Правда во имя лжи - Арсеньева Елена (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Копать бесплатно колхозную картошку? С радостью! Жить в вонючем яровизаторе? Запросто! Спать на нарах? Да мы только об этом и мечтали всю нашу молодую жизнь!
Однако наспех сколоченные нары вместили только половину народу. Нет, остальным не пришлось валяться прямо на полу: для них завезли несколько грузовиков деревянных ящиков, и из этих шатких сооружений студенточки изобретательно соорудили себе ложа, вернее, лежбища, нагромоздив на них матрасовки, набитые сеном. И начались сельхозподвиги! Днем ораву вывозили на поля – куда-то очень далеко, и если правда, что территория Хабаровского края могла бы вместить не меньше двух перемещенных на Дальний Восток европейских государств, то они побывали не то в Бельгии, не то во Франции.
Сентябрь выдался дождливый, ночами в яровизаторе стоял крепкий дух мокрых кирзовых или резиновых сапог, неохотно просыхающих носков и телогреек, немытых тел (в баню, в соседнюю деревню, добрые крестьяне вывозили городских раз в две недели, чтоб не забаловались. Это вам не у папы с мамой!). А в 63-м году изобилием дезодорантов наш народ не баловали… С другой стороны, девчонки и парни были слишком молоды и неприхотливы, чтобы всерьез страдать от безумного сельского быта и переизбытка работы, и слишком затурканы, чтобы осмелиться протестовать: а вдруг отчислят из института?! Самое смешное, что спустя многие годы они вспоминали Веринский совхоз с искренним умилением, чуть ли не как лучшее время жизни. Ну а тогда – простывали, конечно. И болели.
На предмет выявления захворавших раз в неделю приезжал из института начальник медпункта – толстый низенький потный дядька, почему-то страшно гордившийся тем, что он по национальности ассириец. И этот нацмен начинал так сопеть, выспрашивая девчонок о том, что у них болит, так маслились его маленькие карие глазки, что болящие предпочитали отмолчаться, только бы не «раздеться до пояса» перед ним и не позволить мять и трогать себя этим коротеньким, похотливым докторским пальчикам. Вот и Аня была такой же стыдливой девочкой. Что с того, что ломит по вечерам поясницу, а внизу живота болит до невозможности? Дело молодое, пройдет.
Однако не проходило, и Анина стыдливость дала трещину. Во время следующего приезда лекаря она призналась в недомогании, постаравшись сделать это в присутствии преподавательницы. Врач деликатно повозил пальцами по ее животу и ахнул: «Здесь больно? А здесь? Да у тебя же аппендицит развивается! Поедешь с нами в город, тебе в больницу надо, и как можно скорей!»
«Какое счастье! Да здравствуют аппендициты!» – с восторгом подумала Аня, которая уже досыта накушалась и романтики, и макаронов: хотя копали картошку и ее кругом – завались, студентов почему-то упорно пичкали макаронами: на завтрак, обед и ужин.
– Какой аппендицит? – удивились в поликлинике, куда Аня пошла только наутро, хорошенько намывшись и выспавшись в своей родимой постели. – Ну и коновалы у вас в институте. У девчонки пиелонефрит! В стационар, и поскорее!
Аню положили в больницу, и сначала она печалилась только оттого, что явно не успеет выписаться к началу занятий. Потом… потом началось что-то страшное. Капельницы, переливания крови, уколы, уколы, снова уколы, килограммы таблеток, хмурые лица врачей, мамины слезы… Спустя месяц доктора неохотно признались, что лечили девочку не от того. На самом деле у нее, конечно, не аппендицит, но также и не пиелонефрит. Всего-навсего воспаление придатков. Ошибка в диагнозе – бывает. К сожалению, процесс пошел по трубам в матку и дальше в брюшину, так что возникала прямая угроза перитонита. Правда, большие дозы антибиотиков должны были помочь…
Помогли. Воспаление остановили. Правда, оставили внутри у Ани сущую пустыню. О том, что она стала стерильной, ее в больнице не предупредили. Или врачи не знали, или сочли это такой мелочью по сравнению со спасением ее молодой жизни…
– К сожалению, вы не сможете родить, – сказали ей спустя десять лет. – Такое ощущение, что в вашей матке напалмом все выжжено. Эмбриону там просто не за что уцепиться!
