Репей в хвосте (СИ) - Стрельникова Александра (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗
Короче, Натка уезжала, а через два дня мы с Перфильевым должны были отправиться с правительственной комиссий на Кавказ. Я ехала по личной просьбе Премьера, а в таких случаях, как известно, отказываться не принято, да мой шеф мне бы этого и не позволил… И хотя вернуться мы должны были через пару-тройку дней, положения это не спасало — мне так и не удалось найти кого-либо надежного, чтобы я могла доверить ему моего малолетнего Вождя Краснокожих даже на столь короткое время. Поэтому когда Перфильев в шутку предложил рассмотреть кандидатуру, предложенную самим Васькой-младшим, я даже не рассмеялась.
— Похоже, это единственный вариант.
— Ты что — того?! — Василий-старший покрутил пальцем у виска.
— А что мне остается? Этот по крайней мере согласен. И потом его знают в школе. Можно поговорить с директором… Узнать… В конце концов, это всего на пару дней… — я жалобно улыбнулась.
— Он ограбит квартиру, а малого продаст сутенерам!
— Типун тебе на язык! А потом, во-первых, красть у меня нечего, кроме Петюниной мазни, а во-вторых, любой сутенер сбежит от твоего крестника через пятнадцать минут.
— Совсем дурочка… Может все-таки попробовать поговорить с твоими родителями?.. — повисла пауза, плотная и противная, как холодная манная каша. — Прости…
Больше эта тема не поднималась, хотя после того, как я отошла, чтобы позвонить, мне показалось, что сукин сын продолжает ворчать себе под нос что-то о моем упрямстве и очевидной для любого нормального человека необходимости давным-давно помириться…
Эта история была ровесницей Наташки, а последующее течение жизни лишь углубило пропасть, образованную той давней ссорой. Да ее и ссорой-то назвать нельзя. Все много серьезнее… Впрочем, маму было бы грешно обвинять в чем-либо, кроме слабохарактерности и полного подчинения воле, мыслям и убеждениям отца. Он же другое дело. Кадровый военный, прошедший Афганистан, Таджикистан, многочисленные конфликты на Северном Кавказе, а теперь, как я слышала, отправленный на пенсию, что, конечно же, не прибавило ему добродушия и мягкости, он всегда отличался идейной бескомпромиссностью танка. Раз решив что-то для себя, отец, подобно своему десантно-штурмовому батальону, которым командовал последние годы перед выходим на пенсию, шел напролом, не взирая на жертвы и разрушения… Сейчас он осел на своей огромной даче в Болшево, доставшейся ему еще от моего деда, тоже военного, в свое время занимавшего довольно высокий пост в иерархии страны, азартно строившей коммунизм, и, кстати, знаменитого ослиным упрямством, которое, по всей видимости, являлось наследственной чертой в нашей семейке…
Эта же бескомпромиссность отца сделала меня, его вышедшую из повиновения младшую дочь, столь терпимой к людским слабостям и чужим убеждениям. Я всегда была готова дать другому шанс, простить ошибку и позволить жить своей жизнью… Часто в ущерб себе же. Дура!
Я тряхнула головой, изгоняя непрошеные мысли — в мобильнике ожил голос директора художественной гимназии, в которой учился мой сын. Закончив разговор, я вернулась к Перфильеву.
— Василий, ты едешь со мной.
— Куда это?
— Пора забирать Ваську из школы, а заодно выясним все про этого типа. Может, с ним поговорим.
— Я-то здесь при чем?
— Крестный ты Ваське или просто погулять вышел? Вась, ну правда, мне будет важно твое мнение.
— Если ты думаешь, что я смогу определить вора или извращенца с первого взгляда, я вынужден тебя разочаровать.
— Василий!
— У меня сегодня свидание с такой девушкой — закачаешься! Вчера познакомился…
— Василий!!
— Хрен с тобой. Конечно, я поеду, раз ты просишь, но ежели что — я не виноват!
