Стриптиз в кино - Бартоломью Нэнси (книги бесплатно TXT) 📗
Но пока надо было принять ее по-человечески, и я постаралась со всей строгостью взглянуть на распоясавшихся девушек.
— Потише! — сказала я им и обратилась к вновь прибывшей: — Приветствую тебя в нашем клубе. Меня зовут Кьяра Лаватини.
На меня взглянули голубые красивые глаза, полные слез.
— Так, — проговорила я, повернувшись к девушкам. — Кто из вас что-то ляпнул?
Все молчали. Затянувшуюся паузу нарушил появившийся Винсент. Но облегчения его реплика не принесла. Он остановился в дверях и воскликнул:
— Господи! Да что же это Барри прислал нам? Бедняжка Кенди заплакала уже в открытую, и ей понадобился носовой платок.
— Винсент, — сказала я, — все будет о’кей. Просто она немного напугана.
Свои слова я сопроводила жестами, призывавшими Винсента помолчать, а девиц оказать расстроенной гостье психологическую поддержку. Что они и начали выполнять с той же готовностью, с какой за минуту до этого готовы были смешать ее с грязью.
Кенди Барр подняла голову. Глаза у нее заплыли, веки покраснели, краска потекла.
— Дело не в этом… — простонала она в перерывах между рыданиями. — Я… просто я никогда не уезжала так далеко от дома… А потом услышала про эти ужасные вещи… Тут у вас…
— Вы были знакомы? — спросила я. — С Винус и Фрости?
— Еще бы. Мы были подругами. Но я их не видела в последние месяцы, и вот теперь… услыхала…
Она зарыдала с новой силой. Эта каланча была единственным человеком из тех, кого я знала, кто так искренне сокрушался по поводу смерти двух артисток.
— Ты не знала об этом до приезда сюда? — удивилась я.
Она замотала головой:
— Да нет же! Барри ничего мне не говорил. Наверное, не хотел огорчать, а новости я не слушаю и не читаю. Хороших ведь никогда не бывает. Зачем лишний раз переживать? Я такая чувствительная. Барри говорит, я думаю не головой, а своими чувствами. И он прав: я ведь артистка. У настоящих артистов так и должно быть, верно?
Я не стала вступать в дискуссию по этому поводу, а вместо этого обняла Кенди за талию и сказала:
— Может, когда начнешь сейчас танцевать, то сможешь передать в танце свои чувства и тебе станет легче?
— Да, конечно, — согласилась она, — я тоже так считаю.
Она через силу улыбнулась и от этого стала еще симпатичнее.
— Попробуй сделать так, Кенди, — повторила я. — И тогда твое выступление, возможно, станет как бы памятью о них.
Она улыбнулась еще шире и тряхнула копной своих роскошных волос.
— Как ты хорошо это сказала, Кьяра. Я именно так и сделаю. Знаешь, ты похожа на одну мою напарницу в Атланте, мы вместе танцевали. А потом она ушла. Она была очень хорошая.
Я тоже собралась уже уйти из комнаты, а потому сказала:
— Что ж, с нашей работы многие уходят. Не всем она под силу.
Но ответ Кенди задержал меня и заставил вздрогнуть:
— Ты не так поняла, Кьяра. Она совсем ушла. Ее тоже убили. И никто о ней толком даже не вспомнил.
— У нас здесь тоже так, — сказала я, понимая, что этим не утешу ее, но не желая врать, будто бы в Панама-Сити мы так уж незыблемо храним память о погибших.
— Это уж точно, — подтвердила одна из девушек, и остальные бурно согласились с ней.
Кенди распрямилась, вздернула подбородок.
— Когда мне начинать? — спросила она.
Я взглянула на стоявшего у дверей Винсента и сказала:
— Чем скорее, тем лучше. Народу сейчас полно, нас только что едва не взорвали, и всем хочется развеяться. Твое выступление будет в жилу.
Босс кивнул, приветствуя, как я поняла, мою систему общения и воспитания.
— Хорошо, — сказала Кенди, — буду готова через десять минут.
— Девчонки! — обратилась я к остальным танцовщицам. — Давайте сделаем все в лучшем виде! Чтобы девушки из других клубов узнали, как мы смело и мужественно переносим все напасти и не сдаемся ни перед какими бедами! И что нас никому не запугать!..
Моя почти предвыборная речь была выслушана с вниманием и заслужила полное одобрение. Хотя всем было бы куда проще и понятнее, если бы я сказала коротко и веско: “Сестренки, давайте вместе выбираться из дерьма, в которое угодили!.. ”
В общем, девушки бросились к своим шкафчикам, чтобы найти подходящие наряды, и я им посоветовала, чтобы в них, в нарядах то есть, преобладали два цвета — черный и красный. Траурные.
