Полуночная роза - Стюарт Энн (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— В монастыре, — ответила она.
Он усмехнулся.
— Не похоже, чтобы вас там приучили к христианскому смирению. Разве не учил Христос подставлять другую щеку? Подобная жажда отмщения напоминает скорее о Ветхом завете. Что же я такое сделал, почему вызываю у вас столь кровожадные желания? Ведь не я же был вдохновителем террора. Если бы я находился на территории Франции, возможно, и меня бы казнили тоже как представителя деградировавшей и распутной знати.
— Если вы забыли, в чем ваша вина, то я не стану попусту тратить время и напоминать вам, — ответила Жизлен, и отвернувшись стала смотреть в окно на начинающие зеленеть деревья.
Николас схватил ее безжалостной рукой за подбородок и заставил повернуть к нему голову.
— Освежите-ка мои воспоминания, — сказал он тихо, но голос его был таким же железным, как хватка. Вопреки здравому смыслу, Жизлен ужасно не хотелось вспоминать мгновения, которые она пережила когда-то в парке имения Сан Дут. Не хотелось вспоминать стыд, который она ощутила, когда ее первое чувство было втоптано в грязь. Напомнить ему — означало напомнить себе о своей слабости, и значит, испытать ее вновь.
— Знаете, — осторожно начала она, — я не чувствительна к боли. Если вам кажется, что вы сможете что-то выпытать у меня, сделав мне больно, то вы ошибаетесь. Если, конечно, вы не из тех извращенцев, кому доставляет удовольствие причинять другим боль.
Мгновение он не двигался. Его рука, сжимавшая ее подбородок, не расслабилась. Он лишь наблюдал за ней из-под слегка опущенных век.
— Я — любитель других удовольствий, — вдруг сказал он, — позвольте вам продемонстрировать. — И, к ее изумлению и ужасу, он наклонился и поцеловал ее.
Жизлен была готова к грубому насилию, к тому, что его губы вопьются в нее, — тогда она исчезла бы в том, никому не известном уголке своего сознания, где никто не мог ее найти. Но обманчивая легкость, с какой он касался ее рта, напоминала ласку. А ласки она не знала почти десять долгих лет.
Если бы у нее были свободны руки, она бы ударила его. Но сейчас ей оставалось только покориться. Его пальцы продолжали впиваться в ее подбородок, заставляя завыть, ощущая сладость его поцелуя.
А потому Блэкторн отпустил ее, откинулся назад, на потертое кожаное сиденье, и глаза его стали задумчивыми.
— Они не многому обучили вас в монастыре, — пробормотал он. — Мне придется заняться вашим образованием.
Он замолчал, и, поудобней устроившись в углу, заснул.
Жизлен оставалось лишь наблюдать за ним в постепенно становящемся более ярким свете, ощущая на губах влажный след его поцелуя, и дрожа от негодования и еще какого-то необъяснимого чувства. Постепенно и она забылась тревожным сном.
Жизлен привыкла к невзгодам. Привыкла промерзать до костей, когда скованные холодом ноги не желают слушаться. Она пережила страх, голод и жестокость, поэтому трястись по дорогам в старой карете было для нее далеко не самым ужасным испытанием. Связанные запястья и колени, правда, мешали ей удерживаться, когда экипаж подпрыгивал и раскачивался на ухабах, однако она убеждала себя, что это путешествие не худшее из того, что ей пришлось перенести. И все же, в глубине души таилось сомнение, — раньше она по крайней мере была избавлена от опасной близости с Николасом Блэкторном. Он спал, и ему не мешали ни неровный ход экипажа, ни пронизывающий холод, ни переживания его пленницы. Сон его был до того глубок, что у Жизлен мелькнула слабая надежда, что попавший в его организм яд все же положит конец его существованию. Увы, он захрапел. Тогда Жизлен лягнула его, вытянув связанные вместе ноги. Николас не проснулся, но хотя бы временно перестал храпеть, потянулся, и что-то пробормотал во сне.
7
Ей необходимо было сосредоточиться, занять чем-то мысли, чтобы не думать о том, что ей становится все трудней сносить неудобства. И она принялась вспоминать, чувствуя, как ненависть закипает в ней с новой силой. В двадцать два Николас Блэкторн был красив.
