После любви - Платова Виктория (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗

Если я буду двигаться по прямой, то рано или поздно упрусь в стену (или в прорезь между зубцами, или в орудийный лафет – неважно). Это и послужит точкой отсчета. И в конечном итоге приведет меня к лестнице.

– Черт возьми!

Я кричу, чтобы подбодрить себя, не на французском, не на арабском – на русском, отставленном за ненадобностью, но не искорененном окончательно. Напрасно я жду, что звук моего голоса осветит ночь яркой вспышкой, – чуда не произошло.

– Черт, черт, черт!..

К Фрэнки мой крик не относился.

Я не вспоминала этот стишок лет двадцать пять, никак не меньше. Из всего множества стихов, которые я читала в детстве, стоя на табурете перед подвыпившими гостями, остался только он. Подходящее к случаю воспоминание – котенок со щенком.

Роль котенка подойдет мне больше, тем более что щенки оказались неважными компаньонами и отвалились – один за другим. Сначала Алекс, потом Фрэнки, настоящие уроды!.. Придется самой искать кончик нити на клубке, о-о, вот и он!., пальцы касаются поверхности стены, все остальное происходит согласно намеченному плану. Мрак, в котором не видно ни зги, еще немного мрака (хорошо бы добавить его в хну для татуировок), еще немного мрака (хорошо бы придать ему форму корня имбиря) и еще немного…

Нужно потерпеть.

Хотя выложенная гладкими, отполированными плитами стена кажется бесконечной.

Отправились в далекий путь котенок со щенком.

Я двигаюсь вперед мелкими шажками, самое страшное, что может грозить мне, – первая ступенька лестницы. Нужно вовремя сообразить, что под ногами пустота, и умудриться не потерять равновесия. Разница между мной и котенком состоит в том, что кошки видят в темноте.

А я – нет.

В так и не рассказанном сне Ясина тоже фигурировали кошки.

И это было связано со мной. Магрибский колдун Ясин посчитал кошек дурным предзнаменованием, не к месту я подумала о его сне! Совсем не к месту. Что, если пришла пора сну воплотиться в явь? и пространство подо мной и вокруг меня кишит животными на мягких лапах, с мягкой шерстью, готовых вцепиться мне в глотку, в глаза, навсегда лишить меня способности видеть?

Какая чушь! Тем более что я и так ни черта не вижу.

Шум океана тоже не ориентир. Других звуков нет. Хотя…

В какой-то момент я явственно слышу шорох за спиной. Грациозные и бесшумные кошачьи тела такого шороха не издадут. И потом – запах. Нерезкий запах мужского одеколона, возникший на долю секунды и так же быстро исчезнувший. Помнится, во время нашего неудачного поцелуя от Фрэнки пахло чем-то похожим, или это был не Фрэнки? Или мне просто хочется вывести Фрэнки на чистую воду, вот я и решила нащупать его при помощи мимолетного запаха.

– Фрэнки? Это вы, Фрэнки? Прекратите меня разыгрывать. Так нечестно. Нечестно.

Ответа не последовало. А шорох и запах одеколона (здравствуйте-пожалуйста!)… Их можно приписать моему не в меру расшалившемуся воображению.

В прошлой (русской) жизни я курила. Не самая лучшая привычка, отказаться от которой стоило больших усилий. Все это время я гордилась своим маленьким подвигом, теперь же костерю себя за неосмотрительность. О, если бы я курила до сих пор! Если бы я курила – в моей сумочке сейчас лежали бы не только сигареты, но и зажигалка. Или спички. Одно движение, один щелчок кремня – и огонь был бы извлечен, и тьма вокруг меня перестала бы быть тьмой. И фильм – со мной в главной роли – плавно перетек бы из категории страшилок в разряд комедии положений.

По всем моим расчетам лестница должна быть где-то здесь. Если в ближайшие полминуты я не нащупаю ступенек – можно будет считать сон Ясина сбывшимся.

Время нелинейно.

И я буду блуждать по ночному мраку вечно, пока кто-нибудь не догадается развязать мешок со слежавшимися специями (эстрагон, кориандр, базилик) и не выпустит меня на волю.

Хотелось, чтобы этим человеком оказался Алекс Гринблат.

