Письма проклятой (СИ) - Ксавьер Мария (чтение книг .TXT, .FB2) 📗
Когда приходило время завтрака, матушка распоряжалась, чтобы нам с сестрой наливали свежего молока. Я так любила его! Еще одно воспоминание, что сохранилось в моей памяти, согревающие мои мысли, воспоминания о теплом молоке, таком вкусном, белом как облака.
Но было и то, что омрачало эти дивные воспоминания. Сильвия – моя сестра-близнец. При виде молока она морщилась, будто ее заставляли пить морскую воду. Я смотрела на нее, и совершенно не понимала, почему оно ей так не нравится.
Только потом при очередной ссоре с сестрой я все поняла. Сильвия и по сей день помнит ту историю, что случилась с нами на пятом году жизни.
Наша матушка держала в доме молочницу, и у нас часто пахло молоком и сливками. Молочница готовила сыр, творог, а мы с Сильвией находились рядом, пока родители были заняты. Иногда она давала нам пробовать ее изделия на вкус и рассказывала о премудростях приготовления сыра.
Я помню, когда все изменилось, помню, как Сильвия переменилась.
Был полдень. Молочнице пришлось отлучиться по своим делам, и она была вынуждена оставить нас одних. На деревянном столе стояла миска с молоком, а льняные тряпочки для творога мирно лежали рядом.
– Вивиан, ты уверена, что мы можем трогать все это? – Хлопая глазами, спросила Сильвия.
– Да, ладно тебе! Смотри, в миске свежее молоко, так хочется. – Я облизнула губки, так сильно мне хотелось отпить из миски.
Стол был высоким, а мы с сестрой такие низенькие, что еле доставали руками до столешницы. Я взяла стул, встала на него, но не смогла удержаться на ногах из-за скользких подошв туфель, и опрокинула миску с молоком на стоящую рядом сестру. Сильвия завопила и начала махать руками. Ее сиреневое платье сделалось мокрым, она морщилась, и издавала странные звуки, будто ее сейчас стошнит.
В кухню в ту же минуту вошла молочница. Ее глаза округлились, а рот приоткрылся. Мы с сестрой встали по стойке смирно.
– Что тут произошло? – Сказала молочница, бросив взгляд на миску, что валялась рядом с ногами Сильвии.
– Простите нас. – Сказала я, и ощутила на себе презрительный взгляд сестры.
– Господи, Сильвия, ну ты и неряха, вон посмотри на Вивиан, какая она чистая и аккуратная! И почему миска на полу? Ох, девочки, из-за вас мне все придется начинать сначала.
– Но, это не я. – Еле слышно сказала Сильвия. Но всем уже было все равно.
– Все, ничего не хочу слушать. Ступайте.
С тех самых пор, Сильвия и слышать ничего не хотела об этой молочнице. Она обходила стороной все, что касалось молока.
А я совсем уже забыла вкус настоящей еды, забыла запах свежего хрустящего хлеба, мяса и свежих овощей. Здесь еда совсем с другим вкусом. Точнее его не было и вовсе.
Опять болит голова, мысли путаются, но я должна писать дальше, чтобы не упустить ни одной детали моего прошлого, ни одну крупицу воспоминаний. Как же хочется кричать от отчаяния. Но я должна рассказать тебе мою историю до конца.
Моя сестра была так скучна, как лист серого пергамента без единого рисунка или надписи. Да, мы одинаковые. Но я никак не могла заглянуть в голову моей сестры, и узнать, что там таится.
Она могла сидеть часами и плести венки из полевых цветов, себе на уме, размышляя о чем-то неведомом. Мы кажемся одинаковыми, но там, внутри, мы разные как свет солнца и порывы холодного ветра.
Ее маленькие костлявые пальцы без труда справлялись с работой по дому. Она часто помогала матушке, часами молчала и читала книжки. Скучное искаженное отражение. Сначала я звала ее веселиться со мной, но потом перестала. Сильвия, бедная моя сестра, в ней с самого начала не было ничего, что могло бы трогать сердца.
Как весело проходило наше детство. Легкое и беззаботное, однако, беззаботным оно было лишь у меня.
Я помню, как бегала за бабочками в пустоши, где росло огромное дерево. Одинокая липа. Я воображала себя путешественницей и мореплавателем. Представляла, что плыву по океану на огромном судне, с бравым капитаном. Плыву туда, где солнце соединяется с горизонтом.
