что глоток коньяка, пусть и невыдержанного, может согреть меня. Когда я вошел в столовую, молодой Джон накрывал стол к обеду. Он вышел в буфетную за рюмкой, и, ожидая его, я заметил, что на столе стоят три прибора. Когда он вернулся, я показал на них рукой:

— Почему три?

— Мисс Паско, — ответил он, — она здесь с часу дня. Госпожа поехала навестить их утром, вскоре после того как вы ушли. Она привезла с собой мисс Паско. Она приехала погостить.

Ничего не понимая, я уставился на молодого Джона:

— Мисс Паско приехала погостить?

— Да, сэр, — ответил он. — Мисс Мэри Паско, та самая, которая преподает в воскресной школе. Все утро мы занимались тем, что готовили для нее розовую комнату. Она сейчас с госпожой в будуаре.

Он продолжал накрывать стол, а я, забыв про коньяк, поставил рюмку на буфет и поднялся к себе. На столе в моей комнате лежала записка, написанная Рейчел. Я развернул ее. Обращения не было, только дата:

«Я пригласила Мэри Паско погостить у меня в качестве компаньонки. После вчерашнего вечера я не могу оставаться с вами вдвоем. Вы можете присоединиться к нам в будуаре до или после обеда. Я должна просить вас соблюдать учтивость.

Рейчел».

Не может быть! Это не правда… Как часто мы вместе смеялись над девицами Паско, особенно над не в меру болтливой Мэри, вечно занятой вышиванием и посещением бедняков, которых лучше оставить в покое, Мэри — наиболее дородным и примитивным изданием своей матери! Шутки ради — да, Рейчел могла бы пригласить ее шутки ради, но не больше чем на обед, чтобы с противоположного конца стола наблюдать за угрюмым выражением моего лица; однако записка была отнюдь не шутливой.

Я вышел на площадку лестницы и увидел, что дверь розовой спальни открыта. Никакой ошибки. В камине горел огонь, на стуле лежали туфли и оберточная бумага, по всей комнате были разбросаны совершенно чужие расчески, книги и разные мелочи, а дверь в комнаты Рейчел, обычно закрытая, была широко распахнута. Я даже слышал приглушенные голоса, долетавшие из будуара. Так вот оно, мое наказание! Вот она, моя опала! Мэри Паско приглашена, чтобы служить барьером между Рейчел и мной, чтобы мы больше не могли оставаться наедине, как она и писала в записке.

Сперва меня захлестнул приступ гнева, я не знал, как удержаться от того, чтобы не войти в будуар, не схватить Мэри Паско за плечи, не велеть немедленно собираться и тут же не отправить ее с Веллингтоном к себе домой.

Как Рейчел посмела пригласить ее в мой дом под предлогом, будто она больше не может оставаться со мной вдвоем, предлогом надуманным, жалким, оскорбительным? Неужели я обречен на общество Мэри Паско в столовой, Мэри Паско в библиотеке и в гостиной, Мэри Паско в парке, в саду, Мэри Паско в будуаре Рейчел, обречен всегда и везде слушать бесконечную женскую болтовню, которую я терпел только на воскресных обедах, и то в силу давней привычки?

Я пошел по коридору; я не переоделся и был во всем мокром. Я открыл дверь будуара. Рейчел сидела в своем кресле, Мэри Паско — на скамеечке, и они вместе разглядывали огромный том с гравюрами итальянских садов.