После любви - Платова Виктория (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
– Подождите, мадам! – Маленький наглец перекрывает мне дорогу в тот самый момент, когда желанная свобода совсем близка. – Подождите!
– Ну что еще?
– Давайте вашу сотню.
– Но…
– Давайте.
Я слишком слаба и слишком напугана самыми страшными предчувствиями, чтобы сопротивляться. Как в тумане, я лезу в карман джинсов за сотенной, как в тумане протягиваю ее мальчишке. Дело сделано, теперь и захочешь – не отступишь. Я как будто смотрю на себя со стороны: юркий арабчонок и покладистая белая mademoiselle (о, нет – madame!), арабчонок держит madame за руку и подводит к полицейскому в светло-песочной форме; между обоими мужчинами – большим и маленьким – наблюдается некоторое сходство, они и вправду братья, черноголовые, смуглые, с плутоватыми лицами, с четко очерченными губами, старшему достанется восемьдесят монет, младшему – двадцать.
Так или примерно так.
– …Пойдемте, мадемуазель, – галантно шепчет мне на ухо полицейский.
Мадемуазель – каждый видит меня по-своему, каждый интерпретирует меня, как посчитает нужным, но даже сто дирхам не сделают меня подружкой Спасителя мира, никотиновой мечтой ковбоя Мальборо или тем связующим звеном, что позволяет доктору Джекилу и мистеру Хайду уживаться в одном теле.
Даже сто дирхам. Даже тысяча.
– Только недолго, – продолжает шептать любитель легкой наживы. – Вы же понимаете…
– Конечно. А что здесь произошло?
– Убийство.
Не мифическая «резня», не совсем уж расплывчатое «страшное преступление» – убийство. Слово произнесено, от него у меня бегут мурашки по спине и деревенеют пальцы.
– Вы ведь туристка?
– Не совсем. Я живу в Эс-Суэйре. Уже несколько лет.
– Понятно. А тот, кого убили… Тот. Речь идет о мужчине.
– …тот, кого убили, – кажется, турист.
Турист, а значит – не араб. Европеец или азиат, может быть – серфер. Я сразу же представляю задницу Фрэнки, обтянутую водонепроницаемым костюмом.
Только не серфер!..
– Вы очень бледная, мадемуазель!
– Нет-нет, все в порядке.
– Помните, совсем недолго. У меня могут быть неприятности.
Неприятности по распространенной туристической схеме «все включено», за процент допустимого риска продажный gendarme 15 уже получил, так почему я должна переживать о его судьбе?
– Я все поняла.
Он оставляет меня у лестницы. Дважды за последние двенадцать часов я оказывалась вблизи нее, дважды поднималась по ней – и оба раза без всякого принуждения. Ступеньки, скрытые мраком накануне, теперь хорошо видны: каждая выбоина намертво откладывается в памяти, каждая царапина фиксируется в мозгу – старые окаменевшие окурки, косо приклеенная к стене пивная этикетка, рисунки и надписи на камнях – по ним можно изучать географию, историю, механику, летательные аппараты, турнирные таблицы мировых чемпионатов по футболу, коды и шифры разведок.
1 «Отправляйся к дерьму!» (исп.).
Лестница пуста, кроме меня, надписей и окурков, на ней никого нет; я зажата между голосами, доносящимся снизу, и голосами, летящими сверху. Верхние регистры явно перевешивают, они становятся все слышнее, ну вот – последние метры подъема и я оказываюсь на смотровой площадке.
Стоило ли избавляться от одной толпы, чтобы попасть в другую?
Нет-нет, это не толпа, а если толпа, то чрезвычайно упорядоченная. От нее меня отделяет еще два полицейских в форме и при исполнении, остальные – в штатском: джинсы, рубахи, строгие пиджаки, все вперемешку. Мужчины – молодые и не очень – стараются передвигаться по площадке аккуратно. В просвете между полицейскими я вижу присевшего на корточки фотографа: вспышка, еще одна – и фотограф отступает, меняя ракурс.
То, что открывается мне:
тело, лежащее ничком у противоположной стены. Левое колено подогнуто, левая рука вытянута вперед, скрюченные пальцы тщетно пытаются ухватить пустоту перед собой.
Пальцы.
