Школа выживания волчицы - Крамер Марина (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
За моим столом сидела худенькая рыжеволосая девушка, по виду лет двадцати. Но когда я подошла ближе, оказалось, что лет ей не меньше, чем мне, просто забранные в хвост волосы и лицо почти без косметики сильно ее молодили.
– Здравствуйте. Я следователь прокуратуры Ряжская Евгения Анатольевна, – представилась она, показав удостоверение. – А вы, я так полагаю, Александра Ефимовна Гельман-Сайгачева, доцент кафедры нормальной анатомии, которая ведет занятия в этом кабинете? Вы присаживайтесь.
Я кивнула и села на стул, который обычно занимали пришедшие на зачет студенты. Довольно странное ощущение – сидеть по другую сторону стола и чувствовать себя ровно так, как чувствовали себя мои студенты, отвечая по билету.
– Александра Ефимовна, когда вы в последний раз открывали ванну с препаратами?
– Ту, что у окна, вчера, а ту, что у двери, дня три назад.
– А по какому принципу вы их открываете? – прикусив кончик ручки, спросила Евгения Анатольевна.
– По тематическому. В дальней ванне в основном отдельные препараты, органы. А в ближней – мышечно-нервный препарат и полиорганный.
– То есть в ближней ванне было два трупа целиком?
– Ну как целиком? Один отпрепарирован таким образом, чтобы видны были сосуды и нервы, на нем нет кожи. Второй – чтобы обнажился только органокомплекс, – объяснила я. – Вчера нам нужны были только препараты желудка и печени, поэтому полиорганный мы не вынимали.
– А как вы их различаете?
– Нервно-мышечный – мужской, в зеленом саване, а полиорганный – женский, в красном.
– Что-то жутковато, – поежилась следователь. – Я-то думала, что давно перестала испытывать эмоции при виде трупов, но у вас тут просто…
Я чуть улыбнулась – такое впечатление обычно и производили наши препараты на людей неподготовленных. Со временем студенты привыкают к этому, но в первые несколько дней бывает всякое.
– А каким образом трупы попадают к вам?
– Из морга.
– Нет, это понятно. Но по какому принципу?
– Либо бесхозные, либо те, кто при жизни завещал свое тело науке. Но таких сейчас почти не бывает. Так что обходимся невостребованными, это в основном бомжи. Риск есть, конечно, туберкулез, к примеру, но мы стараемся отбирать как можно тщательнее.
– Я бы покурила, – вдруг сказала следователь, – здесь где-то можно?
– Вообще у нас не курят, но думаю, что сегодня шеф сделает исключение. – Я встала и набросила на плечо ремень сумки. – Идемте в мой кабинет.
Поднявшаяся из-за стола Ряжская оказалась чуть выше меня и, судя по крепким икрам, обтянутым колготками, увлекалась чем-то вроде бега или коньков. Заметив, что я смотрю на ее ноги, следователь пояснила.
– Мастер спорта по бегу на коньках. Не стоит, конечно, юбки носить с такими лытками, но начальство категорически запрещает брюки.
– Нормальные ноги, просто икроножные мышцы хорошо выражены, – пожав плечами, я вышла из комнаты и направилась в свой кабинет, располагавшийся в правом крыле кафедры у пожарного выхода.
– Проходите, Евгения Анатольевна, садитесь, я сейчас форточку открою.
Она отстранила меня, подошла к окну, сама открыла форточку и уселась на подоконник.
– Ничего, если я так? Люблю подоконники.
Я пожала плечами:
– Да ради бога.
Мы закурили, я потянулась к кнопке электрического чайника и вопросительно взглянула на следователя. Та радостно кивнула:
– Ой, было бы замечательно. Я вторые сутки на ногах, кофе бы не помешал.
– Вторые сутки? Это что ж у вас, личная пятилетка?
– Нет, это катастрофическая нехватка сотрудников. Нагрузка большая, а выхода нет.
– А в адвокаты? – вынимая из шкафа банку кофе и чашки, спросила я.
Евгения Анатольевна махнула рукой:
– Нет. Какая адвокатура? У нас династия – дедушка, бабушка, папа, мама и я. Дома не поймут.
Меня интересовал один вопрос, задавать который я по понятным причинам не спешила. Как скоро она спросит меня о моих родственниках? Об этом неминуемо заходила речь при каждом столкновении с сотрудниками правоохранительных органов. Такова уж, видимо, моя судьба – быть дочерью криминального авторитета и женой его доверенного человека. В том, что и эта девица обязательно его задаст, я почти не сомневалась, оставалось только понять, в какой именно момент это произойдет.
