Тигриные глаза - Конран Ширли (книги бесплатно без .TXT) 📗
— И еще женщины нуждаются в своих собственных деньгах, — печально сказала тетя. — Они не должны зависеть от мужчины, им надо самим зарабатывать деньги и самим распоряжаться ими.
— Тетя Гарриет, вы феминистка?
— Да, я действительно считаю, что игра должна вестись честно на любом поле. И кто-то уже говорил, что противоположностью феминизма является мазохизм.
В четыре часа дня Плам вела свой черный «Порше» вдоль Темзы, направляясь на встречу с профессором Инид Соумз, которая рано возвращалась с работы по пятницам.
Квартира госпожи Инид находилась в одном из старинных домов в Баттерси на аллее Принца Уэльского. Дверь открыла высокая сурового вида женщина в темно-вишневых вельветовых бриджах и коротком жакете поверх шелковой блузы стального цвета. Асимметрично подстриженные седые волосы падали на одну сторону, прикрывая один глаз. Помада на ее губах была того же тона, что и бриджи.
— Входите, прошу вас! — Плам узнала этот глубокий и звучный голос.
Сжимая в руке большой стакан водки с мартини, Плам сидела в просторной бежевой гостиной. В бело-голубых китайских вазах стояли пурпурно-синие гиацинты. Тщательно подбирая слова, она рассказала о своих поисках, один за другим передавая госпоже Инид диапозитивы сомнительных картин.
Инид залпом допила содержимое своего стакана.
— Хорошо, что у вас есть эти диапозитивы. Поиски в архивах заняли бы у вас месяцы, если не годы. — Она подошла к шкафчику для бумаг, искусно изготовленному в виде подставки для лампы. — Зная, о чем пойдет речь, я захватила кое-что домой. — Она достала из шкафчика диапозитив. — Предполагается, что это неизвестная ранее работа Яна ван Кесселя-старшего. Она была приобретена в Париже в 1989 году у Тонона — мелкого торговца, промышляющего в парижском районе Марэ.
Диапозитив перешел в руки Плам.
— Один швед купил ее всего за сорок восемь тысяч долларов — это примерно вдвое дешевле того, что за нее могли бы дать на аукционе. Поначалу он решил, что ему повезло — жадного человека легче обмануть, — но потом забеспокоился и прислал ее нам. — Она отбросила седую прядь и посмотрела на Плам. — Он, конечно, желает сохранить инкогнито. Это обычная история. Владельцам не хочется, чтобы кто-то знал, что их надули. И даже когда подделка доказана, они предпочитают скрывать ее.
Плам посмотрела диапозитив на свет. Картина была выполнена в ярких чистых тонах со множеством оттенков красного. На темном фоне деревянный стол с оловянными приборами и тарелками с фруктами. На заднем плане глиняный кувшин и ваза с цветами, над которыми висела бабочка. Рядом с вазой — несколько опавших лепестков. Справа ползла желтая гусеница, две мыши грызли каштан возле серебряной ложки, на ручке которой стояли инициалы «ЯВК».
— Вот эта желтая гусеница! — Плам пришла в возбуждение. «Еще одна связь», — мелькнуло у нее в голове. — Точно такая же на картине леди Бингер! Трупная муха с картины Сюзанны появляется на картине Артура Шнайдера. А ящерица Синтии вдруг оказывается изображенной и на картине Сюзанны, хоть и в другом цвете.
Госпожа Инид предостерегающе покачала головой.
— Не забывайте, что художники часто обменивались альбомами с набросками. А иногда просто повторяли какие-то мелкие детали в качестве собственного символа. Такими символами могли быть жук, улитка…
— Ну да, так же, как сам Альфред Хичкок появляется на мгновение во всех своих фильмах.
— Вот именно. — Инид достала другую папку и с улыбкой протянула Плам еще один диапозитив. — Думаю, вам будет интересно. Это еще одна сомнительная картина Яна ван Кесселя-старшего, которая тоже вышла из рук все того же Тонона.
Плам поднесла его к лампе и недоверчиво заморгала.
— Но это же картина леди Бингер! — Она достала диапозитив, привезенный от леди Бингер, чтобы сравнить.
— Все верно. Пройдем в мой кабинет, там у меня есть подсветка.
