Ночь беззакония (ЛП) - Дилейни Фостер (первая книга TXT, FB2) 📗
После поминок мои родители должны были пойти на мероприятие по сбору средств. Мне не хотелось заставлять себя улыбаться, слушая о том, как мне повезло, что я из хорошей семьи, поэтому я пошла домой. Мой отец не разговаривал со мной с того самого утра, когда меня поймали на лжи ему и полиции. В конце концов, я сказала, что пошла на вечеринку, выпила слишком много и мне было стыдно рассказать им. Я придумала историю о том, что Чендлер Кармайкл отвез меня в дом друга на случай, если кто-нибудь видел его в моей машине той ночью. Потребовалось несколько слез, что было несложно, учитывая, что я только что узнала о смерти лучшей подруги, но полицейские убедились, что говорю правду. Мой отец также убедил их замять дело о пьянстве несовершеннолетних. Внешне он выглядел как заботливый отец, но знала, что внутри у него все кипит.
Когда я вошла в дверь, Линкольн сидел на диване, положив одну руку на спинку, а в другой руке держал почти пустую бутылку. Его ноги лежали на стеклянном журнальном столике, рубашка была расстегнута наполовину, а галстук болтался. Он даже не вышел из гостиной на службу, вероятно, потому что все еще обижался, что они с Итаном попали в аварию и испортили ему лицо. Вот что он получил за драг-рейсинг со своими друзьями. Линкольн сказал, что машина Итана была в полном беспорядке. Кто-то сказал, что машина Каспиана была еще хуже. Почему эти двое вообще участвовали в гонках? Насколько я знала, они даже не тусовались в одной компании.
Я не видела и не слышала о Каспиане с Ночи беззакония. Сначала мне было больно. Его отказ заставил мою душу болеть, но горе быстро взяло верх и поглотило отвержение целиком. Оно забрало то, что осталось от моего сердца, и разорвало его в клочья. Оно перестроило мой мир и задушило меня, перенесло от боли к гневу. Если бы не ушла с Каспианом, я была бы с Лирикой. Если бы я был с ней, она бы не умерла.
Теперь у меня никого не было. Моя собственная семья редко разговаривала со мной. Папа предпочитал делать вид, что разговаривает по телефону, а не смотреть мне в глаза. Мамы все время не было дома. Я не видела Линкольна трезвым с того дня, когда он попал в аварию, с того дня, когда я узнала о Лирике.
Моего лучшей подруги больше нет и Каспиан оставил меня разбираться с этим в одиночку.
Благодаря больному чувству юмора Вселенной, я получила возможность оплакивать потерю невинности и лучшего друга одновременно.
И я ненавидела Каспиана за это. Ненавидела его за все.
А потом мне захотелось, чтобы он был здесь, чтобы я чувствовала себя в безопасности так, как он всегда это делал.
Это был замкнутый круг, которому я молилась, чтобы пришел конец.
Я прошла по паркетному полу и остановилась перед кожаным диваном. — Ты не пошел на мемориал.
Линкольн поднял взгляд, не поднимая головы. — Я прекрасно помню Лирику отсюда.
— Ты в порядке? Ты был странным. — Страннее, чем обычно. Линкольн в любой день был не в себе, но в последнее время он все глубже погружался во тьму. Это разбило бы мне сердце, если бы сердце уже не было разбито вдребезги.
— Значит, из-за того, что я не пошел сидеть в комнате, полной людей, делающих вид, что им не наплевать на девушку, которую они даже не знают, я веду себя странно? — Он опрокинул бутылку, сделав длинный глоток.
— Дело не в этих людях, Линкольн. Мемориал был для Лирики.
Он насмехался.
— Как думаешь, ты можешь хотя бы на минуту притвориться, что заботишься о ком-то, кроме себя?
Он протянул бутылку так, чтобы черная этикетка была обращена ко мне. — Я забочусь о Джонни.
— Виновата. Я забыла, что в наши дни ты носишь свое сердце в бутылке, — сказала я, поворачиваясь и уходя.
— Ты ни черта не знаешь о моем сердце, — крикнул он мне вслед.
Да, я знаю, что у тебя его нет.
Линкольну нужна была помощь, но у меня не было сил дать ее ему прямо сейчас.