– Вы давно на этой кафедре работаете? – с наслаждением затягиваясь сигаретным дымом, спросила Евгения Анатольевна.
– С момента окончания академии.
– То есть врачом вы не работали?
– Нет. А зачем? Меня никогда живые люди не интересовали, – пошутила я, вспомнив, что примерно так же отвечала на вопрос о своей прошлой профессии Ольга Паршинцева. – А чтобы анатомию преподавать, работать до этого врачом совершенно не обязательно. Важно иметь интерес к науке и к тому, чтобы обучать будущих врачей премудростям строения человеческого тела, вот и все. Врач без знаний анатомии – это как скрипач без пальцев, например. Я так считаю.
Я налила кофе в обе кружки, протянула одну Ряжской и села за стол. Следователь с благодарностью улыбнулась и сделала глоток.
– Господи, нектар животворящий. Еле на ногах держусь, за ночь не присела. Скажите, Александра Ефимовна, а вы по мужу Сайгачева или Гельман?
– Какая разница?
– Хочу определиться.
– С чем? Кто из них двоих мне кем приходится?
Видимо, в моем ответе было многовато агрессивных ноток, потому что щеки Ряжской слегка порозовели.
– Я что-то неприличное спросила?
– Нет. Просто мне надоело всякий раз…
– О, простите. Это я как раз хорошо понимаю. Родственные связи – дело тонкое и иной раз весьма обременительное. Я одно время всерьез мечтала сменить фамилию, чтобы не быть дочкой и внучкой «тех самых Ряжских», – вздохнула она, прижимая окурок в пепельнице пальцем. – Меня ведь даже на следствие брать не хотели, думали, блатная и глупая, работать не смогу. А у меня красный диплом. Представляете, как обидно?
– Вполне, – кивнула я. – У меня немного другая ситуация, но чувства ваши мне знакомы.
– Я еще почему спросила – фамилию Сайгачева я слышала не раз, когда была маленькой. Папа с дедом в 1980-х работали по делу какого-то криминального воротилы и дома обсуждали иногда какие-то детали. Рассказывали, что этот Сайгачев, хоть и молодой, владеет каким-то экзотическим японским боевым искусством, в нашей стране такого практически никто не знал. Наверное, я потому и запомнила, что слово «веер» никогда не вязалось в моем сознании со словом «боевой», – сказала следователь, допивая кофе. – Хотя фамилия, конечно, не самая редкая.
– Это точно о моем муже. Он практически единственный в России мастер тэссен-дзюцу, боя на веерах. Это не считая прочих его увлечений.
– Послушайте, но ему уже тогда было за двадцать…
– Вот ровно на столько он меня старше. Что вас удивляет?
– Нет, ничего, конечно, ничего. Все бывает. Но давайте вернемся к трупу.
– В комнату пойдем? – я уже сменила сапоги на туфли и надела белый халат с бэйджем.
– Можем здесь поговорить. Если честно, вид ваших препаратов… – она чуть сморщила нос. – Да и глаза от формалина слезятся.
Я пожала плечами.
– Как вам удобно. Так что вы хотите от меня услышать? Ванну, в которой обнаружен труп, я открывала пару дней назад, и там точно не было ничего, кроме препаратов. Ключи от учебных комнат хранятся в лаборантской на стенде, выдаются студентам под залог студенческого билета. У каждого ассистента есть второй ключ, но он только один, от своей комнаты. Лаборантка использует тот, что выдают студентам, когда полы моет.
Ряжская слушала с интересом, параллельно разглядывая меня, и это было не особенно приятно, не знаю почему.
– А во внеурочное время можно взять ключ?
– От моей комнаты нет. Есть специальный кабинет, куда приходят заниматься студенты после занятий, если есть необходимость. Но лаборант записывает всех, кто туда пришел, такое правило.
– Почему?
– Внутреннее правило кафедры. У нас несколько лет назад неприятное происшествие было, два идиота голову вынесли в пакете и по городу гуляли с ней, а потом у ларька бросили. Кафедру оштрафовали, заведующему выговор, студентов еле нашли и отчислили. С тех пор заведующий требует пофамильный список всех, кто приходит готовиться после занятий, – объяснила я. Ряжская кивнула:
