Священный любовник - Уорд Дж. Р. (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗

Глава 43

Занимался рассвет, когда Фьюри вошел в свою спальню и упаковал сумку L.L. Bean со спортивными принадлежностями, такими как полотенце, его iPod и бутылочка с водой…. А также приспособления для употребления наркотиков, включающие ложку, зажигалку, шприц, ремень и запас красного дымка.

Покинув комнату, он прошел по коридору со статуями с таким выражением лица, будто был преисполнен великими замыслами. Он не хотел находиться вблизи Бэллы и Зи, поэтому выбрал одну из пустых комнат для гостей рядом с парадной лестницей. Прокравшись через дверь, он почти вышел обратно в коридор, чтобы выбрать другую комнату: стены были бледно-сиреневого цвета, прямо как розы, которые любила Кормия.

Голоса додженов, проходящих по коридору, заставили его остаться.

То, что он собирался сделать, не казалось ему эпохальным событием.

Напоминало ныряние в холодную воду: пройдет шок, ты привыкнешь к тому, где находишься.

Его ободряла тишина в голове. С того момента, как он ступил на эту дорожку, колдун не сказал ни одного чертового слова.

Руки Фьюри совсем не тряслись, когда он насыпал немного белого порошка в центр ложки из чистого серебра и налил воды из бутылки. Открыв крышку зажигалки, он зажег пламя и поднес его под смесь.

Без всякой на то причины он обратил внимание на узор «Лилии в долине», нанесенный на серебряную ложку. «Горэм Стерлинг» [86], девятнадцатый век.

Когда смесь закипела, он положил ложку на мраморный пол, набрал полный шприц и потянулся за своим ремнем от «Эрмес». Вытянув левую руку, он протянул кожу через блестящую, золотую пряжку и туго затянул, а конец затолкал подмышку, чтобы удержать его на месте.

Вены выделились на сгибе руки, и он пальпировал их, выбрав самую толстую, но потом нахмурился.

Дерьмо в шприце было коричневым.

На мгновенье вспыхнула паника. Коричневый — плохой цвет.

Он тряхнул головой, прогоняя страх, потом проколол вену иглой и вытянул поршень, убеждаясь, что делал все правильно. Когда появилась красная капля, он, надавив большим пальцем, опустошил шприц и расслабил ремень.

Эффект наступил намного раньше, чем он воображал. В одно мгновенье он позволил руке обвиснуть, в следующее его желудок охватила ужасная тошнота, и он пополз к туалету в странном, замедленном, но неотвратимом движении.

Дерьмо определенно не было красным дымком. Не было никакого неторопливого расслабления, вежливого стука в дверь прежде, чем наркотики войдут в его мозг. Это было вооруженное нападение с использованием стенобитного тарана, и когда Фьюри вырвало, он напомнил себе, что получил то, чего добивался.

Смутно, на самых задворках сознания, он услышал, как колдун начал смеяться… услышал, как кудахтаньем прокатилось его удовлетворение, несмотря на то, что героин овладел оставшейся частью его разума и телом.

Его рвало, и, начав терять сознание, Фьюри осознал, что его обманули. Вместо того, чтобы убить колдуна, именно он остался в этой пустоши ее хозяином.

Хорошая работа, напарник… отличная.

Черт, эти кости в пустоши были останками тех наркоманов, которых колдун довел до смерти. И в самом центре лежал череп Фьюри недавно убитого. Но определенно не последнего.

— Конечно, — сказала Избранная Амалия. — Конечно, ты можешь быть изолирована… если таково твое желание.

Кормия кивнула, потом напомнила себе, что вернулась в Святилище, в страну поклонов. Наклонив верхнюю часть тела, он прошептала:

— Спасибо.

Выпрямившись, она оглядела личные покои Директрикс. Две комнаты были декорированы в лучших традициях Избранных, иначе говоря, интерьер вообще отсутствовал. Все было предельно простым, белым и без излишеств, единственным отличием от покоев других Избранных были лишь сиденья для аудиенций с сестрами.

Все было таким белым, подумала Кормия. Таким… белым. И они сидели в креслах с жесткими спинками и сиденьями.

