Мода на умных жен - Арсеньева Елена (книги читать бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Алена опять вспомнила экзамен по химии и только тяжело вздохнула…
– Конечно, – продолжала Майя, – обычному человеку безразлично, что с чем соединяется и откуда берется краска. Главное, чтобы она была! Но вернемся в век восемнадцатый. До массового производства краски было еще далеко. В любом случае в те баснословные времена художественные краски не продавались, как сейчас, в магазинах, их готовили сами художники, вернее, их подмастерья, и секреты красок хранились в строгом секрете, так же, как и секреты мастерства. К тому же берлинская лазурь Дисбаха и его последователей была всего лишь компонентом, который предстояло еще смешать с масляной основой, то есть создать собственно ту краску, которую мог бы использовать живописец. Кому-то это удавалось, кому-то нет, опять же, повторюсь, массового производства не было, и свои секреты каждый строго охранял. Первыми берлинскую лазурь освоили немецкие, потом английские, французские, итальянские художники. До России новации всегда с запозданием доходили, а уж в те-то времена, когда сообщение было затруднено до крайности… Словом, русские художники начали использовать берлинскую лазурь только в самом конце XVIII века, что и подтверждает: портрет Екатерины если и был начат Георгом Кристофом Гроотом, то закончен был совершенно определенно не им. И чудесный синий цвет неба, просвечивающего сквозь легкие облака, и особенный, даже на взгляд шелковистый оттенок Екатерининого камзола – все это появилось на картине гораздо позже, много позже.
– Боже ты мой! – воскликнула искренне потрясенная Алена. – И как теперь быть с авторством? Это сколько каталогов надо переделывать, если писать – «неизвестный художник»…
– Да нет, все проще, в некоторых известных каталогах, в том числе и электронных, рядом с фамилией Гроота в названии картины стоит знак вопроса. Мы на своем сайте таких изменений еще не произвели. Может быть, теперь решимся. Только вы, пожалуйста, об этом никому не говорите, не пишите, я ведь вам выдала неофициальную информацию.
– Разрази меня гром, никому ни слова! – пылко поклялась наша восторженная героиня. – Но слушайте, Майя, вы что, прямо на взгляд можете определить, какие краски использовал художник? Берлинскую лазурь, или киноварь, или… ну, я не знаю… охру, что ли? Или вот еще есть краска – сажа газовая… – произнесла она вдруг с туманным выражением, как человек, который имеет очень слабое представление о том, о чем говорит.
– Да что вы, не такая я глазастая, – словно против воли улыбнулась Майя, и, как это часто бывает у женщин, улыбка невероятным образом украсила и преобразила ее измученное, печальное лицо. – Но существуют экспертизы, у каждой картины должен быть паспорт, к которому прилагается фотография оборота холста, фотография картины в инфракрасных, ультрафиолетовых лучах…
– Ой, а вдруг после всех этих манипуляций выяснится, что половина так называемых великих произведений вовсе не принадлежат их творцам? – ужаснулась Алена.
– Напрасно вы думаете, что задача экспертизы – отрицание, установление ложного авторства. Напротив, мы должны подтвердить истинность его! Хотя, конечно, вы правы: очень много происходит ошарашивающих открытий. Как подумаешь, столько вскрывается подделок…
– Но ведь ваша коллекция формировалась очень давно, самое раннее – в начале двадцатого века, если не ошибаюсь. Какие тогда могли быть подделки? Это вроде бы веяние нашего времени…
– На самом деле коллекция сложилась гораздо раньше. Это ведь один из старейших в России общедоступных музеев. Основали его по решению Городской думы в 1894 году, а открыли для посетителей в июне 1896-го. В Нижнем Новгороде как раз открылась Всероссийская художественно-промышленная выставка, ее почтили своим присутствием Николай II и Александра Федоровна, они были и в числе первых посетителей музея. Правда, тогда фонд был совсем небольшой и вполне умещался в Дмитриевской башне Кремля. Потом находился в здании Дворянского собрания, в бывших особняках известных меценатов Рукавишникова и Сироткина, теперь вот – здесь, в бывшем доме военного губернатора… Так вот о подделках. В это слово автоматически вкладывается криминальный смысл. А ведь раньше было как? В каждой титулованной семье – графской, княжеской – обязательно должно было присутствовать изображение императорской особы и лиц государевой фамилии. Но где же на всех напасешься авторских работ того же Гроота, к примеру? Были мастерские, где делались прилежные копии. Так что может статься, наша Екатерина – всего лишь ученическая копия. Другое дело – авторские повторения, они ценились почти так же высоко, как оригиналы. Разве такие полотна можно считать подделками, фальшаками, как сейчас говорят?
