Молчи (ЛП) - Малком Энн (е книги TXT, FB2) 📗

Но теперь он выставил себя на всеобщее обозрение, опозорив значок, висевший у него на груди. Он судорожно сглотнул и вытер пот со лба.

Взгляд Эрика был спокойным, сдержанным, как всегда. Его хватка была крепкой на плече Мэддокса, этот ублюдок был сильным. Хотя он никогда бы этого не признал, но Эрик был намного сильнее его, если уж на то пошло. Но прямо сейчас, с жгучей яростью, бегущей по венам, Мэддокс мог бы победить его.

Эрик это видел. Он не доверял Мэддоксу, когда его гнев достигал апогея. Не то что бы он считал, что Мэддокс мог кого-то обидеть. Он беспокоился о том, что Мэддокс мог навредить себе. И теперь, когда эта девушка оказалась жива, у Эрика были подозрения, что, если они поймают второго преступника, Мэддокса следует держать как можно дальше от него.

— Брат, ты должен спрятать это дерьмо, — сказал Эрик, по-прежнему спокойно.

Он никогда не менял этого тона, ни когда бандит размахивал пистолетом перед его лицом, ни когда он пытался уговорить человека не прыгать в пропасть, ни когда девушка в его объятиях испустила последний вздох, а ее кровь покрывала его руки из огнестрельной раны на животе. Был ли это дар или проклятие, Эрик не мог решить. Ему было не по себе от того, как легко он может отключать свое отвращение, ненависть и жажду мести, но он знал, что ради значка, ради жертв, ради цивилизованного общества, лучше всего справляться с проблемами без каких-либо чувств. У его напарника это не очень хорошо получалось.

— Прости, — пробормотал Мэддокс, не глядя Эрику в глаза. Он хотел исчезнуть.

Эрик немного подождал, прежде чем отпустить его руку.

— Все хорошо… только ты сам будешь объяснять это дерьмо шерифу.

Мэддокс вытер окровавленные костяшки пальцев о джинсы и направился дальше по длинному коридору. Эрик бросил последний взгляд на дыру в стене и покачал головой, прежде чем последовать за напарником.

— Я не говорю тебе отстраняться от дела или что-то в этом роде, потому что знаю, что этого не произойдет, — сказал Эрик. — Но, может быть, ты подумаешь?

Мэддокс резко вскинул голову.

— Нет, черт возьми.

Эрик кивнул.

— Как я и думал. Это личное для тебя, я понимаю. С начала работы копом я понял, что многое жуткое дерьмо в нашем мире — реально. Это отвратительное, мерзкое дерьмо. Это будет преследовать нас, и преследовало бы, даже если бы глаза этих девушек были нам незнакомы. Но тот факт, что это именно та девушка, о которой ты не переставал говорить уже десять проклятых лет, пронзит тебя до костей, брат. Ничто это не остановит. Но если ты не собираешься отстраняться от этого дела, тебе придется держать все чувства при себе. Хотя бы ради нее. Ради других девушек, — Эрик вздохнул, ожидая, что Мэддокс посмотрит на него. — Ради тех, кто не вернулся.

Мэддокс сделал глубоких вдох.

— Просто позволь мне поговорить с администрацией больницы о том, чтобы починить дыру. Не хочу, чтобы шериф знал об этом.

Эрик прищурился, глядя на него.

— Пожалуйста, чувак, — сказал Мэддокс.

— Хорошо, но я не хочу через неделю услышать об этом от шерифа, так что проследи, чтобы все было починено, — Эрик сгорбился, как старик, стараясь изобразить охрипший и протяжный говор шерифа. — Черт возьми, Батист, какого черта ты позволяешь Новаку пробивать чертовы дыры в чертовых больничных стенах?

Мэддокс усмехнулся.

— Поразительно похоже.

Эрик выпрямился, ухмыляясь.

— Просто позаботься об этом.

Девушки вышли из больничной палаты и направились по коридору к Мэддоксу и Эрику, которые лениво стояли у главных лифтов. На девушках были большие серые толстовки и такие же спортивные брюки. Они были уродливыми, дешевыми, и ткань слегка зудела, но Орион все равно была рада. Все что угодно, кроме гребаного платья. Если бы ей когда-нибудь снова пришлось взглянуть на сорочку, ее, скорее всего, стошнило бы.