— Думаю, это будет уместным, — сказала Директрикс. — Последняя оставшаяся изолированная летописеца Селена, ушла с этой должности с пришествием Праймэйла. Деве-Летописеце было приятно, что Селена оставила должность, учитывая изменения обстоятельств. Никто, однако, не предложил свою кандидатуру на ее место.

— Я бы хотела предложить себя на должность летописецы, ведущей первичные записи.

— Так благородно с твоей стороны. И это освободит остальных для Праймэйла. — Наступила длинная пауза. — Приступим?

Кормия кивнула и опустилась на колени. Директрикс зажгла фимиам и совершила церемонию изолирования.

Когда церемония была завершена, Кормия встала и подошла в противоположную часть комнаты к открытому пространству в стене, которое она бы назвала окном.

Через белый простор Святилища, она увидела Храм Изолированных Летописец. Пристроенный ко входу в личные покои Девы-Летописецы, у него не было окон. Внутри его белых пределов не будет никого, кроме нее. Только она, свитки пергамента и пинты с кроваво-красными чернилами, а также история расы, раскрывающаяся перед ее взором, которую она должна записать как сторонний наблюдатель, а не участник.

— Я не смогу сделать это, — сказала она.

— Извини, что ты…

Раздался стук по дверному косяку.

— Войдите, — крикнула Амалия.

Вошла одна из сестер и низко поклонилась.

— Избранная Лейла готова после купаний для его Величества Праймэйла.

— О. Хорошо. — Амалия потянулась за курительницей. — Давайте расположим ее в его Храме, и после я призову Праймэйла.

— Как пожелаете. — Избранная поклонилась и вышла из комнаты, и Кормия заметила улыбку предвкушения на лице женщины.

Вероятно, она надеялась оказаться второй в очереди к его Храму.

— Извините, — сказала Кормия, ее сердце билось с перебоями, как инструмент, который не мог подобрать свой ритм. — Я собираюсь уединиться в Храме Летописец.

— Конечно. — Взгляд Амалии внезапно стал проницательным. — Ты уверена в этом, сестра моя?

— Да. И это великий день для всех нас. Я обязательно должна все тщательно записать.

— Я буду приносить тебе трапезы.

— Да. Спасибо.

— Кормия… Я здесь, если тебе понадобится совет. Как частное лицо.

Кормия поклонилась и ушла в спешке, направляясь прямо к надежному белому храму, который теперь стал ее домом.

Закрыв за собой дверь, она утонула в неприглядной тьме. Свечи, расставленные в четырех углах комнаты с высоким потолком, зажглись по ее воле, и в их сиянии, она увидела шесть белых столов с белыми перьями, стоящими вертикально, сосуды с кроваво-красными чернилами и хрустальные чаши с всевидящими водами. В корзинах на полу находились свитки пергаментов, перевязанные белой лентой, готовые принять на себя буквы Древнего языка, дабы запечатлеть достижения расы.

У дальней стены располагались три двухъярусных кровати, на каждой из которых лежало по одной нетронутой подушке и идеально сложенной простыне. У изножья кроватей не было сложенных одеял, потому что температура была слишком идеальна для дополнительных покрывал. Чуть в стороне располагалась занавесь, которая прикрывала личную ванну.

Справа находилась богато украшенная, серебряная дверь в личные покои Девы-Летописецы. Ее Святейшество диктовало личные дневники только изолированным летописецам, и когда их призывали, они использовали эту дверь, чтобы попасть на пожалованную им аудиенцию.

Отверстие в центре входа предназначалось для передачи пергаментов между записывающими и изолированными летописецами, обменом в процессе редакции. Дева-Летописеца читала их и одобряла, либо правила всю историю, пока не находила ее подобающей. Одобренный свиток либо сокращали в размере и пришивали к другим страницам, создавая тома для библиотеки, либо его сворачивали и помещали в неприкосновенные архивы Девы-Летописецы.

Кормия подошла к одному из столов и села за табуретку.

Тишина и уединение будоражили, как людской муравейник, и она не знала, как долго просидела, пытаясь взять себя в руки.