Очищение смертью - Робертс Нора (читаем книги онлайн .txt) 📗
Ева медленно отпила вино, глядя на него поверх бокала.
– Может, ты и ублюдок, но уж больно хитрый. Ладно. Ладно. Мы проверили кое-какую информацию.
И Ева рассказала ему о Соласе.
– Вот я и думаю: этот Лино или как там его зовут, скорее всего, он убил Флореса. Хладнокровно, с заранее обдуманным намерением. Он был убийцей.
– Ты это установила?
– Он был членом «Солдадос». Была когда-то жуткая банда в испанском Гарлеме. На его теле была их наколка, он ее свел, когда заступил на место Флореса и украл его удостоверение. Банда «Солдадос» распалась больше десяти лет назад, но в свое время они наводили ужас на Нью-Йорк, а его татуировка означает, что он там верховодил и кровь проливал. У него был знак убийства банды «Солдадос», значит, он убивал. Хотя бы однажды.
– Да, я понимаю. Нелегко это, когда убитый сам убивал, верно?
– Может быть. Но он хоть что-то сделал для этой девочки. Вышиб все дерьмо из Соласа, защитил девочку. Никто не смог, да и не хотел ее защитить. А он помог ей выбраться, вытащил ее оттуда.
«Тебя никто не вытащил, – подумал Рорк. – Тебе никто не помог. Ты сама себя вытащила».
– Мы поехали поговорить с матерью девочки. Надо было проверить, не причастна ли мамаша или – через нее – сам насильник-папаша к убийству Лино. – Ева сунула руки в карманы, расхаживая по комнате. – Это не она и не могла быть она. Я это сразу поняла, стоило мне только ее увидеть. Сидит и трясется. Пришла полиция, так она сразу подумала, что ее муженек сбежал из «Райкерс». Мне хотелось закатить ей оплеуху. – Ева остановилась и закрыла глаза. – Оплеуха обиднее, чем удар кулаком. Мне хотелось закатить ей оплеуху, и я это сделала, только не рукой, а словами.
Рорк промолчал: решил дать ей высказаться до конца.
– Она же была там, в своем доме, со своими детьми, черт бы ее побрал. – Голос Евы звенел болью, гневом, горечью. – Она была там, когда этот сукин сын день за днем насиловал ее дочь. Она позволяла ему избивать себя, ладно – это ее дело. Но она ничего не сделала, чтобы помочь своей дочери. Ровным счетом ничего. «Я не знала, я не видела, о, моя бедная девочка». Я этого не понимаю. Как она могла не видеть? Как она могла не знать?
– Я не знаю, – тихо отозвался Рорк. – Может быть, некоторые не видят, не хотят знать того, что не могут вынести.
– Это не оправдание.
– Нет, не оправдание.
– И я знаю, что этот случай не похож на мой. Моя мать меня ненавидела, я ей мешала самим фактом своего существования. У меня почти не сохранилось воспоминаний о ней, но это я помню. Будь она там, на месте, когда он меня насиловал, она бы пальцем не шевельнула. Ей было бы наплевать. Это не одно и то же, но… – Ева остановилась и потерла глаза кулаками.
– …но ты об этом вспомнила, – закончил за нее Рорк. – Эта женщина заставила тебя вспомнить. Как будто все происходит сейчас, а не давным-давно.
– Да, наверное.
– А может, ей было еще хуже. Этой девочке. Наверняка ты об этом подумала. Ей было еще хуже, потому что рядом был кто-то, кто должен был видеть, знать, прийти ей на помощь.
– Да. – Ева уронила руки. – И я ничего не могла с собой поделать. Я ненавидела эту жалкую, никчемную, запуганную женщину. В душе я уже начала начислять очки убитому, хотя подозреваю… да нет, к черту, я твердо уверена, что он сам был убийцей.
– Начислять ему очки за то, что он поступил правильно, это еще не значит оправдывать все остальное, Ева.
Немного успокоившись, Ева вновь взяла свой бокал.
– Это сидит во мне занозой, – повторила она. – А потом, позже, ко мне приходил священник. Настоящий священник. Лопес. В нем что-то есть.
– Подозрительное?
– Нет-нет. Интересное. Привлекательное. – И вдруг до нее дошло. Вылетело, как бейсбольный мяч с дальней стороны поля, и шарахнуло прямо по голове. – Он похож на тебя.
Будь это настоящий бейсбольный мяч, отскочивший от ее головы и ударивший ему в лицо, и тогда Рорк не был бы так поражен.
– На меня?
