Поцелуй с дальним прицелом - Арсеньева Елена (электронные книги бесплатно .TXT) 📗

Итак, это была не змея. Фримус и сегодня выехал на свой утренний променад! Причем именно по этой дороге.

Забавно…

«Удар иль поцелуй произойдет меж нами?..»

Скоро это выяснится.

Франция, Париж,

80-е годы минувшего столетия.

Из записок

Викки Ламартин-Гренгуар

Как говорится, каждая Золушка мечтает встретить своего принца, а каждая девушка мечтает выйти замуж за миллионера. Мой принц так и остался для меня недостижим, а вот выйти за миллионера мне удалось. Не скажу, что мне одной из нас, русских манекенов, посчастливилось сделать удачную партию: например, Гали? Баженова, после неудачи своего первого брака, вышла замуж за графа Станисласа де Люара (она приняла католичество, чего я никогда так и не сделала, и отныне звалась графиней Ирэн де Люар); Ия Ге стала леди Абди после брака с английским баронетом Робертом Абди; Женя Горленко вышла за виконта де Кастекса; Лидия Багратени стала женой лорда Детерлинга; Кира Борман вышла замуж за депутата Аршамбо; Соня Кольбер – за хозяина модного дома «Шарль Монтень», очень состоятельного голландца; а Наталья Палей (между прочим, «настоящая Романова»: дочь великого князя Павла Александровича от его морганатического брака с Ольгой Валериановной Карнович-Пистольской!) стала женой знаменитейшего кутюрье Люсьена Лелонга и сделалась символом его мезона. Киса Куприна, хоть и не вышла замуж, имела бурный роман с Марселем Л’Эрбье и снялась у него в пяти фильмах; да и другие наши девушки имели успех в Голливуде…

Словом, примеров житейских удач наших манекенов можно привести немало, однако мое замужество было самым первым в этом списке, да к тому же самым феерическим. Оно произвело большое впечатление на всю нашу эмигрантскую среду, и поэт Валентин Горянский (настоящий поэт, стихи которого печатались и в «Русской мысли», и в «Иллюстрированной России», [24] не то что стихи кое-кого другого…) даже написал по этому поводу прелестный опус. Не удержусь, чтобы не привести его, потому что он не только отражает – правда, изрядно романтизируя! – историю моего замужества, но и как бы воплощает чаяния всех нас, красивых изгнанниц, отчаянно мечтавших о счастье в чужой стране.

Стихотворение называется «Манекен Наташа», и подзаголовком у него стоят слова: «Летняя повесть».

Конечно, в этом стихотворении многое отступает от истины: и зовут меня не Наташа, и не так уж я бедствовала, чтобы питаться только корочкой хлебца, а кофе мне пить вообще вредно из-за повышенного давления, и ни на каком пляже я не была, ни на какой Ривьере, только после свадьбы туда впервые поехала, и богатый муж мой был не американец, а француз, и наш модный дом находился вовсе не на рю Дарю, и туалеты после свадьбы я заказывала не у Пуаре, а у Шанель и в «Ланвен»… Но имя Наташа, Натали, было символическим в нашей эмигрантской среде (кстати, не пойму, почему я этого имени вообще терпеть не могу!), американцы считались символом богатства и процветания, а на рю Дарю и по сей день находится наш русский православный храм Александра Невского, поэтому название этой улицы как бы переносится на все, что связано с русскими судьбами.

Впрочем, все эти несходства несущественны, главное в стихотворении отражено: внезапность удачи, свалившейся на меня. И, между прочим, капиталы моего мужа были в основном вложены в американские и южноамериканские процветающие предприятия, так что с большой натяжкой, но его можно было считать американцем…

Глупец, конечно, тот, кто подумает, что я влюбилась в Робера-Артюра-Эдуара Ламартина так же внезапно, как он влюбился в меня. Однако он был мне мил и приятен, это был очаровательный человек, очень веселый, который сделал нашу совместную жизнь истинным, хотя и кратковременным, удовольствием, и я горько оплакивала его преждевременную смерть. Теперь, когда все загадки для меня разрешены, я с печалью вспоминаю, как оберегал он меня, как заботился и баловал. Наша жизнь сразу сложилась очень удачно – он только удивлялся, как легко я вошла в его мир, мир богатства и роскоши. Но, во-первых, когда вышиваешь золотом, начинаешь думать, что и сам богат, как говорят французы: все же я последний год жила среди роскошных платьев, в мире пышных дефиле, в обстановке весьма изысканной. Кроме того, Ламартин забывал, что это был и мой мир, мир моей прошлой жизни, от которого я не успела отвыкнуть, и хотя меня мучили порою кошмары голодных революционных лет, хотя я запросто могла бы и картошку для пюре поварешкой растолочь и краем этой же поварешки отбить мясо для отбивной – если не имелось толкушки или молоточка, короче, привыкла выкручиваться, – но все равно: я враз почувствовала себя как рыба в воде среди тех благ, которые обрушил на меня Ламартин, в коконе той любви, которой он меня окружил.