Сладкая месть (СИ) - Дана Стар (книги хорошего качества TXT) 📗
Он никогда не посмеет бросить мне вызов.
Тому, кто превосходит его в сотню раз.
Однако… я слишком сильно недооценил брата.
Особенно, после четырёх лет разлуки.
Антон сейчас на эмоциях. Конченный псих.
Как и каждый из нас, кто прошёл все круги в Преисподней, когда услышал свой приговор, удар деревянного молотка и увидел грозный взгляд судьи в облике кровавого палача.
Тогда я даже не подозревал, что совершил ещё одну кошмарную ошибку, пусть хоть и на несколько часов, доверив жизнь самого бесценного в мире сокровища другому.
***
Как мешок с говном, его привезли к заброшенному складу.
Я долго ждал этого момента. Очень долго! И каждый раз получал душевный оргазм, когда представлял какими жуткими способами буду разделываться с этим вонючим дерьмом.
Виктор знатно разжирел. Добившись немалого «успеха» в работе, он прикупил себе роскошную тачку и навороченную трешку в центре города, в которую каждый вечер водил породистых шлюх, за деньги принуждая сосать его жирный хер.
Расслабился, ублюдок!
А зря.
Хорошая жизнь ударила по мозгам. Он даже представить себе не мог, что за его уродской мордой давно как наблюдают. Один шаг не в ту сторону, не с той ноги, может стоить жизни. Так и случилось.
Наёмники взяли отморозка быстро и без особых трудностей.
Н*хуярили по морде, затолкали в тачку.
А дальше дело за мной.
Привязанный к стулу, с мешком на голове, выбл*док что-то невнятно мычал, пока я наматывал вокруг него круги, размышляя с чего бы начать вершить правосудие.
Психанул.
С ноги в голову вмазал, с таким напором, что сукин сын на пол свалился, во время падения теряя грязный мешок с головы.
Еб*шил суку по морде, пока на разукрашенном гематомами лице, не осталось ничего, кроме заплывших век и разбитого до кости носа.
За шиворот уё*бка схватил, от стула оторвал, встряхнув как следует.
— Говори! Всю. Сука. Правду!
Рассмеялся, запрокинув башку назад.
Говорить то сложно, когда во рту осталось всего два зуба.
Всё выложил.
Во всём признался, падаль.
Как я и думал.
— Зачееем? — за шею схватил, сжал, заставляя мразоту захрипеть от адских мук.
— Да. Я у-угрожал твоей с-соске. Давил на неё. Запугивал.
Зарычал, плюнув в лицо следаку.
— Просто её м-мамашка делала о-отрадный минет. Соответственно, я исполнял абсолютно любые хотелки психопатки.
Череда отборных ударов градом посыпались на этот смердячий кусок дерьма.
— Ублюдок! — выплюнул горсть зубов, — Хочешь на десерт вкусняшку? — заржал, пидарас. — Шлюшка твоя была беременна. И это я подогнал ей те красные таблеточки… С приветом от мамаши. Но Алла, видать, с дозой перебрала, пришлось скорую вызывать. Теперь твоя овца бесплодна.
С одного замаха, я мечтал проломить Виктору грудную клетку.
Молча.
Нанести настолько сильный удар, чтобы услышать треск крошащихся в щепки костей.
А затем вытащить его уродское сердце голыми руками, швырнуть на пол и с яростью раздавить ботинком.
Долго на месте топтался. Орал, матерился. А по щекам слёзы хлестали…
Девочка моя! Любимая!
Как же тебе было больно. А я не знал.
Я урод, мразь и ублюдок.
Тебе ведь было намного больнее, чем мне.
Душевная боль никогда не сравнится с болью телесной.
Там, в тюрьме, я был словно в раю. И мне не стоило жаловаться на свою карму.
Тебе ведь было в миллиард раз мучительней.
Жаль, что я, тупой кретин, не понял.
Слишком поздно понял, когда довёл тебя до болезни.
Теперь всё встало на свои места.
Теперь я окончательно осознал, кто действительно виноват в том, что наша сказочная история превратилась в фильм ужасов.
Я.
И только я виноват.
Решающим ударом отправил вшивое отродье в отключку. Даже противно было прикасаться к этому дерьму собачьему, да руки марать. Напоследок, отряхнув кулаки, размяв кисти после напряженной бойни, огласил последнее пожелание ребятам, успешно выполнившим работу:
— Сделайте всё так, словно в хлам нажрался. За рулём. Сожгите вместе с тачкой. Чтобы никто не понял… за что и почему.