– Он точно знает, кто он и что он, принимает себя таким, как есть. Он крутой и любого насквозь видит. Но Лино сумел его обмануть, и он не может себе этого простить. Он берет на себя ответственность. Нарушил правила, чтобы сделать то, что считает правильным. Принес мне записи о крещениях в приходе, хотя его начальство хотело затянуть вопрос с выдачей. Он выдал мне эту информацию через их головы: у него своя голова на плечах. А потом я его спросила – это не имело отношения к делу, сама не знаю, зачем я спросила, – чем он занимался перед тем, как стал священником.
Теперь Еве пришлось сесть, и она села, чтобы рассказать Рорку о Лопесе и об Анне-Марии.
– И ты опять вспомнила о себе, о том, как ты была беспомощна и беззащитна, пока твой отец избивал и насиловал тебя все эти годы. Более того, ты вспомнила о Марлене, дочери Соммерсета, – добавил Рорк.
– Господи! – Взгляд Евы затуманился от воспоминаний о кошмарах. – Я как будто видела все своими глазами, пока он мне рассказывал. И я видела себя в тот последний раз, в той комнате, когда он сломал мне руку и насиловал меня, а я обезумела и зарезала его. Я видела Марлену… Как это было ужасно, когда эти мужчины захватили ее, чтобы достать тебя, как они пытали, насиловали и убили ее.
Ева вытерла слезы, но они потекли снова.
– Он мне толковал о видениях и чудесах, а я думала: «А как быть с тем, что было раньше? Как быть с болью и ужасом, с этим ужасным чувством беспомощности? Как со всем этим быть?» Я-то не умерла, я до сих пор это чувствую. Неужели нужно умереть, чтобы забыть об этом навсегда?
Ее голос осекся. Рорк почувствовал, как у него самого рвется сердце.
– И он спросил меня, случалось ли мне убивать, – продолжала Ева, – хотя заранее знал, что ответ – «да», потому что он уже раньше об этом спрашивал. Но потом он спросил, получала ли я удовольствие, убивая. Я сказала «нет» совершенно автоматически. На службе мне ни разу не приходилось обнажать оружие и убивать ради удовольствия. Но на минутку я вдруг засомневалась и спросила себя: а в тот первый раз? В тот первый раз, когда мне было восемь и я воткнула в отца нож, когда я не могла остановиться, втыкала в него нож снова и снова, может быть, тогда я ощутила удовольствие?
– Нет. – Теперь Рорк сел рядом с ней и обхватил ее лицо ладонями. – Ты прекрасно знаешь, что это не так. Ты убила, чтобы выжить. Не больше и не меньше. – Он коснулся губами ее лба. – И ты это отлично знаешь. Ты спрашивала себя о другом. Тебе надо было знать, получал ли я удовольствие, когда убивал людей, убивших Марлену.
– Ты не мог поступить иначе. Она осталась бы неотомщенной, если бы не ты. Они ее убили – изнасиловали, мучили и убили, – чтобы поквитаться с тобой. И они были влиятельными людьми, а время было продажное. Никто не добился бы для нее правосудия. Никто, кроме тебя.
– Да не в этом дело, – отмахнулся Рорк.
Ева взяла его за руки.
– Я полицейский. Полицейский не может одобрить самосуд, не может потворствовать нарушению закона. Люди не должны сами отыскивать и казнить убийц. Но я сама была жертвой, я просто человек в шкуре полицейского. Я понимаю, я тебе больше скажу, я верю: это был единственный способ добиться справедливости для невинной погибшей девочки.
– И все-таки ты не решаешься задать мне прямой вопрос, хотя хочешь знать ответ. Боишься, что не выдержишь правды, и предпочитаешь не спрашивать. Предпочитаешь не знать?
Ева судорожно вздохнула.
– Что бы ты ни сказал, это не изменит того, что я к тебе чувствую. Хочешь, чтоб я спросила? Ладно, я спрашиваю. Тебе нравилось их убивать? Ты получил удовольствие?
Рорк смотрел на нее, не отводя глаз. Таких ясных, таких отчаянно-синих.
– Больше всего на свете я хотел испытать удовольствие. Я хотел упиваться этим. Я хотел, чтобы их смерть, их боль, их конец стали моим торжеством. Я хотел отплатить им за каждую секунду ее боли, ее страха. За каждую секунду жизни, что они у нее отняли. Я этого хотел. Но этого не было. Когда дошло до дела, оказалось, что это просто долг. Не торжество справедливости, а долг, если ты меня понимаешь.
