Мышьяк за ваше здоровье - Арсеньева Елена (бесплатные серии книг .TXT) 📗
Галина окунула палец в баночку с глазурью и принялась осторожно втирать в трещинки синий пигмент. Фигура русалки постепенно словно бы сетью покрылась. Галина смахнула излишки пигмента:
– Посмотрите. Совсем другой вид, правда? Иногда это не втирается, а фигура просто опускается в глазурь другого цвета и пропитывается ею. Но ведь красиво, скажите, красиво?
– Конечно, – рассеянно согласился Александр, пытаясь вспомнить, что ему напоминает эта синяя сеть, окутавшая фигуру русалки. Она выглядит такой благородно-старинной, как на посуде коллекционного фарфора восемнадцатого века…
– Техника эта называется кракле, – сказала Галина. – Считается, что ее изобрели японцы – в глубокой древности. Говорят, началось это из чистого суеверия: чтобы ревнивые боги не наказали мастеров, которые творят совершенно-прекрасные изделия. Поэтому на некоторые вазы или фигурки после первичного обжига наносили слишком много глазури, избыточно толстый ее слой. Потом печь, в которой шел вторичный обжиг, открывали раньше времени. По идее, изделие вынимают не прежде, чем температура в печи окажется равной комнатной. А вот если вынуть, условно говоря, при 200 градусах, а потом опустить в холодную воду, разогретая глазурь мгновенно покроется трещинками. Цеком. То есть вазе или статуэтке на первый взгляд было далеко от совершенства, и ревнивые боги могли спать спокойно. Но когда изделие остывало, хитрые мастера втирали в трещинки глазурь контрастного цвета. Высушенная глина впитывала этот дополнительный краситель, его влага просачивалась внутрь изделия и закрывала все трещинки очень плотно. Потом шел еще один обжиг, потом роспись… ну и так далее. Но если изделие не опускать в холодную воду, а просто открыть печь, вы услышите такой вот характерный звон, который уже слышали сегодня. При медленном остывании трещинки будут совсем мелкие. Почти незаметные. Втирать туда контрастную глазурь довольно сложно. Проще взять и опустить вещь целиком в сосуд с глазурью. Пусть впитывается сама собой в гигроскопичную, сухую глину. И вот вообразите себе: что, если в глазурь окажется подмешан какой-то яд? Скажем, мышьяк. Мне кажется, только этим способом можно сделать несколько раз обожженное керамическое изделие источником отравы. Разумеется, больше его не обжигать. Надобности в этом нет: цек при такой технологии микроскопичен, трещинки не пропускают воду. Но мышьяк будет вымываться из них очень медленно… И человек, который пьет из такой кружки, будет каждый день получать свою порцию отравы. Конечно, тут нужно очень точно все рассчитать, какая нужна доза, смертельная или просто очень токсичная, но расчеты – дело второе, главное ведь – придумать!
Александр беспомощно смотрел на эту красивую, увлеченную разговором женщину, которая и не заметила, как воткнула ему в самое сердце нож и медленно, с наслаждением поворачивала его в ране. Смотрел-то он на Галину, но видел лицо берегини в ореоле черных волос. Это лицо было изображено на причудливой кружке – переливчатой, голубовато-зеленовато-перламутровой, покрытой скрещением синих линий, напоминавших разводы, которые остаются на песке после того, как отхлынет морская волна.
Да, и на сетку эти скрещения трещинок тоже были похожи. И на такыр…
Александр покачал головой. Значит, он еще в прошлый раз все угадал! Дело было именно в кружке. Понятно, почему Манихин не расставался с этой кружкой: ведь на ней был искусно воспроизведен портрет его любимой жены. К тому же это был подарок девушки, которая дважды спасла ему жизнь.
Подарок Марины…
Он настолько погрузился в раздумья, что даже не заметил, как в комнате воцарилась тишина. Поднял глаза – и увидел умолкнувшую Галину, которая встревоженно смотрела ему в лицо.
Александр слабо улыбнулся.
– Я думала, вы хотели узнать… – Голос ее звучал виновато.
Александр кивнул.
– Я думала, это и правда для детектива…
Александр опять кивнул.
– Но… что же теперь со всем этим делать? – растерянно смотрела на него Галина.
Он покачал головой:
– Не знаю. Я пойду, извините. Спасибо вам.
– Не за что, – растерянно обронила она ему вслед.
