Грозные чары (Это странное волшебство) - Стюарт Мэри (читать книги без регистрации .TXT) 📗
Спиро внимательно, но без особой доброжелательности посмотрел на меня. Круглые черные глаза, удивительно похожие на глаза его сестры, глядели настороженно и оценивающе. Я, конечно, узнала в нем того паренька с фотографий, но лишь отдаленно. Те же густые пружинистые волосы, то же крепкое тело, те же сильные плечи и широкая шея – но ощущение здоровья и солнечного света (и счастья!) исчезло. Он был бледен, а пижама делала его особенно юным и трогательно-беззащитным.
Макс подвинул ко мне какой-то ящик вместо стула.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он паренька. – Болит?
– Нет.
В этой очевидной лжи не сквозило и тени бравады. Все было ясно и так. Просто человек не желает признаваться в слабости, а боль – одно из ее проявлений.
– Он немного поспал, – сообщил Адони.
– Вот и славно.
Макс примостился на краешке бочонка рядом с лампой. Его тень, огромная и черная, повисла на сводах пещеры. Минуту-другую он внимательно разглядывал младшего из двух друзей, а потом обратился к нему:
– Если тебе уже лучше, мне бы хотелось, чтобы ты рассказал нам точно, что с тобой приключилось. И на этот раз, пожалуйста, со всеми подробностями.
– С чем, с чем?
– Все, что сможешь вспомнить, – пояснил Макс, а Адони тихонько добавил что-то по-гречески.
– Хорошо.
Спиро допил кофе и, не глядя, протянул чашку Адони. Тот взял ее, тихо отнес в сторонку, а потом снова вернулся к кровати и примостился на краешке, свернувшись, грациозно, как кошка, поближе к голове и подальше от больной ноги. Достав из кармана две полученные от Макса сигареты, он засунул в рот обе сразу, раскурил и передал одну Спиро. Спиро взял ее, не удостоив Адони ни словом, ни взглядом, но, в отличие от его обращения со мной, здесь не чувствовалось ни замкнутости, ни отстраненности, ни недружелюбия. Сразу было видно, что эти два молодых человека знают друг друга так хорошо, что слова им почти не нужны. Они сидели бок о бок, опершись о груду подушек, – Адони, грациозный и непринужденный, и Спиро, набычившийся и настороженный, нервно затягивающийся и прячущий сигарету в кулаке, как делают простолюдины.
Он бросил еще один внимательный взгляд в мою сторону и больше не обращал на меня ни малейшего внимания, всецело сосредоточившись на Максе, как будто тот собирался судить его – сразу и судья, и спаситель, и истина в последней инстанции. Макс же слушал, не двигаясь, замерев на месте. Его огромная горбатая тень протянулась через пол на стену и выше – до середины сводчатого потолка пещеры.
Спиро рассказывал медленно, на лице его все явственней проступали следы утомления и подавленности. Почему-то я совершенно не помню, на каком языке он говорил: то ли он хорошо владел английским, то ли Макс и Адони переводили по ходу дела – подозреваю, что, скорее всего, второе. Но как бы там ни было, рассказ струился живо и образно, наливаясь яркими красками в этом темном погребе, где светила тусклая лампа и пахло табачным дымом, с которым смешивалось слабое благоухание, исходившее от шелкового халата Джулиана Гейла, а два юноши свернулись калачиком на груде одеял и подушек.
Наверное, эта странная, непривычная обстановка, поздний час, усталость и недавний эмоциональный всплеск, связанный с Максом, каким-то образом обострили мое восприятие, но впоследствии вся эта сцена всегда казалась мне всего лишь сном. И в этом сне я обнаружила вдруг, что полностью поверила в вину Годфри и хотела теперь только услышать, как именно он совершил свое преступление. Наверное, завтра, при свете дня, дело обретет другой оттенок, однако теперь чудилось, что самое невероятное может обернуться правдой, даже теория старого актера, будто эта пещера – келья Просперо и здесь, на этом грубом полу, неаполитанские лорды ждали, чтобы услышать историю давно утонувшего герцога, как я сейчас ждала услышать историю Спиро.