Для Кенди у нас, конечно, не было ничего подходящего по размеру, даже если ей было бы нужно, но она принялась рыться в своем чемоданище и вытащила оттуда шмат красной материи и черную головную повязку.
Однако, несмотря ни на что, слезы не просыхали в ее глазах.
Совместными усилиями — помогали нам и режиссер, и наша диджейка, и даже Винсент, опустошивший какие-то свои костюмные загашники, — мы сумели создать шикарную красно-черную команду. Даже все чулки и все каблуки туфель были черными, а все подвязки и все головные уборы красными. В центре этой команды возвышалась — и еще как! — заплаканная Кенди в крошечном красном платье, которое выглядело на ней как купальный костюм.
— Готовы? — спросила я. Все выдохнули: да!
— Помни мой совет, Кенди, — напутствовала я ее, — и закрой, пожалуйста, свой водопроводный кран.
Она кивнула, и я видела: малышка честно борется с новым приступом слез.
Взяв микрофон из рук режиссера, я вышла на сцену под приглушенную печальную мелодию.
— Джентльмены! — произнесла я и дождалась, пока шум окончательно затих. — В нашем клубе существует незыблемое правило отдавать дань памяти тем, кто раньше нас ушел из этой юдоли скорби в мир иной, в мир, где всегда светло и спокойно…
Мужчины ерзали на своих местах, поскольку немного необычным казалось им сочетание благочестивых слов и нарядов, в которых мы приготовились исполнять экзотические (назовем их так) танцы. Да, это было нашим зрителям в новинку, но кто сказал, что нужно вечно придерживаться рутины? Как же тогда развиваться искусству? И науке тоже…
Нет, последних слов я не говорила, не думайте, а, сделав паузу, добавила:
— На этой неделе мы потеряли двух танцовщиц. Убийца до сих пор не пойман. Иные женщины давно бы разбежались в страхе, но только не мы. В нашем клубе ведут себя по-другому. И вот мы Здесь, перед вами…
Возгласы одобрения последовали с двух сторон — со сцены и из зала. Я наклонилась и взяла с подноса у проходившей возле эстрады официантки бокал с коктейлем “Дикая индейка”.
— Не думайте, — продолжала я, — будто мы хоть на минуту сомневаемся в том, что наша подруга Марла не имеет к этим ужасным событиям никакого отношения. Мы уверены, она ни в чем не виновна. И знаем, что это сделал другой человек…
Произнося последние слова, я с бокалом в руке наклонилась в сторону зала, как бы выискивая преступника в толпе зрителей; мне даже показалось, что некоторые отшатнулись в испуге.
Подняв повыше бокал, я провозгласила:
— Итак, за смелых девушек, артисток нашего клуба! — И под раздавшиеся приветственные крики повторила: — За бесстрашных, хотя и не вполне одетых девушек!
Приветствия и пожелания перемешались со смехом, присутствующие осушили свои бокалы.
Заиграла музыка, танцовщицы пришли в движение. Все, кроме Кенди Барр. Она стояла, как тот самый шест для стриптиза, с замороженным лицом и выражением ужаса в глазах. Рыжик не выдержал и, высунувшись из-за кулис, подтолкнул ее.
— Давай же! — умоляюще прошептал он. — Все ждут тебя!
Остальные действительно ждали ее выхода.
— Я… я не могу, — простонала она. — Страшно. Время для утешений прошло, я уже мало чем могла помочь. Музыка продолжала греметь, зрители ждали, танцовщицы находились в позиции готовности. Что оставалось делать? Рыжик, в свою очередь, толкнул дылду в зад, я ухватила за руку — пускай публика думает, это такой шутливый танец. Однако публика так не думала и начала выражать недоумение, а вскоре и недовольство. Хорошо хоть, эти чувства перемешивались с естественным удивлением по поводу ее роста.
Дикарка Тони начала, танцуя, подталкивать Кенди своим могучим бедром, другие девушки делали примерно то же самое, и бедная великанша стала невольно повторять их движения, что можно было уже при большом воображении принять за танец. Но тут выяснилась еще одна вещь, один недостаток, от которого не избавят никакие уговоры, никакая помощь, — у Кенди напрочь отсутствовало чувство ритма. Ей на ухо наступил слон или какое-то другое не слишком миниатюрное животное. Это был уже конец света. Оказывается, она не умела танцевать. Что же она может? Только раздеваться? Или читать детским голоском стихи каких-нибудь классиков? Почему она не пошла в баскетболистки?
