Я твоё отражение (СИ) - Амусина Ю. (книги без регистрации полные версии .txt) 📗

Она все чаще дает мне понять, что хочет вырваться из этой проклятой трясины, которая только и делает, что засасывает нас обоих в свои запутанные, оттого очень сложные сети. Лерка очень хочет выбраться, как она говорит, «наружу» и глотнуть хоть немного свежего воздуха, потому что «здесь», в таких условиях, по мнению сестры, даже дышать становится очень трудно. Не знаю… Я никогда не обременял себя подобными мыслями, вообще все, что я делал — это пытался заработать как можно больше в первую очередь для сестры, затем уже для себя. Впрочем… для себя я никогда и ничего не хотел — на фига?

Мне пришлось пройти через многое, но сейчас я уже не тот малолетний сопляк, который промышлял мелкими преступлениями и командовал наравне со старшими бандой озлобленных уличных деток. Теперь я принадлежу к одной довольно влиятельной группировке под лидерством матерого волка по прозвищу Опоссум, более того, я — один из немногих, с кем босс иногда предпочитает общаться лично. Не буду рассказывать, сколько мне пришлось сделать, чтобы завоевать расположение Опоссума — крови на мне, поверьте, скопилось приличное количество, Лерка даже как-то сказала с отвращением, что кровь жертв с лихвой покрывает отсутствие моей собственной. Это сестра зря… Бывает, мне приходится тяжко, очень тяжко — уже сейчас нет счета мелким шрамам на моем теле. И штопали меня, бывало…

Я с трудом влился в «коллектив» Опоссума, проявил жестокость и неслыханную выдержку, научился кое-чему из того, что не проходят в школе имени простых уличных шпанят. К самому боссу пробился не по счастливой случайности, а по собственному выработанному плану. Было в его «команде» несколько леваков, которые давно уже предпочитали работать на два фронта и с упоением сливали важную информацию конкуренту Опоссума — Мастеру. Эти несколько придурков стали для меня своего рода выигрышным билетом, потому что, когда я преподнес их своему новоявленному боссу чуть ли не на блюдечке, отношение ко мне в корне поменялось. Из никому не нужного пушечного мяса я перешел в ранг «надежных», но и это был не предел. Опоссум вскоре доверял мне даже больше, чем своим приближенным, и тем это, конечно, вовсе не пришлось по вкусу. Однако какой же болван станет лезть в самое пекло очертя голову только потому, что его что-то там не устраивает?

В общем, скоро ко мне привыкли. И если раньше я считал себя никчемным уличным отбросом, об которого не лень лишний раз вытереть ноги, то теперь начал думать, что чего-то, наверное, все же стою. Сам себе я уже не казался одиноким строптивым волчонком, для которого есть только одна цель в жизни — охранять сестру от себе подобных. Этому очень способствовал еще и тот факт, что мы с Леркой теперь жили в собственной, пусть и не шикарной, квартире.

Я делал все для того, чтобы моя сестра больше никогда не вернулась в грязный быт уличных отбросов, и она, как мне казалось, это прекрасно осознавала. Лерка была моей единственной защитой и опорой, моей жизнью — я посвятил сестре все свое существование, потому что больше ни для кого не смог бы это сделать. Те одноразовые девки, с которыми у меня время от времени вспыхивали короткие романчики, были для меня просто развлечением, среди них не было ни одной приличной девушки, которую я мог бы назвать своей единственной. И я начинал подозревать, что скоротечные интрижки, на все сто процентов состоящие только лишь из секса, без чувств — мой предел на протяжении всей жизни, потому что каждую я невольно сравнивал с Леркой и тут же разочаровывался.

Сестра всегда была для меня идеалом, самой лучшей и понимающей. Я был готов за нее порвать, загрызть, разорвать голыми руками, отдать свою жизнь, наконец. Потому что все время — с самого своего рождения — я знал лишь одно: я обязан ее беречь, потому что мы — я и Лерка, это все, что осталось от нашей семьи. Забивший на нас отец, который даже ни разу не побеспокоился о своих ненужных упеченных в детдом детях, конечно же, не в счет. Да что вообще говорить — я бы, не колеблясь, собственноручно пустил бы ему пулю в лоб, не за себя и свое несуществующее детство, а за Лерку. За то, что он, мразь, посмел ее оставить.