Не за что уцепиться их с Димой ребеночку…
Сначала она никак не решалась сообщить об этом мужу. Но он сам понял: что-то случилось. Кое-как вызвал Аню на откровенность, а потом плакал вместе с ней, будто мальчишка, у которого отобрали игрушку. Только сейчас оба поняли, как хотели, оказывается, ребенка. Дитя увенчало бы их любовь, а вместо этого…
– Мы все переживем, – наконец мужественно сказал Дима. – Мы любим друг друга, ну что же, это нам такое испытание выпало. Главное – наша любовь.
Легко сказать!
Аня всегда была ревнива, а теперь началось что-то ужасное. К красивым женщинам, которые так и норовили отнять у нее мужа, прибавились их дети. То и дело в голове вспыхивали картины, как вежливый Дима уступает в автобусе место женщине с ребенком, любуется малышом, а потом выходит вместе с ними, не доехав до своей остановки, – и больше не возвращается. Или как сентиментальный Дима любуется через ограду детского сада игрой ребятишек, и какой-то мальчик (девочка) нравится ему больше остальных, и вот появляются родители и начинают забирать своих детей, а за тем мальчиком (девочкой) никто не приходит, и дитя плачет, а Дима утешает его через ограду, вытирает слезы и сопливый носишко, и вот вдруг появляется его мать – женщина неземной красоты, она, извиняясь, рассказывает свою печальную историю: муж, подлец, бросил их с ребенком, она крутится на трех работах, жизнь так тяжела, дитя растет без отца…
Ну и все в том же роде, этакий бесконтрольный полет больного воображения, отчего у Ани начинались истерики, и на голову безвинного Димы выливались такие ушаты упреков и слез, что ей потом самой становилось стыдно. Она рыдала, вымаливала прощение у оскорбленного мужа, проклинала себя, кричала, что он должен ее бросить, что счастье кончилось.
– Нам знаешь что надо сделать? – сказал однажды измученный Дима, у которого уже во рту пересохло от клятв в вечной любви и верности. – Нам надо усыновить ребенка!
И при этих словах Аня почувствовала, что ее превратившаяся в манию ненависть к чужим детям резко пошла на убыль.
– Трусы-то хоть с нее сними, – проворчал Серый, неодобрительно наблюдая, как Рыжий вскочил на колени рядом с девушкой и начал расстегивать джинсы. – Больно суетишься, еще промажешь.
– А ты не желаешь присоединиться? – Рыжий задрал красное платье и схватился за Лидины бедра потными, горячими руками. И тотчас мелко захохотал, когда она забилась, заметалась по кровати, пытаясь вырваться. – Глянь-ка! Девочке не терпится! Она тебя зовет, Серый. Она хочет сразу с двумя!
Серый смачно плюнул на пол и вдруг пошел к двери.
Лида, разлепив залитые слезами глаза, с неким подобием облегчения смотрела на его сгорбленную, удаляющуюся спину. Если Серый уходит, значит, придется перенести только Рыжего. Нет ничего более мерзкого, чем копошащийся на тебе мужик, а уж если их двое… Тогда лучше умереть сразу… Все равно ведь не пережить такого!
И вдруг с ошеломляющей, ледяной ясностью она поняла, что пережить изнасилование у нее нет никаких шансов. Откуда такая глупая, наивная надежда – что она выйдет из двери с цифрой 14 живая? Рыжий мерзок до крайности, но отнюдь не производит впечатления идиота: он прекрасно понимает, что женщина, подвергнутая побоям и насилию, оказавшаяся при ограблении квартиры любовника, опрометью кинется в милицию – хотя бы затем, чтобы ее не заподозрили в соучастии, не навесили на нее дело! Да и отомстить насильникам захочет. И есть только один способ это предотвратить, заставить ее замолчать.
Они ее сначала запытают, замучают, чтобы выбить сведения об этом тайнике, о котором Лида не имеет ни малейшего представления, а потом, разъярившись от ее непонятного упорства, задавят, задушат, забьют насмерть! Да если бы она знала, если бы только знала, где тайник, она бы двадцать раз сказала об этом, только бы не видеть того, что торчит из расстегнутых джинсов Рыжего!