Ха-ха.

Пальцы упираются во что-то металлическое. Это так неожиданно, что я вскрикиваю и лишь потом понимаю, что «металлическое» – начало лестничного поручня, вмонтированного в стену. Я и забыла о нем, вот идиотка! Вцепившись в поручень обеими руками, я делаю еще один шаг вперед и – наконец-то! – нащупываю перед собой вожделенную пустоту.

Первая ступенька найдена, теперь дело пойдет быстрее.

Оно и правда идет достаточно быстро, половина лестницы благополучно пройдена, кромешная тьма впереди сменилась молочным туманом, с каждой секундой он становится все более светлым. Теперь я двигаюсь не на ощупь – вполне осознанно, я вижу (вижу! вижу!) смутные очертания стен, и силуэт небольшого прожектора, и камни мостовой в самом низу.

Все. Можно перевести дух.

Слева от меня – узкая невысокая ниша в стене. Тупик. Им заканчивается улочка, по которой мы с Фрэнки пришли сюда. Метрах в пятидесяти от места, где я стою сейчас, – переулок, его легко промахнуть, если не знаешь о его существовании. Еще пятьдесят метров по переулку, затем поворот направо, и ты оказываешься на улице, гораздо более оживленной, чем эта. Мастерские художников (Эс-Суэйра славится своими мастерскими), лавки резчиков по дереву, несколько небольших гостиниц, отсюда и до отеля Доминика рукой подать.

Скорей бы до него добраться.

Еще вчера я сказала бы – «домой». Но со вчерашнего дня много чего изменилось. А сегодняшний добил меня окончательно. Особенно приключение на смотровой площадке, ну и натерпелась же я страху! Не исключено, что уже завтра воспоминание о нем вызовет улыбку, а Фрэнки…

На Фрэнки я нисколько не сержусь.

Хорошо, что дело ограничилось сдержанным, если не сказать – натянутым – поцелуем. Три года не заниматься любовью, чтобы в результате получить такое вот недоразумение – нет уж, увольте!.. Мстительные мысли о мужской несостоятельности Фрэнки придают мне силы, я отдышалась, пришла в себя, лишь немного кружится голова и шумит в висках.

Но это скоро пройдет. Пройдет.

Я останавливаюсь возле углового дома, его фасад выходит сразу на две стороны, но дверь – только в переулок, я проходила мимо нее бессчетное количество раз и всякий раз она была закрыта. Даже днем. Теперь на мостовой лежит квадрат света, дверь распахнута едва ли не настежь – etonnante! 10 Обогнув ее, я почти налетаю на пожилого араба, стоящего в проеме.

Его темное, изъеденное временем лицо кажется мне неуловимо знакомым. Ясин. Ну да, Ясин. Примерно так будет выглядеть Ясин лет через тридцать. Продольные морщины на лбу, поперечные – у переносицы: их контуры (едва заметные у рыбака) стали четкими, ясными. Мне в голову вдруг приходит шальная мысль, выуженная из недр детства, где до сих пор гуляют котенок со щенком, где полным-полно леденящих душу сказок, легенд и баллад: что если я проблуждала в темноте тридцать лет, и Ясин уже успел бросить рыбный промысел, и купил этот дом, и теперь поджидает меня. И что именно он развязал мешок со специями, в которых я плавала: запах эстрагона, кориандра, базилика невыносим.

Что если?..

Эстрагон, кориандр, базилик – они как черные пастушьи псы, стерегущие отары; они следят за тем, чтобы ни одна овца не отбилась. Мои скудные арабские овечки при мне, для того, чтобы завязать разговор, достаточно и их.

– Добрый вечер, – говорю я на арабском.

– Доброй ночи, мадам, – отвечает мне состарившийся Ясин. С теми же интонациями, что и Ясин молодой.

– Отличный вечер. Очень теплый.

Араб прикладывает ладонь к груди. За его спиной – прямоугольник комнаты, он освещен плошкой с открытым огнем. Свет неяркий, но он позволяет рассмотреть внутренности: два резных шкафа, длинная скамья и станок, занимающий едва ли не половину пространства. На таких обычно вытачивают деревянную мебель, столики, шкатулки и сувенирных верблюдов.