Лежа на мягкой траве, я закрывала глаза и представляла, что нахожусь в неизведанном мне месте, в той стране, что за океаном. Представляла себя хозяйкой большого поместья, и что в моем подчинении множество слуг, которые очень любят меня за мой веселый нрав.
Сейчас мое лицо перестало выражать беззаботность. Я забыла, как мечтать. Мой голос потерял тот задор и звонкость, которые наполняли его в моем далеком детстве. Хотелось бы мне вернуться обратно. Куда обратно? Некуда. Матушка уж давно гробу, и ее тело разлагается в сырой земле, а мой папа, я помню его лучезарную улыбку, от которой матушка была без ума. Помню теплый взгляд его зеленых глаз. Как нежно и трепетно он гладил меня по голове, когда я еще совсем маленькая сидела у него на коленях. Тепло его рук до сих пор согревают меня во сне.
Мое лицо уже мокрое от горячих слез. Я скучаю. Кроме моего любимого Дэвида нет больше существа на этой земле, по ком бы я так же скучала.
Если я еще могу по кому-то скучать, чувствовать что-то, кроме боли, значит, я еще жива, и надежда, что я когда-нибудь выберусь отсюда, остается.
Я помню наш дом, большой, с множеством комнат. Я бежала босыми ногами по коврам. Я помню, как они слегка царапали пятки. Помню звонкий голос мамы. «Сильвия, Вивиан, а ну обуйтесь! Не подобает молодым леди бегать босиком!»
Но я не хотела ничего слушать, кроме своих собственных мыслей. Я заливалась смехом и заражала этим маму, которая вдруг начинала догонять меня.
Бабочки. Я помню бабочек с разноцветными крыльями, которых я ловила, не давая божьим созданиям летать, и наполнять красотой этот мир. Ласковый ветер обдувал мои волосы, лицо, а солнечный свет слепил глаза. Я улыбалась наивной детской улыбкой. От той улыбки и след простыл. Теперь я не улыбаюсь.
Я снова проваливаюсь в эту негу, хочу жить там, в моих воспоминаниях, в том прекрасном мире. Слышать смех соседских детей, голос матушки, ощущать лучики солнца по утрам, ливень, град и снег!
Надеюсь, ты все еще здесь. Прости, мне так тяжело писать. Руки трясутся от холода, не слушаются, и карандаш еле царапает бумагу. Но я должна, должна рассказать мою историю. Мне ничего больше не остается. Я не должна потерять остатки рассудка.
Я так одинока, в этом огромном мире я одна. Все, что меня окружает здесь это пожелтевшие от сырости, покрытые плесенью стены, и Нелли, моя соседка, которая живет в своем мире, и ей нет дела до моего.
А ведь когда-то у меня были друзья, соседские мальчишки, Генри и Гарри. Они жили в деревне, что находилась неподалеку от нашего поместья. Это были дети бедных родителей, которые были предоставлены сами себе и делали, что им вздумается.
Я помню, как завидовала им, завидовала их свободе. Глядя в их глаза, я всегда видела в них волю к жизни, желание жить полной жизнью, идти всегда вперед, не оглядываясь назад. Они представлялись мне двумя птицами, вольными лететь, куда позовет их ветер. Двое мальчишек, двое преданных друг другу друзей, братьев ни по крови, но по духу.
Я очень любила играть с ними. Они часто приходили к нашему дому, и матушка любезно давала им по куску мягкого хлеба и стакану холодного молока.
Пока мы с Гарри и Генри играли в поле, Сильвия сидела под липой с книгой в руках. Она, как и обычно, жила и существовала где-то в своем мирке, либо в мире той книги, которую читала. Скучное искаженное отражение.
– Вивиан, Гарри, Генри! Вы мне мешаете, не соблаговолите уйти играть в ваши глупые игры где-нибудь в другом месте. – Говорила моя сестра.
Но мы никогда ее не слушали. Мальчишки даже ухом не повели, когда услышали ее просьбу, которая скорее походила на приказ. Казалось, они вообще никого в этом мире не слушали, только себя самих. И родители им не указ.
Иногда, Генри и Гарри приходили ко мне с небольшим неуклюжим букетиком полевых цветов. Какими же они были прекрасными! Я кружилась от радости, улыбаясь, и благодарила мальчиков за чудесный подарок. Я понимала, что это все, что они могут сделать.