Он сказал, что в том ночном плавании ничто не показалось ему странным или необычным. Разве только слегка удивило, что небо было не совсем ясным и, судя по сообщениям радио, на рассвете могло заштормить. Он сообщил об этом Годфри, но тот ответил – пожалуй, излишне резко, – что еще распогодится. Они вывели лодку и вышли в море незадолго до двенадцати. Как и предвидел Спиро, ночь была темной и ветреной, но он не стал больше указывать на это Годфри, который оставался в каюте, сославшись на необходимость заняться камерой и оборудованием.
– Он казался таким же, как всегда? – спросил Макс.
Спиро нахмурился, обдумывая вопрос.
– Не могу сказать, – ответил он наконец. – Он был молчалив и, возможно, немного резок со мной, когда я возразил насчет погоды, но он весь день был такой. Я решил, он все еще сердится на меня за то, что утром я без разрешения зашел в эллинг посмотреть яхту, поэтому я ничего не сказал и ничего такого не подумал. Он платит мне, и дело с концом.
– Все равно это может оказаться интересным, – медленно произнес Макс. – Но пока давай продолжай. Вы вышли в пролив, и ночь была темной.
Спиро сделал быструю затяжку и неловко оглянулся – нога стесняла его движения, – собираясь стряхнуть пепел на пол. Адони вытащил из-под пустой кофейной чашки блюдце и поставил его так, чтобы Спиро было удобно дотягиваться.
– По моим подсчетам, мы были примерно на полпути, – продолжил Спиро, – в проливе между Коулоурой и материком. А когда приблизились к Перистеройским островам, море довольно сильно разгулялось – видны были белые барашки на волнах. Я спросил мистера Мэннинга, не лучше ли нам ненадолго лечь в дрейф с подветренной стороны и подождать, пока не прояснится – ветер дул порывами и время от времени в разрывах между облаками виднелись звезды, – но он сказал, нет, плывем дальше. Ну, мы поплыли и проплыли еще, по моим подсчетам, мили две. Тогда он вышел из каюты и послал меня приготовить кофе. – Паренек покосился на Макса из-под густых бровей. – Камера лежала там, на столе, но не думаю, что он и вправду ее осматривал, потому что свет не горел, только слабая штормовая лампа. В то время я об этом как-то не подумал – когда мы выезжали ночью фотографировать, то, само собой, всегда плыли без света. Но потом, все это время, пока я валялся в постели и мне было больше нечего делать, кроме как думать и гадать... вот тогда-то я вспомнил все, что показалось мне странным в тот вечер. Странно, что мы вышли фотографировать в такую темную ночь; странно, что он солгал насчет камеры; а страннее всего то, что произошло дальше.
Адони усмехнулся:
– Знаю, мотор заглох. И что в этом странного после того, как утром ты разобрал его на куски, мой маленький гений?
Спиро в первый раз улыбнулся и произнес по-гречески что-то, что никто не удосужился мне перевести.
– Если бы такое случилось, – добавил он с восхитительной простотой, – это было бы и впрямь очень странно. Но этого не произошло.
– Но ты же сам говорил...
– Я сказал, что мотор остановился. Я не говорил, что он заглох. С мотором было все в порядке.
Макс зашевелился.
– Ты, разумеется, в этом полностью уверен.
Юноша кивнул.
– Не нужно быть гением по части моторов, чтобы понять, что там ничего плохого не произошло. Даже ты, – ехидный взгляд в сторону Адони, – даже ты разобрался бы, мой красавчик. – Он увернулся от тычка Адони и засмеялся. – Ну давай, ударь меня, уж сейчас-то это у тебя получится.
– Я подожду, – пообещал Адони.
Спиро снова повернулся к Максу.
– Нет, мотор был в полном порядке. Слушайте дальше. Мотор, значит, замолчал, а потом мистер Мэннинг окликнул меня. Я высунул голову в дверь и закричал, что сейчас посмотрю, в чем дело – моторный люк, сами знаете, находится под лесенкой к каюте. Но он сказал: «Не думаю, Спиро, что дело в самом моторе. Скорее всего, что-то намоталось на винт и остановило его. Ты не взглянешь?» Я пошел на корму. Он стоял там же, у румпеля, и сказал: «Осторожней, мальчик, яхту здорово качает. Давай я тебе посвечу». Я протянул ему фонарик и нагнулся проверить, не намоталось ли что-нибудь на винт. Палубу качало, поручень был мокрый, но я крепко держался. Со мной ничего бы не случилось.
