Когда охотник становится жертвой (СИ) - Грэм Анна (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗
— Много работала. Привет.
Когда-то Кали считала своего папу самым красивым папой на свете. Ей тогда было пять, ему тридцать пять, и тогда он действительно был очень хорош собой. Кали помнит, что друзья, преимущественно женского пола, иногда называли его «солано», что означало «знойный ветер». Месяцы в тюрьме стёрли с него былой лоск и притушили лучезарность, но огонь в глазах погасить не смогли. Сейчас Кали смотрит на него так, словно видит впервые. За месяцы тяжёлой работы, которой она никогда раньше не занималась, за месяцы жизни в гетто, куда ей строго запрещали соваться, Кали Рейес на всё стала смотреть иначе. Она любила отца, но никогда не могла оправдать его бесшабашность. Несмотря на то, что поступала порой точно так же.
— Как ты?
Голос Эмилио чужеродным звуком внедряется в беспорядочный гул мыслей в голове.
— Не очень. Много всего произошло, — честно отвечает она. Кали не врать сюда пришла, отец — единственный, кто знает о её положении абсолютно всё, перед ним храбриться нет смысла, да и желания тоже, ведь заварил эту кашу он. Порой Кали от бессильной злости рассказывала ему даже больше, чем необходимо, описывала в красках все ужасы, с которыми ей пришлось столкнуться по его милости, с гнусным удовольствием наблюдая, как у него тускнеют его вечно лучистые глаза, как сереет лицо, надеясь тем самым вызвать у него муки совести, и получала на это бессменное «брось всё и беги». Ему было плевать на собственную смерть, и вся её злость разбивалась об этот железный аргумент.
— У тебя кто-то появился? — невпопад спрашивает отец, наклонив голову чуть вбок, как всегда делал, выспрашивая её детские секреты.
— Хочешь обсудить мою личную жизнь? — Кали больше на этот трюк не поддаётся. Возможно, он и так уже в курсе, раз решил уточнить из первых уст, к чему переливать из пустого в порожнее?
— Раньше мы многое обсуждали, — вздыхает он, опуская расстроенный взгляд. Играть в папочку больше нет никакого смысла, Эмилио отлично понимает это сам, но от этого ничуть не легче.
— Бар сгорел, пап.
— О! И мои панно?! — вскидывается Рейес, будто это самое важное из всего что могло произойти. — Я ведь сам их рисовал. Мне однажды сказали, что такими руками мне дорога в художники или в шулеры… — с каждым словом голос его становится тише, сияние его внутреннего огня тускнеет до света тусклой лампочки под пыльным абажуром, но Кали в этот раз злорадства отчего-то не испытывает, словно, наконец, перегорела. — Мне жаль, малыш.
— Мне тоже.
— Может, ты все-таки уедешь? У меня тётка в Каракасе, перекантовалась бы у неё…
— Всё это временно, ты же знаешь, — отец заводит старую пластинку.
«Беги», «Спрячься», «Заляг на дно» — для неё звучало как «рискни, поставь на кон кучу жизней, авось пронесёт». Кали не умеет так. Она не умеет быть такой безответственной, не умеет бросаться очертя голову в пекло, хотя бы из страха быть пойманной. Отец бы так и поступил. Но Кали не её отец.
— Не надо переживать за меня. И мать свою не вини, — добивает Эмилио. — Прости, Кали. Прости за всё.
Она не её отец. Все эти месяцы Кали сопротивлялась слишком яростно. Она не хотела быть на него похожей даже в мелочах. Период отрицания прошёл, пришло время сдаться.
— Где сейчас Франко? — Кали открывает рот, но не слышит звуков собственного голоса. Горло сдавливает от страха и неотвратимости, но она не видит других вариантов, только смерть. На свою ей уже плевать — когда пугают слишком часто, однажды перестаёшь бояться — ей не хочется утянуть за собой Кайла.
— Сейчас в Вегасе трехнедельный турнир. Он каждый год ездит туда, — отец хмурит брови и внимательно смотрит ей в лицо, будто пытается прочесть на нём всё, что та не договаривает. — Зачем тебе?
— Помнишь, ты однажды рассказывал мне… — Кали хмурится, пытаясь дословно вспомнить один их давний разговор. Ей тогда было лет шестнадцать, а то и меньше. — «Когда я только начал играть в «Холдем», я играл намного лучше, потому что я не знал, что делать. Было сложно блефовать. На самом деле я блефовал, но тогда я еще этого не знал. Были случаи, когда я делал ставки, не имея шансов на выигрыш, тем самым отпугивал опытных игроков, и они сбрасывали карты. В основном я надеялся на чудо». Так ты мне сказал, помнишь?