Отчеканил указ наёмникам, рассчитавшись последней наличкой, и обратно в больницу рванул.
Девочка моя. Любимая!
Вот и всё.
Всё позади. Всё закончилось.
Скоро я у тебя буду. В ногах валяться. С утра до вечера.
Хочешь, буду жить как собака до конца своих дней? По полу ползать, с миски жрать, лишь бы простила! Лишь бы вновь полюбила...
Купил для Крошки цветы. Сто и одну розу.
С души словно извечный замок свалился.
Казалось бы, даже услышал, как цепи зазвенели.
А когда в палату вошёл… Цветы сами по себе из рук выпали.
Никого. Лишь напуганные до смерти медсёстры.
И алое, кровавое пятно, уродливой кляксой размазанное на подушке.
ГЛАВА 24.
Эти выходные показались мне настоящей каторгой. Да ещё и так не вовремя совпали с майскими праздниками. Четыре выходных, вместо двух… я думала, что в заточении я провела больше месяца. А ещё думала, что, если вернусь на учёбу, тогда обязательно смогу увидеть любимого. Но как назло моё заключение продлилось больше, чем хотелось бы. А вечером, в понедельник, мать пригласила в гости своего ухажера.
— Соня, надеюсь урок усвоен! — не спрашивала, а констатировала, вырыкнув грозным голосом ранним утром, когда пришла сообщить о важном мероприятии. Я тогда еле-еле глаза продрала, потому что рыдала всю ночь, а она резко шторы распахнула, так, что у меня наверно сосуды в глазах полопались. — Сегодня к нам вечером придёт Виктор. Хочу вас познакомить. Так что вытри слёзы, натяни на лицо приветливую улыбку и притворись, что тебе интересен этот ужин также, как и мне.
Спорить я не стала. Возможно, если эти посиделки пройдут «на ура» она подобреет. И разрешит мне выходить из комнаты не только, чтобы справить нужду.
***
Я устала как проклятая! До самого прихода гостя драила полы, резала салаты, боролась с пылью на шкафах и занималась прочей бытовой ерундой, чтобы ей угодить, чтобы не дай Бог не разгневать вселенское зло, скрытое в женской плоти.
Хрупкой, ранимой на вид. Ровно в девятнадцать ноль-ноль в дверь постучали.
Мать радостно запорхала к прихожей, поправляя свои волосы, срывая с себя кухонный фартук и заталкивая его в подсобку.
Я тоже засеменила следом. Спрятался за угол, глядя на то как она, довольная как мартовская кошка, с улыбкой до потолка открывает дверь, впуская в наш дом немолодого мужчину, выряженного в строгий костюм тёмно-коричневого цвета.
В ноздри моментально ударил стойкий запах одеколона, а по ушам резанул властный бас, от которого вдоль позвоночника рассыпались не очень приятные мурашки.
Мужчина слегка улыбнулся маме, поцеловал её в щёку и вручил букет красных роз.
Как банально и как скучно…
Мне вон Давид подарил целого медведя, сделанного из сотни мелких розочек.
Высокий, худощавый, с тёмно-русыми волосами и карими глазами. От него исходила мощная энергетика. Энергетика власти, холода, стали. Этот человек показался мне чересчур сдержанным. И наверно даже чересчур щепетильным, правильным. Опрятно одетый. Осанка высокомерного, уверенного в себе предпринимателя. Взгляд волевой, оценивающий, сканирующий до самых костей.
Мне хватило и трех секунд, чтобы понять, что этот человек весьма непростой тип. И у меня, определённо, не возникло и грамма симпатии по отношению к его персоне. Хотя, возможно я… либо ревную, либо просто без настроения, либо мне нужно время, чтобы узнать «нового папика» поближе.
И да! Мать говорила, что он следователь. Весьма важная и весьма серьёзная шишка в нашем городе.
— Спасибо, Виктор! Они чудесные! — пропела маман, бережно взяв в руки ароматный «веник», — Пойду поставлю цветы в воду. А ты проходи в гостиную, чувствуй себя как дома! — затем, тон её голоса резко изменился, — Соняяяя! Ты где? Почему гостей не встречаешь?! Проводи Виктора в комнату.
