Эксклюзивный грех - Литвиновы Анна и Сергей (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
В комнату вошел супруг, Иван Савельевич. На подносе позвякивали чашки, две вазочки с двумя сортами варенья. Он с беспокойством воззрился на обеих женщин.
– Ставь, ставь… Ставь на столик, – облегченно захлопотала Клавдия Алексеевна. – И сам садись, не маячь.
Она принялась расставлять чашки, выспрашивала Надю, сколько ей нужно заварки и сахара, потчевала вишневым и грушевым вареньем… Иван Савельевич подтянул стул, уселся, налил себе ядреного, черного, словно деготь, чаю. Надя заметила, что руки у него дрожат. Неужели алкоголик?! Нет, вроде не похож…
Чайная суета помогла Наде справиться с неловкостью, с неуверенностью в своих силах. И решение она тоже уже приняла. Вот ведь: всю дорогу ломала голову, что говорить Деночкиным родителям, как выкручиваться, да так и не придумала. А сейчас – пожалуйста, мозаика сложилась. Собственно, сложное слово “мозаика” сюда и не подходит. Она просто расскажет им все…
Надя сделала глоток душистого чая. Он источал запах малины – не синтетической добавки, а своей, руками собранной и сушенной дома. Надя отставила чашку. Произнесла:
– Клавдия Алексеевна, Иван Савельевич… Я хочу рассказать вам все. Все, что знаю сама. Ну а вы уж – решайте сами, станете вы помогать мне или нет.
И она рассказала – про три неожиданные смерти, про покушение, про дневники Диминой мамы, про то, что из архива университета исчезли медицинские карты…
Коноваловы слушали ее молча. Клавдия Алексеевна смахнула слезинку, когда Надя сказала: “Теперь – одна с Родионом, ну, с нашей таксой, осталась”. Иван Савельевич прихлебывал чай, кивал, его взгляд, обращенный на Надю, с каждой минутой теплел и смягчался. В конце своего рассказа Надежда сказала:
– Я еще раз прошу простить меня – за то, что пытаюсь ворошить прошлое. Но – вы ответите на мои вопросы?
Коноваловы переглянулись.
– Да, – твердо сказала Клавдия Алексеевна.
– Да, – повторил Иван Савельевич. – Только.., только чем же мы можем помочь?
Надя быстро спросила – на ходу вспомнив полуяновский урок, что к главному нужно подходить постепенно, через серию маловажных, простых вопросов:
– На каком курсе Лена переехала в общежитие?
– На втором… – вздохнула Клавдия Алексеевна. – На первом еще пыталась на автобусах ездить. В пять утра вставала, в десять вечера возвращалась. А потом у них курсовые пошли, коллоквиумы, не успевала, лучше б она этот институт бросила…
Надя увидела, что глаза Клавдии Алексеевны краснеют, наливаются слезами… Она быстро задала новый вопрос:
– А кто были ее соседки по комнате?
– Таня Смирнова. Катя Котенко. Лина Савушкина. – без запинки ответила мама.
– Что они сейчас?
– Танюшка Смирнова – в Штатах, преподает. Катя – где-то в Мурманске, за моряком замужем. Работает в школе. Линка… – Клавдия Алексеевна запнулась, – где Линка – не знаю. Где-то в Питере. Гуляет.
– Спилась уже, зуб даю, – вдруг брякнул Иван Савельевич.
– Вы с ними поддерживаете отношения? – продолжала Надя, сделав вид, что не заметила его резких слов.
– Катя с Таней до сих пор открытки нам шлют, – гордо сказала Клавдия Алексеевна. Слегка нахмурилась и добавила:
– Про Лину не знаю ничего.
– А.., а… – как ни старалась Надя говорить хладнокровно, голос ее все-таки дрогнул, – а с кем-нибудь из молодых людей Лена дружила?
– Не до того ей было, – немедленно отрезал Иван Савельевич. – Слишком занята была. На учебе своей помешалась. Пятерки, одни пятерки… – в его голосе звучали досада и горечь. – Все должно было быть у нее отлично: на “пять”, на “пять с плюсом”, на “шесть”, чего бы ни стоило, только – лучше всех!
Клавдия Алексеевна укоризненно взглянула на мужа:
– Ну зачем ты так, Вань… Что у нее, разве мало поклонников было? Леночка и на каток с ними ходила, и в кино… Но только так, ничего серьезного. Глупые они, говорила, маленькие, щенята…
Пора было подбираться к главному. Надя глубоко вздохнула:
– Значит, училась Леночка хорошо. Несчастной любви у нее не было… Но – почему? Почему же тогда случилось то, что случилось?! Неужели правда – из-за учебы? Или просто – несчастный случай? Что вам в милиции-то сказали?
Иван Савельевич вдруг резко встал, рывком отодвинул стул, вышел из комнаты. Клавдия Алексеевна скорбно посмотрела ему вслед. Вполголоса объяснила Наде:
– В милиции сказали – у нее психологическая травма, нервный срыв… Лена экзамен в тот день не сдала, очень расстроилась. Были свидетели. Ее… – несчастная мать снова всхлипнула. – Ее никто не толкал. А Иван в это не верит. Думает, что столкнули. А потом власти замели следы. А в милиции его и слушать не стали, даже дела заводить не хотели.