Эмилио Рейес молча поджимает губы. Кали слышит, как громко он сглатывает слюну, видит, как гаснет, бесповоротно и окончательно, огонь жизни в его глазах.
— Я люблю тебя, пап, — она резко встаёт со стула, кладёт трубку, отворачивается и наскоро покидает переговорную, стараясь не видеть, как отец бьёт ладонями стёкла и кричит её имя.
Пройдя через рамку металлоискателя, она почти бегом покидает здание тюрьмы, глотает уличный воздух с запахом бензина, пыли и нагретого камня, с выдохом исторгает из себя глухой вой и плач, от которого едва сдерживалась всё время свидания. Страшно только сейчас, а потом — «голова отдельно, руки-ноги отдельно», спасибо Раисе. Кали всё ещё не до конца понимает, что собирается делать, но она сделает всё, что потребуется.
Однажды её отец поставил на кон всё. И проиграл. Кали Рейес — дочь своего отца, как бы она это не отрицала. Где-то на дне души, за плотной толщей страха неизвестного прячется азарт. Безумная надежда поставить на кон всё и сорвать банк.
***
Как только «Ронни» скрывается в проулке, Эйса перебегает улицу и хлопает ладонью по капоту только что остановившегося такси.
— Свали с дороги, — она отпихивает плечом голосующую на обочине дамочку, для которой это такси и остановилось, залетает в салон и смачно выпячивает фак из окошка в ответ на грязные ругательства неудачливой пассажирки.
— Плачу сотню, — она называет адрес, водитель трогается немедленно.
Связь с Коулом давно прервалась, значит он утащил девку куда надо. Вариант, что охранник Маккормик настиг их или прямо сейчас преследует такси – он наверняка запомнил её спектакль — Эйса отвергает, но на всякий случай смотрит в заднее окно почти каждые двадцать секунд.
— Ограбили банк и спешите смыться? — По-доброму усмехается таксист, глядя на неё сквозь зеркало заднего вида. Эйса замолкает в нерешительности, думает, послать его подальше или поддержать болтовню, чтобы он не слишком хорошо её запомнил, ведь, как известно негативная реакция врезается в память куда сильнее позитивной. Она глядит на него в ответ. Вроде добрый малый, простое лицо, без хамских ужимок, заигрываний и злости мелкоплавающего неудачника, вынужденного впахивать за баранкой по двенадцать часов каждый день. Нормальный мужик. Эйса позволяет себе расслабиться.
— Хочу поскорее уехать отсюда, — ещё раз покрутив головой, Ривера откидывается на сиденье.
— Понимаю, — кивает водитель и после под каким-то немыслимым углом выворачивает руки, тянется к окну. Эйса едва не вскрикивает от неожиданности. — Я вот что могу сделать, — он надвигает на её окно плотную шторку. — Потяните до конца. И с другой стороны тоже. У меня тут часто трахаются на заднем. Сервис, типа, — он широко и гордо улыбается ей в зеркало.
— Класс, — тянет в ответ Ривера, выдавливая скупую улыбку в ответ и задвигает шторки, а то сидела, как в аквариуме, чёрт побери. А ведь она уже успела испугаться. В таком диком напряжении везде может почудится сговор.
Секса, вот чего ей не хватает сейчас. Выжечь остатки адреналина, снять это чёртово напряжение, освободить голову. Хоть самой в трусы лезь. Ближайший член ждёт её в клоповнике с подкопчеными стенами, да только вот он мастер набивать себе цену и строить из себя целку, а ей вокруг да около плясать не хочется. Вариант трахнуться с водилой такси Ривера отметает сразу — иначе он запомнит её на всю жизнь. Да и вряд ли простой таксист хоть в половину будет так же хорош, как Оливер Данэм.
Воспоминания о том, что он творил с ней тогда, в машине, вызывают липкое, нарастающее желание, концентрирующееся чуть ниже ремня шорт. Ривера сводит колени вместе так, что косточки впиваются в кожу до боли. Ещё не время думать об этом, не время терять концентрацию. Интересно, курсы для нимфоманок Александра Маккормик тоже курирует? Эйса хмыкает своим мыслям. Сейчас бы ещё выпить и выкурить косяк. Эйса Ривера в принципе состоит из одних зависимостей, из которых зависимость от Данэма нравится ей меньше других.