Я открыла дверь в свою комнату, и воспоминания всей жизни тут же набросились на меня, как рой пчел, жалящих сердце. Я видела Лирику и меня, сидящих на полу, прислонившихся к кровати, когда мы делали себе педикюр, использующих щетки в качестве микрофонов, когда мы пели песни Тейлор Свифт о расставании во всю силу наших легких, и лежащих на животе на моей кровати, плачущих над фильмами Николаса Спаркса. Она была здесь. Она была везде.
Нет. Она не была. Она была в холодной, твердой земле, и я никогда больше не увижу ее за пределами этих воспоминаний.
Я зажмурила глаза, как будто это могло как-то запереть видения внутри. Может быть, если закрою их достаточно плотно, мои воспоминания не просочатся наружу и я никогда не потеряю ее из виду.
— Обещаю, я никогда не позволю им забыть тебя, — сказала я в воздух. — Я обещаю, что никогда не забуду тебя.
Это было слишком сильно, слишком удушающе. Я не хотела быть здесь.
Переодевшись в одну из маек Лирики, которые она оставила у меня дома, и леггинсы, я отправилась в единственное место, где, как знала, я могла быть свободной.
***
В студии был выключен свет. Я знала, что так и будет. Никто, кроме меня, не приходил сюда после работы, хотя студия располагалась в угловом здании на оживленной улице Нью-Йорка.
Мои родители арендовали это помещение, чтобы я занималась балетом с частным преподавателем, каким-то всемирно известным танцором из России. Я ценила их усилия, но это заставляло меня чувствовать себя изолированной и одинокой, поэтому несколько лет назад попросила их пригласить других инструкторов и открыть студию для публики. Они согласились, но только при условии, что я также соглашусь начать посещать занятия в SAB, Школе американского балета. Танцы были моим спасательным кругом, и я хотела, чтобы они стал спасательным кругом и для других людей, поэтому согласилась. Я не использовала книги или фильмы, чтобы убежать от себя, как это делало большинство людей. Я использовала музыку.
Какое-то время я стояла в темноте и ждала, пока мои мысли успокоятся.
— Мне жаль, что не спасла тебя. — Наконец-то я произнесла вслух слова, которые держала в сердце несколько дней. — Хотела бы вернуть все назад, хотела бы я вернуть тебя.
Лучше бы я никогда не уезжала с ним. Несмотря на то, что расставание с ним помогло мне почувствовать то, на что я никогда не знала, что способна. Такие вещи, как уверенность, сила и страсть. То, что не знала, смогу ли я почувствовать снова. Но я не была настолько эгоистичной, чтобы оплакивать потерю чего-то настолько незначительного, когда была поглощена оплакиванием потери чего-то гораздо большего.
Слезы наполнили мои глаза, но я смахнула их, сделала глубокий вдох, затем щелкнула выключателем, и все вокруг осветилось. В большой открытой комнате было светло и просторно. Стены были белыми, а полы — нежно-серыми. Тяжелые шторы из синего бархата закрывали окна от пола до потолка и отделяли студию от оживленной улицы на другой стороне. Темнота ткани соответствовала моему настроению.
Я нажала кнопку Play на пульте звуковой системы, и комната мгновенно наполнилась отголосками знойного голоса, звучащего над звуком клавиш фортепиано. Я сняла теннисные туфли и собрала волосы в пучок, закрыла глаза и увидела улыбку Лирики.
Музыка играла.
Мужчина продолжал петь свою торжественную мелодию.
И я начала двигаться.
Я начала медленно, позволяя напряжению нарастать, а затем ослабевать в рассчитанных, плавных движениях. Мои руки грациозно рассекали воздух в идеальном ритме с ногами, мое тело двигалось по полу — растягиваясь, вытягиваясь, раскачиваясь в такт музыке. Затем я начала поворачиваться.
И поворачиваться.
Мое сердце билось быстрее. Вся тяжесть последних дней с каждым моим движением снималась с моих плеч. Песня дошла до своей кульминации. Музыка становилась громче.
Я продолжала поворачиваться.
Быстрее.
Более обдуманно.
Кровь прилила к кончикам пальцев рук и ног, но я отказывалась останавливаться. Музыка стихла, и танец стал больше похож на дыхание, которое делала, чем на движения моего тела. Я была измотана, но не останавливалась до самой последней ноты.