Недлинные, но и не коротышки какие-нибудь. Черная рубаха, джинсы и светлые мокасины – Фрэнки встретил новый день в том же прикиде, в котором проводил старый.
Фрэнки.
Потому что тело у стены – и есть Фрэнки.
Мертвый серфер, которого я успела узнать как живого сотрудника дельфинария, рекламного агента по продаже сухих строительных смесей и… что еще было в списке?
Сейфы. Сыры.
«Estoy en la mierda».
Фрэнки как в воду глядел, только он не в дерьме – в крови; плиты, на которых он лежит, залиты кровью. Ее так неестественно много, как будто располосовали быка, две дюжины быков, а совсем не человека; она отделена от самого Фрэнки целомудренной черной рубахой, может быть – это не кровь Фрэнки?
Может – это не Фрэнки?
Фрэнки.
Никаких сомнений. К горлу подступает тошнота, голова кружится как во время посещения аттракциона «американские горки», и я хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Убийство. Фрэнки. Я пытаюсь отвлечь себя составлением безумного кроссворда, где слово «Фрэнки» занимает горизонтальную строку, а слово «убийство» – вертикальную. Совпадения хотя бы одной буквы достаточно, вот они и зацепились друг за друга, как миленькие, что здесь произошло?!.
Убийство Фрэнки.
Вряд ли дельфины опечалятся. Вряд ли сухие строительные смеси впадут в тоску. Тошнота все не проходит, головокружение усиливается; я же никогда не боялась вида крови, перевязать палец, пораненный при резке овощей, было для меня парой пустяков, так что изменилось теперь?
Время. Место. Действующие лица.
Хотя сходство Фрэнки с бесчувственным, безжизненным овощем теперь куда сильнее, чем мое с ним сходство. Чем сходство с любым из мужчин, слоняющихся по площадке. И с любым из мужчин, слоняющихся по городу. И с любой из женщин. И детей. И собак. И кошек с вытянутыми телами и непомерно длинными лапами.
Реакция была бы совсем другой, если бы накануне вечером я сама не привела Фрэнки сюда. Здесь он и растворился в темноте, что если я была последней, видевшей Франсуа Пеллетье живым? А убийство… Убийство произошло у меня на глазах, и не моя вина, что – в кромешной темноте – я его не заметила. Да нет же, нет! Как можно не заметить убийства (даже совершенного во тьме)? не услышать ни малейшего шороха, не зафиксировать ни малейшего движения?.. Ночь сделала меня слепой, а слепой свидетель – не свидетель.
Спорный тезис.
К тому же я лишена тех неоспоримых преимуществ, которыми обладают настоящие слепые, – тонкого слуха и острого обоняния, если меня решат расспросить о происшедшем суровые люди в штатском – толку не будет никакого.
Стоп.
А почему, собственно, меня кто-то должен о чем-то расспрашивать? Я не хочу иметь ничего общего с лужей крови, растекшейся под Фрэнки. И с самим Фрэнки тоже, еще вчера вечером я решила отправить Франсуа Пеллетье в отставку, он не оправдал моих ожиданий, и слава богу, что не оправдал, иначе не было бы ночи с Алексом.
Я – просто любопытствующая особа, просочившаяся сквозь оцепление за деньги. Воспользовавшаяся жадностью и нерадивостью личного состава городской gendarmerie – все претензии к нему, не ко мне.
– Мадемуазель, – слышу я позади себя вкрадчивый голос. – Пойдемте, мадемуазель.
Светло-песочный вор, брат открыточного вора.
– Вам больше нельзя здесь оставаться.
– Да, конечно.
Светло-песочный вор кажется мне посланцем небес, я (совершенно непристойно) висну у него на руке. И чтобы хоть как-то оправдаться, мямлю:
– Ужасное зрелище.
– Совсем не для женских глаз, вы правы. Держитесь за меня.
Держусь, держусь.
Совместно преодоленные ступеньки делают нас едва ли не друзьями.
– Мадемуазель увлекают преступления? – спрашивает жандарм, когда мы наконец-то добираемся до оцепления.
Вполне логичный вопрос, если учесть, что я без сожаления рассталась со ста дирхамами только для того, чтобы взглянуть на мертвое тело и лужу крови под ним.
15
Жандарм (фр.).