– А вы? Что думаете вы?
Глаза у Клавдии Алексеевны заметались. К ковру – поверх него висели выцветшие детские рисунки. К цветам – горшок у алоэ разрисован кривобокими человечками…
Надя не торопила ее. Сама рассматривала комнату, и сердце ее обливалось кровью, когда взгляд упирался в тертого-перетертого плюшевого мишку, в старую куклу, в школьный пенал, брошенный на серванте…
Вдруг Клавдия Алексеевна встала.
– Пойдемте, я провожу вас, – сказала она.
– Но… – растерялась Надя.
– Пойдемте, – повторила Клавдия Алексеевна и приложила палец к губам.
Они вышли в коридор. Из соседней комнаты послышался хриплый вздох, похожий на сдерживаемое рыдание.
– У Ивана сердце больное, – прошептала Клавдия Алексеевна.
Они вышли из квартиры, Клавдия Алексеевна торопливо поздоровалась с соседками, увлекла Надю прочь со двора.
Возле мэрии обнаружилась чистая, пустая лавочка. Они присели. Клавдия Алексеевна прикрыла глаза и сказала:
– Лена… Лена была беременна. Четыре месяца. Иван не знает. Узнал бы, кто отец, – убил бы.
Надя с ужасом наблюдала, как на глазах сереет лицо собеседницы. Но все-таки задала следующий вопрос:
– А вы?! Вы знаете, кто отец? От кого ребенок?!
– Не знаю, – глухо произнесла Клавдия Алексеевна. И повторила:
– Не знаю. А теперь – и знать не хочу.
Тяжело поднялась с лавочки и, не оглядываясь, пошла в сторону дома.
– Пожалуйста! Скажите! – крикнула ей вслед Надя. Клавдия Алексеевна обернулась. По щекам ее текли слезы.
– Не знаю я, Наденька, правда не знаю. И – не верю. До сих пор в это не верю. Не могла она… У нее и поклонника-то настоящего не было…
Она всхлипнула и выкрикнула:
– Леночка говорила мне, что целоваться даже не умеет!
– Может.., врачи ошиблись? – предположила Надя.
– Ошибки здесь быть не может. Сама заключение читала, – отрезала Клавдия Алексеевна.
Она быстрым шагом – будто спешила убежать от Нади – направилась к дому. Плечи ее были расправлены, пышные волосы, выбившиеся из пучка, трепетали на ветру.
Абу Эль-Хамад – это, конечно, суперверсия. И будь Дима журфаковским первокурсником, он бы на ней и остановился. Шутка ли – всемирно известный террорист, мультимиллионер, недавно погиб… Молодой Полуянов сказал бы себе: “С этим Хамадом явно что-то нечисто. И он может быть связан с моей мамой!.. Нужно раскручивать его, выяснять биографию, окружение, связи…"
Но Дима давно миновал возраст щенячьих журналистских восторгов. Ликовать будем, когда докажем. А доказывать что-либо еще рано. Еще не все версии отработаны.
Из “Желтой подводной лодки” Полуянов вернулся в гостиницу. Его немедленно, не слушая возражений, накормили куриным супом и отбивными с картошкой. Он отправился в кабинет, заварил себе очередную чашечку кофе и закурил послеобеденную сигарету. Запахи “Мальборо” и “Кап колумби” ласкали ноздри, а мозг ласкала уже новая, тоже очень необычная и красивая версия.
Абу Хамад – Абу Хамадом, но Колька Ефремов, зашифрованный в маминых дневниках под инициалом Н.Е., – тоже тот еще подарочек!
"В два часа ночи пришел студент Р. Я дежурила, только уснула. Он поднял с кушетки, попросил срочно прийти в общежитие. Спрашиваю, в чем дело, – мнется, говорит, его сосед по комнате, Н.Е., дурит, перебил посуду, плачет. Злюсь, говорю – что ж ты из-за ерунды такой меня будишь, я только уснула, валерьянки ему дай… А Р. помялся и говорит – да он там змей ловит… Срываюсь: неужели delirium tremens <Белая горячка (лат.).>? Прихожу. В комнате полный разгром, разбросаны книги, сломана кровать, даже белье разодрано. Н.Е., я его почти не знаю, худой, хлипкий, как только смог учинить такой погром, забился в угол, дергается, рыдает, рвет волосы, кричит: “Змеи, змеи, душат, снимите!” Обманы чувств, бессвязность мышления. Аментивный синдром, гипнагогические зрительные галлюцинации. Спрашиваю Р. – он, может, запойный? Нет, говорит, вроде непьющий. Инфекционный психоз? Пытаюсь поговорить, успокоить, беру за руку. Н., кажется, расслабляется, внимательно слушает. Потом вдруг плюет мне в лицо. Вызываю психиатрическую “Скорую”. Немедленная госпитализация. Неприятно…"
