Ловушка горше смерти - Климова Светлана (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Авторитет Архитектора после этой эффектной экспертизы взлетел до небес, а продавец, жучок с огромным опытом и бесчисленными связями, стал одним из надежнейших информаторов Марка и не раз оказывал ему значительные услуги.
В одном Марк оставался непреклонен — ни при каких обстоятельствах не имел дела с «цеховыми». Хотя деньги в их среде обращались громадные и покупали они охотно, полагаясь на имя, а не на качество работы, все они были замазаны, ходили на коротком поводке у милиции. Достаточно было слегка дернуть любого, чтобы выйти на продавца, а уж там дело можно повернуть как угодно. Всякая сделка с предметами искусства, источник приобретения которых не был официально подтвержден, отлично укладывалась в соответствующую статью кодекса.
Тем временем та часть его собрания, о которой Марк говорил «это мое», неуклонно росла. Он продолжал жить в семье, кое-как поддерживал отношения с близкими, однако для хранения основного фонда необходимо было подыскать надежное во всех отношениях место. Такое нашлось в одну из поездок под Серпухов, в городок Протвино, выросший вокруг большого ускорителя Института физики высоких энергий.
Протвино в ту пору представляло собой весьма любопытное зрелище: словно из-под земли возникшие многоэтажные блоки с нестандартной архитектурой и планировкой стояли в уцелевшем сосновом лесу. На четверть их заселяли подданные Франции и Швейцарии, работавшие здесь по программам ЦЕРН, на остальные три четверти — обычные кандидаты и доктора. Обслуга жила попроще, в пятиэтажках и общагах, но и здесь витал некий чуждый душок европейского свободомыслия и раскованности. Городок при ускорителе снабжался по какой-то неслыханной категории. Дабы пустить пыль в глаза иноземцам, магазины были набиты жратвой, фруктами и пивом. Жителям окрестных деревень, поначалу валившим сюда, как в зверинец, со временем дали понять, что их присутствие на территории крайне нежелательно. Ребята в штатском проделали большую работу, но своего добились — лишь изредка здесь можно было встретить аборигена, совершенно обалдевшего от бормотухи, но и того по-быстрому убирали с глаз долой. К слову, ребят этих здесь толкалось больше, чем где-либо, но они ни во что особо не вмешивались, скорее даже поощряя вольнолюбие молодых интеллектуалов.
Сюда Марк приехал поначалу совсем по другому поводу — повидаться со знакомым, время от времени делавшим небольшие заказы на конструктивистскую графику. Но оказавшись на месте и оглядевшись, понял, что научный городок обещает многое. Тактика знакомого была прозрачной — он сбывал купленное у Марка швейцарцам, и совсем не по тем ценам, которые бытовали в то время в Москве.
Русский авангард входил в моду в Европе, а вывезти эти листы, мало походившие на произведения искусства, как их представляла себе таможня, не составляло труда, смешав их с бумагами и документами.
Имелось и другое — высокая академическая среда, почти недоступная в Москве, но здесь живущая куда более открыто, словно в летнем лагере. Это были не только потенциальные покупатели, но и владельцы некоторых вещей и работ, представлявших для Марка особый интерес.
Знакомый не был профессионалом, и Марк, точно просчитав шаги, не только оттеснил его от швейцарцев (а что, собственно, тот мог без него?), но и вынудил перезнакомить со множеством народу в городке, так что вскоре чувствовал себя здесь как рыба в воде.
Это было славное время — физики из молодых легко приняли Марка в свою компанию, и, бывало, он по неделе жил в чьей-нибудь холостяцкой квартире, куда по вечерам набивалась разношерстная компания человек в двадцать громогласных молодых идеалистов, отдававших предпочтение «Бархатному» пиву. Среди них попадались серьезные мальчики из Цюриха и Лозанны, с которыми Марк, невзирая на то что ничего не понимал в беседах всех этих одержимых, мгновенно находил общий язык, прощупывая выходы наверх, к более состоятельным и солидным руководителям научных групп. Имелась неиссякаемая тема — живопись, русский авангард, а уж в этом он к тому времени знал толк, неустанно копя и сортируя информацию.