Они проходили мимо людей. Орион видела их периферийным зрением. Это были врачи, медсестры, санитары. И тогда впервые она ощутила тошнотворное чувство, позже она поймет, что это и есть посттравматический синдром. То, как ее кожа покрылась мурашками, когда вокруг нее сновали незнакомцы, обжигающее, покалывающее ощущение, от которого она вся вспотела. Она попыталась сосредоточиться на Мэддоксе и на том, как он болезненно ей улыбнулся, когда они подошли.

— Чувствуете себя лучше? — спросил Эрик, нажимая кнопку лифта и разглядывая их новые наряды.

— Не самые удобные или красивые вещи, которые вы могли найти, — ответила Жаклин, закатывая глаза.

— Эй, это спортивная форма департамента шерифа округа Кларк, — сказал Эрик, улыбаясь.

Орион почти не слушала их разговор, ее внимание все еще было сосредоточено на Мэддоксе и боли в его глазах. Звуки вокруг нее были далекими, почти приглушенными.

Пока в ушах не зазвенел знакомый голос у нее за спиной.

— Какого черта ты не удалил те письма? Она могла их увидеть.

— Знаю-знаю.

Что-то в Орион щелкнуло, какое-то острое чувство. Узнавание. Воспоминание. Она посмотрела на туфли доктора, который говорил. Они так блестели, что свет на потолке отражался от них. Спереди на брюках виднелись отутюженные складки, а на запястье поблескивал «Ролекс». Знакомый блеск. Она посмотрела в его глаза, бледно-голубые, и воспоминание сжало ей горло.

Смех. Но не от счастья. Что-то, рожденное из жестоких, развращенных глубин. Звон цепей. В комнате темно и воняет. Появляются тени. Она неподвижна, поймана в ловушку. Он шикает на нее, как на ребенка. Блеск «Ролекса» на его запястье. Он пытается заглушить ее крики.

Пронзительный звон лифта вырвал ее из воспоминаний. Из кошмара.

Орион смотрела, как врачи заходят в лифт, не сводя глаз с человека с бледно-голубыми глазами и смехом, который преследовал ее в аду. Она смотрела на его бейджик так пристально, что перед глазами все расплывалось. Ее ноги сами собой двинулись к лифту.

Она бы вошла, если бы не рука, которая схватила ее за плечо, вытаскивая из бездны.

Она подпрыгнула от этого прикосновения. Нежеланного, всегда нежеланного. В ее жизни никогда не наступит момент, когда кто-то прикоснется к ней, и она расслабиться. Это всегда будет грязно, болезненно и ничто иное, как пытка.

Ее первым инстинктом было замахнуться, бороться, хотя она перестала делать это много лет назад. Даже несмотря на то что она усвоила самые трудные способы борьбы, которые не приносили ничего, кроме еще большей боли.

Больница исчезла вместе с хваткой на ее руке.

Она вернулась в комнату с тенью.

Тень, которая принадлежит человеку.

Человеку, который был чудовищем.

У него бледно-голубые глаза, и он носит плотное пальто. Он никогда не раздевается. Он просто расстегивает молнию и берет свой приз за сорок долларов. Однажды, в припадке гнева, Первая тварь сказал ей, что такова цена ее мучений. Сорок гребаных долларов.

Орион лежит на кровати.

Тут грязно. Много пятен. Некоторые из них принадлежат ей. Жидкость, которая когда-то принадлежала ей, которую черпали эти мужчины. Крали у нее.

Каждая ее нога прикована наручниками к изножьям кровати. Руки над головой. Иногда они освобождали их, позволяя ей сопротивляться. Некоторым это нравилось. Другие не хотели возиться, они просто брали, болезненно и легко.

Он один из них.

Орион хочется зажмурить глаза, пока все не закончится, мечтать о других местах, других жизнях, но она всегда держит их открытыми. Остатки упрямства из ее прежней жизни. Ее прежнее «я». Она оставляет глаза открытыми, чтобы напоминать себе, что это не сон.

Вот почему она видит, как бейджик падает из кармана пальто на кровать. Это как в замедленной съемке, потому что все здесь происходит в замедленной съемке.