– Какое замечательное слово! – восхитилась Алена. – Вот об этом подробнее расскажите, пожалуйста. Я раньше слышала, будто главное – холст найти того времени, к которому будет относиться подделываемая картина, ну и как-то внешне ее состарить: покоробить, лак сделать тусклым и трещинами покрыть, чтобы не сиял и не сверкал…
– Да-да, – кивнула Майя. – Картину подвергают совершенно варварскому чередованию охлаждения и нагревания: то держат над плитой, то выставляют на холод. Этот метод в обиходе называется так же варварски: «балкон – тепло – балкон». После такой обработки краски и лак картины темнеют. Кракелюры, то есть трещинки на холсте, появляются после того, как готовое полотно сворачивают трубочкой или, наоборот, растягивают и проводят обратной стороной по грубому краю стола. Люди, искушенные в подделках, затем покрывают фальшаки специальным лаком с люминофором, чтобы лак светился во время просвечивания ультрафиолетом. Смысл в том, что старые лаки в ультрафиолетовом излучении светятся, а современные – нет. Но на самом деле, я уверена, нет ни одной подделки, которую невозможно разгадать. Если всерьез задаться такой целью, конечно. Вот вы говорили – старый холст…
Алена кивнула, улыбаясь во весь рот, до того ей было приятно смотреть на оживленную, ожившую Майю, а уж слушать-то ее…
«Может, мне злополучную девицу из нового романа сделать реставратором? – мелькнула у нашей писательницы конструктивная мысль. – Этаким совершенно гениальным реставратором-экспертом. И, к примеру, потенциальный жених будет стремиться ее прикончить, так как только она может разгадать, что он подделал… Что? Картину Васнецова «Ковер-самолет»? Нет, что-то нужно придумать…»
– Да, старый холст. Но как его раздобыть? – сказала Алена. – Я читала, будто нужно купить картину того времени, в котором жил художник, чью работу он собирается подделать…
– «Он»? – изумилась Майя. – Кто «он»?
«Потенциальный жених!» – чуть не брякнула Алена, да вовремя одумалась:
– Поддельщик, конечно. Злодейский обманщик. Фальшивокартинник, или как их там называют…
– Вообще-то практически любая картина, перешедшая столетний рубеж, уже считается большей или меньшей ценностью, так что неизвестно, следует ли идти на такие жертвы ради подделки сомнительного качества, – усмехнулась Майя. – Но предположим, он раздобыл нелепейшую мазню, которую не жаль соскрести ножом и выбросить. И сделал это. И теперь собирается на очищенном холсте представить публике подделку… Чью? Какого художника?
– Да вон хоть Шишкина! – предположила Алена. – Или Васнецова. Вон того. – И она махнула рукой на «Ковер-самолет».
Майя посмотрела на нее так странно… Она смотрела и молчала. И живость, румянец, свет постепенно покидали ее лицо. Погасли глаза. Перед Аленой опять стояла больная, бледная, измученная и… чем-то очень испуганная женщина.
– Извините, – проговорила Майя сдавленно, – я как-то… я совершенно забыла, что меня ждет директор. Заговорилась с вами, и… Извините.
– Нет, это вы меня извините, – пробормотала изумленная Алена. – Я в вас тут вцепилась, заговорила вас…
«Да что случилось-то?!» – едва не выкрикнула она вслух. Но удержалась-таки – честное слово, с трудом!
Майя слабо, одними губами, улыбнулась и, резко повернувшись, пошла к двери. И тут раздалась музыка.