Мы вдвоем — семья. А это святое, черт побери все на свете. Семья — это то, за что каждый должен держаться руками и ногами, драться до последнего вдоха и последней капли крови, что бы ни происходило. Потому что без семьи мы никто, серая обыденная пыль на дороге. Она есть, но вместе с тем ее нет, потому что никому не придет в голову обращать внимание на… пыль. Ее слишком много, чтобы можно было рассмотреть каждую мизерную частичку. Невозможно.

Я и Лера. Мы семья. Мы однажды поклялись друг другу всегда быть вместе, это случилось еще в детстве, но я до сих пор помню, как будто все было вчера. Всегда рядом, надо мной даже друзья подшучивали, потому что им не приходило в голову так печься о младших сестренках. Помню, они вечно над ними подтрунивали и воевали за внимание родителей. Да так, наверное, происходит в каждой нормальной семье; в нашей же случилось то, что случилось. Ни о каком нормальном детстве речи не идет и идти не может. Мы с Леркой слишком рано оказались предоставлены сами себе. Нам пришлось с юных лет понять одну непреложную истину: ближе друг друга ни у одного из нас никого больше не будет, поэтому мы будем держаться вместе. Взявшись за руки, попытаемся устоять против сильного ветра, намеревающегося сломить и поставить на колени.

Я всегда доверял Лерке, в каждом ее слове слышал истину и даже не помышлял о том, что сестра может быть не права. Если она начинала с кем-то спорить, я тут же оказывался на ее стороне — тогда желание продолжать дискуссию у оппонента пропадало начисто, потому что было общеизвестно — на любое утверждение сестры я обязательно найду весомые аргументы. Ну… или их найдет сам спорщик, но с моей подачи. Мне всегда казалось, что это правильно.

Если я видел, что к Лерке кто-то подкатывает с неясными намерениями (а такую картину мне, поверьте, приходилось наблюдать больше чем часто), то, в свою очередь, я делал «подкат» этому смертнику. Потому что никто не смеет трогать мою семью. Никто и никогда.

Связавшись с Опоссумом я, не спорю, стал другим, и Лерка не могла этого не заметить. Все чаще между нами происходят мелкие ссоры — она не может видеть, как я все глубже погружаюсь в водоворот криминального мира, а я, в свою очередь, как мог отстаивал перед сестрой свое занятие. Мне было доподлинно ясно, что иного способа обеспечить для сестры нормальное будущее для меня не существует, потому что… ну, куда может податься бывший беспризорник и «опасный подросток», убийца, на руках которого кровь его собственного опекуна? Кстати, Опоссум, конечно же, знал о той истории, однажды мне пришлось ему рассказать — не было другого выхода. Мой босс, услышав, что тот придурок намеревался изнасиловать тогда еще ребенка, помрачнел; я знал, что тема педофилов для него болезненна, так как один из таких тварей расправился с его племянницей. Опоссум всегда мрачнел, когда заходила тема об этих ублюдках, среди пацанов или по ящику — неважно. В общем, моя история произвела на него впечатление, и после того, как мне пришлось о ней рассказать, Опоссум, как мне казалось, зауважал меня еще больше.

Но речь не о том. Сейчас меня больше всего заботит Лерка, точнее, ее резко поменявшееся ко мне отношение. Кажется, начинают сбываться мои самые затаенные страхи — сестра боится того монстра, которого сотворила из меня эта безжалостная к отбросам сука — жизнь.

Мы все чаще ругаемся из-за того, что Лерка просит меня бросить все и начать жить, как нормальные люди. Но, блин, как — КАК — мне это сделать, если, повторюсь, я нигде, кроме криминала, не нужен?! Она никак не может этого понять, а я не в силах вдолбить такую простую мысль в ее голову. Точно знаю, что ночами она плачет из-за меня, потому что боится как мое второе кровожадное эго, так и того, какую участь готовит мне мое нынешнее занятие. Лерка говорит, что братва плохо заканчивает свою историю, и я с ней согласен, но альтернативы-то лично для меня нет.