Вот уж воистину…
Александр медленно спустился во двор. Потрясение, которое он испытал, было слишком внезапным, хотя, строго говоря, чего-то в этом роде он и ожидал. И все же, все же, все же…
Постоял внизу, у подъезда, прикидывая, что теперь делать, куда идти. Все, что намечал, куда-то отлетело, показалось совершенно неважным. Только одно имело смысл: надо позвонить Манихину, рассказать ему. Все-таки жизнь человеческая…
Вопрос – поверит ли? Но это уже его дело, а дело Александра – предупредить.
Окинул взглядом двор и, к своему изумлению, обнаружил на стене дома навесной грибок телефона-автомата. Редкость в Нижнем! Но он определенно не работает, нечего и надеяться.
Подошел, снял трубку – гудит. Фантастика!
Набрал номер, почти уверенный, что соединения не произойдет. Послышались размеренные гудки. Ну, это уж вообще… И только тут сообразил, что телефонной карты, в просторечии называемой «звонилка», у него нет.
Впрочем, окажись «звонилка» в наличии, она осталась бы без применения: к телефону в Зеленом Городе никто не подходил. Александр еще раз набрал номер – и опять выслушал серию безответных гудков.
Это было странно. Куда же подевался Манихин? Вместе с женой отправился на прогулку? Смотрит телевизор и не слышит, как надрывается телефон? Или просто-напросто спит? Ведь уже близко к полуночи…
Ну и денек сегодня выдался! Может быть, самый длинный день в жизни Александра Меншикова. Даже длинней, чем суточное дежурство. Неужто этот день все-таки кончается? Не завершить ли его подобающим образом? Ведь домой идти совершенно не хочется, а ночь – время воров и авантюристов…
Он кивнул сам себе и решительно вошел в подъезд. В лифте нажал на кнопку восьмого этажа и какое-то время постоял на площадке, прислушиваясь к тому, что творилось этажом выше. Но на девятом царила тишина. Похоже, все на сегодня угомонились: и собаки-жаворонки, и их хозяйки-совы.
Александр подкрался к двери с цифрой 107 и вставил в скважину ключ, украденный из сумки Марины. Он поворачивал этот ключ осторожно, чуть дыша, стараясь не думать при этом, что будет делать, как объясняться, если распахнется соседняя дверь.
Но все обошлось, бесшумно открылся один замок, потом другой, и Александр тихонько вошел в квартиру Эльвиры, с максимальной осторожностью притворив за собой дверь. Снял в прихожей кроссовки, чтобы не топать, и в одних носках прошел в комнату, столь крепко врезавшуюся в память, что и в темноте, и не видя, помнил, где что происходило тогда …
Но помнить – это одно, а искать – совсем другое, поэтому все же пришлось включить свет. Он рисковал, конечно, здорово рисковал. Выйдет Галина на балкон, увидит свет в окнах исчезнувшей соседки… что будет?!
Но ничего не произошло. Видимо, ночь и впрямь благоприятствовала доктору Меншикову, по совместительству вору и авантюристу. И примерно в течение часа Александр только и знал, что выдвигал ящики, открывал альбомы и без малейшего зазрения совести читал старые письма, иногда откладывая в сторону кое-какие фотографии и листки.
Довольно спокойно читал. Без истерик, без восклицаний: «Ах, коварная! Ах, злодейка!» Вернее, «коварные злодейки»… Казалось, вообще без эмоций. Впрочем, после того потрясения, которое он испытал у Галины, все остальное было так, семечки. Не более чем подтверждение и объяснение некоторых фактов. Поэтому Александр просто считывал информацию, будто какой-нибудь сканер. И вот наконец ощутил, что ему ясно все… или почти все. Но на оставшиеся вопросы мог ответить только один человек – Манихин.
Он подошел к телефону, который после визита в эту квартиру милиции снова заработал, еще раз набрал номер в Зеленом Городе. Опять выслушал безответные гудки…
Ну что ж, остается только предположить, что Петр Федорович отключил телефон, оберегая свой сон. Разумное решение. Тогда и Александр поступит разумно и не станет докучать «бронзовой маске» посреди темной ночи. К тому же автобусы уже давно не ходят, а до первого рейса еще пять часов. Такси же в такую пору в Зеленый Город не поедет. То есть поедет, но только не за те деньги, которыми располагает сейчас Александр.