Посередине заставленного книгами кабинета стоял большой стол и два рабочих кресла. Когда диапозитивы оказались рядом, подсвеченные снизу, Инид сказала:
— Очень похоже, что это одна и та же картина. — Она заглянула в папку. — Коттон, торговец картинами с Бари-стрит, просил нас проверить ее. Цена, которую запросил за нее Тонон, показалась ему подозрительно низкой.
— Значит, Тонон продал ее Монфьюма, — возбужденно заключила Плам, — который перепродал ее Форрестеру, а те уже — леди Бингер. Хотя ничего подобного в паспорте леди Бингер не указывается.
— Это так же, как в автобиографии: все сомнительное опускается, — заметила Инид и вынула из папки несколько отчетов. — Теперь давайте посмотрим результаты нашего химического анализа картины, которую прислал нам Кот-тон. — Пробегая текст глазами, она бормотала:
— ..написана на подлинной медной пластине семнадцатого века… но анализ красок показывает наличие следов окиси титана в виде рутила — это белый пигмент, который был открыт в 1920 году и выпускается промышленностью с 1941-го…
Длинные ногти, покрытые розовым лаком, быстро пробегали по страницам отчета.
— Получив заключения на картину у Сотби, в музее Ашмола и у Фитцуильяма, которые, скажу я вам, провели довольно тщательные проверки, Коттон отказался покупать ее. — Инид вернулась к шкафчику для бумаг. — У меня здесь много материалов по сомнительным картинам, но я ищу похожую на того Босхарта, которого продали у Малтби.
Уж не эта ли? — Она положила диапозитив на приспособление для подсветки. — Да, думаю, это она.
Торжествующая Плам не могла оторвать взгляд от диапозитива.
— Это картина Синтии!
Большие синий глаза госпожи Инид смотрели задумчиво.
— Малтби показал этого Босхарта в своем осеннем каталоге 1989 года, и я отправилась взглянуть на картину. Тогда Арнольд Малтби рассказал мне о ее происхождении больше, чем стал бы говорить кому-либо другому, потому что был уверен в подлинности и по понятным причинам хотел убедить и меня.
Плам кивнула. Ей было известно, что мнение ученых кругов могло менять стоимость картины на тысячи фунтов. Ей было известно также, что ученые не любят афишировать свое мнение, ведь если не высовывать голову, то ее не оторвут.
— Я не была уверена в подлинности этого Босхарта, — продолжала Инид, — но меня это не касалось. Однако и следующее воскресенье «Трибюн» поместила ее фотографию. А еще через неделю газете пришлось опубликовать письмо одного из моих коллег. Вот оно.
Плам прочла старую газетную вырезку, в которой профессор Николае Каннингтон писал, что эта доселе неизвестная картина, которую он обследовал у Малтби, составлена из элементов, надерганных из написанных в разные времена известных работ Амбросиуса Босхарта. Таким образом, профессор Каннингтон полагал, что картина, которую недавно приобрел Малтби, представляет собой не что иное, как компиляцию.
— Как вам, безусловно, известно, — тактично пояснила госпожа Инид, — художник часто бывает очарован каким-то одним объектом — будь то женщина или ваза — и поэтому постоянно воспроизводит его в своих работах. Пикассо без конца рисовал своих любовниц, Матисс — золотую рыбку, Хокни — воду. Но когда-то очарование проходит, и наскучившие объекты больше не появляются на холсте.
Тут же, вместе с письмом Каннингтона, публиковалось заявление Арнольда Малтби, в котором он выражал свое несогласие с приговором профессора и особенно напирал на то, что рама и подложка явно относятся к семнадцатому веку. Еще важнее, по его мнению, было то, что для образования такого налета на картине могло понадобиться не менее трехсот лет.
— Налет, — сказала Инид, — это слой пыли и грязи, который с годами затеняет картину. Если его удалить, то под ним обнаружатся более яркие первоначальные цвета. Старый Малтби хотел сказать, что он проделал это и убедился, что краски под ним были более яркими. Что касается меня, то я считаю, что это говорит лишь о сообразительности фальсификатора.
— Почему Малтби не обратился в ваш институт? — спросила Плам.
— До аукциона оставалось крайне мало времени. На это обычно и делают ставку мошенники.