Васька-младший учился в третьем классе небольшой частной гимназии, которая, помимо общеобразовательных дисциплин, углубленно и очень профессионально обучала живописи, основам скульптуры и прочей художнической дребедени. Так я все это называла, наверно, просто слегка ерничая. На самом деле, какой матери не будет лестно узнать, что ее отпрыск обладает, быть может, уникальными способностями к рисованию? Все это мне влетало в копеечку, но, к счастью, наконец-то финансово окрепший Петюня предложил оплачивать Васькино образование, что меня приятно удивило, и за что я ему всегда буду бесконечно благодарна. Впрочем, как и за многое другое…
Гимназия располагалась на окраине Москвы, безумно далеко от центра, но рядом с нашей новой квартирой. Территория, обнесенная высоким забором с видеокамерами по периметру, была зеленой и прекрасно ухоженной. Здание — теплым и благоустроенным. А небольшой, но действительно высокопрофессиональный преподавательский коллектив искренне увлечен своим делом. Несомненно, тут играла немалую роль оплата их труда, разительно отличавшаяся от той, что они получали, трудясь в обычных районных школах. Всех их по одному кропотливо собрал нынешний директор гимназии, Иннокентий Николаевич Чертопыльев, человек кристальной души, энтузиаст, с которым я познакомилась уже довольно давно, работая над фильмом о модернистской школе в русской живописи. Работа эта, затеянная мною с целью протолкнуть Петюнину мазню к массам, а значит и к деньгам, которых нам тогда катастрофически не хватало, в этом смысле себя не оправдала, зато принесла мне искреннее удовольствие и благоволение этого чудного старика.
Мнение Чертопыльева, которое он мог высказать о своем сотруднике — невесть как оказавшемся в столь элитарном учебном заведении бездомном дворнике-натурщике — было для меня надежнее Гохрана. А потому я, ворвавшись в похожий на запасник небольшого, но богатого музея кабинет, ничтоже сумняшеся вывалила на седую голову мэтра все свои проблемы, завершив это горькое повествование конкретным вопросом о некоем Иване Ивановиче, за которого так ратовал мой беспокойный отпрыск.
— Иннокентий Николаевич, скажите на него действительно можно оставить ребенка?
— Поймите меня правильно, деточка. Я знаю его всего года два… Правда, мне его рекомендовал один мой друг, которому я сам полностью доверяю, но… В общем, сами понимаете — дело это слишком ответственное. Поговорите с ним сами. Материнская интуиция, я уверен, окажется более действенным инструментом, чем весь мой педагогический опыт. Сам же скажу только то, о чем действительно могу судить. Иван, несомненно, прекрасно ладит с детьми, любит их, ему комфортно с ними, а им с ним. Потом… За то время, что он работает здесь, не было случая, чтобы юношу можно было бы обвинить в нечестности или безответственности…
— Васька что-то обронил о том, что этому Ивану Ивановичу, не знаю его фамилии, негде жить…
— Иванов его фамилия, но это, в общем-то, не имеет значения, — Чертопыльев рассеянно глянул на меня поверх очков, тем самым заставив мгновенно согнать с лица дурацкую ухмылку — «Иван Иваныч Иванов тирьям-трам-пам-пам без штанов…» — Важнее то, что в силу обстоятельств он действительно остался без жилья. Некоторое время жил… Впрочем, что это я? Совсем старый стал — язык как помело, а голова дырявая. В общем, здесь он оформлен ночным сторожем, что дает ему возможность иметь свой угол… Но этим летом в школе будет ремонт. Я обещал похлопотать, чтобы Ивана на все каникулы взяли работать в какой-нибудь пионерский лагерь… Но если вы с ним найдете общий язык, это будет просто великолепно. Ведь Вася летом как обычно будет на даче?
— Да… — промямлила я, с трудом переваривая все то, что сказал добрейший старичок. — Ну что ж… Где нам его найти?
— Идите в первую мастерскую. Сейчас там никого нет. Я пришлю Ивана к вам.
— Спасибо.
— Не за что, деточка. Как идут дела у Петра Леонидовича?
— Все отлично. Завтра открывается его персональная выставка. Наташа как раз едет, чтобы попасть на вернисаж.
— Прекрасно, прекрасно… Жаль, что такой талант оказался не нужным на Родине… Да… Как известно, нет пророка в своем отечестве…
Старик продолжал еще что-то ворчать, а я, тихонько подталкивая перед собой Перфильева, выбралась из кабинета в коридор.