Светлая, золотистая кожа, темные волосы, синие, цвета полуночного неба, глаза. Через двенадцать, почти тринадцать лет, он больше не был похож на ангела. Глубокие складки прорезали прежде прекрасное лицо. Глаза потухли и казались усталыми, губы кривились в циничной усмешке. Волосы все еще оставались густыми и очень темными, и лишь одна серебристая прядь свидетельствовала о быстротечности времени. Конечно, женщины все равно находили его обольстительным. Он оставался стройным, сильным, белозубым. Несомненно, столь привлекательная наружность легко возбуждала мечты. Жизлен перестала мечтать десять лет назад. Она смотрела на него через разделявшее их пространство и размышляла о том, что разумнее предпринять, — сбежать, или все же убить его?
— Ну что, вы довольны? — спросил Николас любезно, не открывая глаз. Жизлен не ответила, и только плотнее прижалась к спинке сиденья, выжидая. Он открыл глаза, показавшиеся ей сейчас совсем темными, почти черными. — В следующий раз, если вы лягнете меня, я отвечу тем же, — процедил он сквозь зубы.
Жизлен отвернулась от него и стала снова смотреть в окно. Время близилось к полудню, в дороге они были с рассвета, и ей требовалось огромное усилие, чтобы по-прежнему сидеть прямо, к тому же она ощущала ужасную сонливость, и эта непростительная слабость безумно злила ее.
Николас подался вперед, слишком близко к ней, а она пожалела, что у нее не хватает смелости плюнуть ему в лицо.
— Есть ли какие-нибудь пожелания? — поинтересовался он, и в его вкрадчивом голосе слышалось ехидство. — Может, я смогу сделать наше путешествие более приятным?
Жизлен повернула голову и смотрела на него, не скрывая ненависти.
— Можете, если выпрыгнете из кареты.
Николас улыбнулся, но это был скорее дурной знак.
— Разве вам не хотелось бы остановиться? Я полагаю, после стольких часов пути вам это совершенно необходимо.
Жизлен не ответила. Стоит сдаться один раз, как за ним последуют и другие. Лучше она останется сидеть в этой карете, пока ее не разорвет на части, чем попросит его об одолжении.
Николас снова откинулся назад, продолжая наблюдать за ней.
— Пожалуй, тут я все-таки склонен проявить благородство. Все равно в конце концов вы на коленях будете умолять меня, чтобы я остановился, — и, протянув руку, он дважды стукнул в крышу экипажа. Жизлен хотелось отсесть от него подальше, но теснота кареты заставляла ее сохранять неподвижность.
— Разумеется, стоя на коленях, вы могли бы сделать кое-что куда более приятное для меня. Лицо Жизлен осталось неподвижным, и она сдерживалась изо всех сил, чтобы не кинуться на него, сознавая, что в ее положении это бессмысленно. Она сидела очень тихо, пытаясь умерить свой гнев. — Впрочем, воспитанная в монастыре, девушка вроде вас не может понять, о чем я толкую, — пробормотал Николас. — Но это даже лучше, потому что я с удовольствием сам займусь вами.
Карета резко затормозила, связанные руки Жизлен не позволяли ей схватиться за сиденье, чтобы удержаться, и она, не удержав равновесия, упала на него.
Николас поймал ее, и его сильные руки не показались ей сейчас грубыми.
— Вот это нетерпение, — тихо сказал он. — Ну подождали бы хоть до гостиницы.
Жизлен отшатнулась от него, и снова застыла на сиденье напротив.
— Мы что, едем в гостиницу? — спросила она едва слышно. — А не покажется ли там странным, то, что я связана?
— А я вас развяжу, — беспечно ответил он, — я верю, то вы будете послушной.
— Но почему? Мне нечего терять, а если я позову на помощь, может, кто-то и отзовется…
— Сомневаюсь. Но можете попробовать. Правда, вы скоро убедитесь, что ваше положение весьма незавидно. Во-первых, несмотря на превосходное произношение, в вас немедленно узнают француженку, а англичане всегда предпочтут встать на сторону соотечественника. Тем более вы — представительница нации, которая перерезала высшее сословие, и почти десять лет не прекращала с нами воевать. Во-вторых, вы одеты как служанка, а я — как джентльмен. Наше общество полно предрассудков, никто не поднимет руки на джентльмена, чтобы помочь крестьянке.