В каком-то смысле Протвино было тем, что впоследствии получило название «свободная экономическая зона». Сделки — невероятно удачные по московским меркам — здесь совершались почти открыто, и так же почти открыто обращалась валюта — франки и доллары. Три гуаши Лисицкого, приглянувшиеся профессору Тардье, принесли Марку около пяти тысяч долларов, сделав его куда более независимым экономически, чем прежде. В то же время вся эта околонаучная атмосфера, полная безотчетной эйфории, расслабляла, вела к потере привычной бдительности. Не избежал этого и Марк.
Однако довольно скоро он был возвращен к действительности. На остановке автобуса, следующего в Серпухов, когда Марк уже собирался шагнуть в салон, его под локоток вывели из очереди и пригласили прогуляться по берегу речки Протвы, предварительно кое-куда заглянув. «Кое-что» оказалось помещением, смежным с заведением «Русские блины», где два молодых человека вполне заурядной наружности — их можно было принять за технарей из института или снабженцев — произвели личный досмотр и задали Марку ряд вопросов. Слава Богу, при нем не оказалось ровным счетом ничего, даже записной книжки. Только сумма денег в заднем кармане джинсов была несколько великовата для студента-архитектора — где-то со среднюю зарплату доктора наук. Это, однако, не было поставлено ему в вину, как и отсутствие документов — с самого начала к Марку обратились по имени-отчеству. Были им известны и некоторые факты его деятельности. Это свидетельствовало о том, что его «разработка» ведется уже значительное время.
Прогулка вылилась в проникновенную беседу о путях развития современного искусства и некоторых новейших течениях в литературе. Внутренне подсмеиваясь над своим провожатым — другой остался в служебном помещении, — Марк, однако, держался вежливо и сухо, хотя тот нес полную ахинею. На руках у них ничего не было. Кто бы его ни сдал, инкриминировать что-либо можно было, только взяв его с поличным. К тому же, как он понял, интересовали этих парней вовсе не его сделки, а возможность контакта с иностранцами. Но почему именно Марк оказался в поле их зрения, разве мало у них стукачей среди сотрудников института?
Марк недоумевал, пока не сообразил, что он, человек со стороны, которого, по мнению гэбэ, есть за что взять, мог послужить для раскрутки одной из множества походивших как две капли воды одна на другую операций, где в конце концов и сам «подсадной» оказывается жертвой, — еще бы, подпольный торговец, незаконно сбывающий национальное достояние пронырливым иноземцам!
Сам Марк на это имел несколько иную точку зрения. Какой смысл гноить прекрасные вещи под спудом у барышников или в музейных запасниках, куда никому нет ходу, если они могут обрести новую жизнь? У живописи нет отечества, а если и есть, то оно — в легендарном саду, который Господь создал для двоих Первых. В его цветах, плодах и ландшафтах. И всякий псевдопатриотический захлеб здесь неуместен.
В сущности, его даже не пытались вербовать, как вербовали тех, кто был прикован к месту службы. Ему предлагалась некая двусмысленная помощь в обмен на доверительную информацию любого рода, на что Марк только развел руками и извинился, заметив, что в его деле тайной являются лишь условия и время совершения купли-продажи. Он слегка бравировал, как бы будучи уверен в полной своей неуязвимости, в то же время отлично понимая, что ничего нет проще, как стереть его в пыль. Без всяких фактов.
Это неожиданно произвело впечатление, и лейтенант — это звание было написано у него на лбу — стал мало-помалу разжимать клешни. В который уже раз Марка выручало то, что он действовал сам по себе, особняком, охотился в одиночку. Но в этом была и своя опасность, о которой ему еще предстояло узнать.
Тогда же больше всего его поразило собственное спокойствие, словно ровным счетом ничего не происходило.
Его отпустили, предупредив, чтоб не мозолил глаза и не высовывался, и Марк еще более остро почувствовал — пришла пора эвакуировать основной фонд из Москвы. Там были вещи поразительные, и когда он рассказывал кое-кому из крупных столичных собирателей, где и за сколько приобрел их, те попросту теряли дар речи. Серов, Коровин, Врубель, Васильковский, Борисов-Мусатов, Левитан и многие еще. Подобно коллекционерам с положением и связями развесить их и водить посетителей, заходясь перед каждым холстом в экстазе, он не мог, к тому же и негде было. Он очень активно работал в последнее время на рынке, и поэтому и в самой Москве его должны были вот-вот пощупать. Как это делается, он знал…
