Королева Златого Леса (СИ) - Либрем Альма (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Калека. Уродка. Вот что посмела родная мать, та, что привела её в этот мир, сказать о собственном ребёнке.
Надо же. Роларэн тогда даже не подумал о том, что это её испорченная кровь — причина смертности Каены, а не его собственная. Он отнёс дочь к её Златому Дереву, но это не помогло. Только волосы её, того осеннего человеческого оттенка, что и каждый угасающий в Златом Лесу лист.
Она сорвала тогда своими маленькими ручонками листок и сжала его в маленьком кулачке, совсем ещё дитя. А сейчас — сжимала так его пальцы, словно боялась, будто бы он попытается уйти.
Даже не говорила ни единого слова. Может быть, просто не могла.
…Рэну казалось, вот — его малышка, смотрит так враждебно на родную мать. Смотрит с болью, щурится от каждого слова, хлыстом ударяющего по сознанию. И прижимает маленького котёнка, искалеченную Равенну — к груди.
Он слышал — крики Шэрры. Той Шэрры. И без дерева, и без души. Шэрры, что называла его дочь ошибкой — больная, испортившая дерево. У нормальных эльфов рождаются здоровые, плевать, что смертные, дети. А его выродок — умрёт через несколько недель.
Сколько лекарств он перепробовал! Одно за другим, в непомерном количестве — начиная от трав и заканчивая даже добытой у людей древней эссенцией, заживляющей любые раны. Это продлевало Каене жизнь — на день или на полгода, — но не лечило. Она едва ходила, она просыпалась по ночам и содрогалась от кашля, выплёвывала на пол сгустки кожи.
Он был в отчаянье, его жена — шипела, что дочь у них уже заранее мертвец. Но кровь Вечного сильна; она не позволяла ей умереть.
А потом Рэн пошёл на крайние меры. Он приехал слишком поздно, чтобы хоть что-то помогло; Каена уже лежала на кровати, сложив худенькие ручонки на груди, под кровать забилась Равенна, поскуливающая от боли, ещё одна калека на дом могучего Вечного. Ей помочь никто не мог; родителей Роларэна не было в живых, Шэрра — да что она могла?
Каена не поддавалась магии. Она отторгала всё — все элементарные и самые замечательные лекарства.
У него не оставалось выбора.
Он резанул острым краем чаши, той самой, что лежала сейчас на полу у ног Каены, по запястью, и свежая бессмертная кровь потекла по металлу. И поднёс к губам умирающего ребёнка, понимая, что если уж сила Вечного, всё, что он сумел в себе отыскать, уставший, измученный после войны, не поднимет её и не исцелит, то она умрёт.
У него мог быть только один ребёнок. Эльфы рожают поразительно тяжело и редко; у Роларэна был всего один шанс. Он не мог позволить этому шансу просто так погибнуть.
Но Каена выжила. Она впитала в себя родительскую силу — настолько, насколько смогла. Смотрела на него этим таким разумным и прекрасным взглядом, и он улыбался в ответ, чувствуя, что его дочь с каждым днём всё больше и больше набирается сил. Что в ней наконец-то забилась жизнь.
Сейчас он убивал её тем же, чем и поднял из мертвецов. Кровью, в которой билась её душа, кровью, в которой билась её сила.
Роларэн знал — не надо было уезжать. Но уехал. Златой Лес падал под натиском Тварей Туманных, и не все они так ластились, как это делала Равенна. Не все они мурчали, когда их брали на руки или гладили по кошачьим головам. Не у всех была хозяйка, катавшаяся с ними по траве под сенью Златого Леса…
Было время, когда его Каена умела смеяться.
Он тогда уехал на последнюю, думалось, битву. Вечных с каждым разом становилось всё меньше, и Рэн слышал, как громко, неусыпно и неотрывно звали Твари, как кричали, протягивая свои когтистые лапы из невидимой дали, из кошмарной пустоты. Он их не боялся, но боялись другие, а он — Вечный, что редкость в Златом Лесу, — вынужден был выступать впереди.
А когда он вернулся, окровавленный, с глубокими царапинами и одной серьёзной раной, заживляя на ходу то, что мог, пешком, потому что лошадь испугалась и ринулась к Тварям во время трапезы, один, ведь из двадцати трёх Вечных больше никто не выжил… А когда он вернулся, было уже поздно.
Его жена решила всё сама. Шэрра сказала, что от калеки должна быть польза. Каена была — она и есть, даже умирая, — красивая. Как настоящая Вечная, с тонкой фигуркой, острыми — порежешься, — ушами, с улыбкой, быстрыми, меткими движениями и кошачьей грацией. Его Каена — первая невеста Златого Леса, даже если смертная, и Роларэн знал, что она однажды повстречает мужчину, который полюбит её, а она — его. Но доселе у эльфийки был только отец, единственный, кто не отталкивал её, не кричал в спину, не прозывался и не пытался снять шкуру с бедной Равенны.
Каена колдовала. Она уже тогда позволяла себе маленькие жестокости — по отношению к малочисленным местным юным эльфам, что шипели ей вслед. Но королю, жалкому мальчишке без капли Вечности в разжиженной крови, было наплевать. Он прошептал своё знаменательное "хочу", и Шэрра не вздумала воспротивиться.
Он не видел, что творилось в Каене тогда. Королю понравилась не глубина, а яркость зелёных глаз, не сила, а блеск медной рыжевизны на пылающем ещё тогда на небесах Златого Леса солнце.
Сейчас не было солнца и не было звёзд. И волосы Каены больше не сверкали, потому что видели только свет сотен свечей. Но их пламя сорвалось с вершины дворца и помчалось куда-то вниз, а Роларэн даже и не заметил, когда всё вокруг превратилось в сплошные туманы.
Её голова покосилась у него на коленях, и она шептала что-то в полубреду. Она пыталась закрыть глаза и отойти в далёкий, вечный сон, но не могла, потому что яд терзал изнутри хрупкое женское тело.
Сколько мужчин с той поры побывало в её постели? Забеспокоился ли кто-то, когда после первой брачной ночи короля нашли мёртвым?
Каена тогда прошептала отцу, уткнувшись носом в воротник его рубашки, что король взял её силой. Она пыталась воспротивиться — но смогла только к утру, только к утру резанула по запястью и выпила то, что он попытался у неё отобрать.
Было ли это правдой? Роларэн не знал. Он простил тогда, прощал каждый раз. И когда Шэрру её собственная дочь столкнула на Пылающий Путь, Шэрру, которая и не старела-то потому, что Рэн отдавал ей свою магию, не всю, но часть. И когда стёрла и его, и собственную мать из памяти Златого Леса, спрятала их имена за семью печатями. И когда её дочерняя любовь к единственному доброму к ней человеку переросла в что-то больше схожее на женскую глупую жажду.
Он верил только в свои две половины. Почему же никогда не видел, что точно то же случилось и с его милой Каеной?
Но сейчас было уже поздно. Рэн знал, что мог её исцелить, и Каене тоже прекрасно было об этом известно. Но она не просила. Королева — умела ли она умолять? Нет. Он не учил её этому, а больше было некому.
— Ты будешь жить, — он поцеловал её в лоб, словно на прощанье, погладил ладонью по щеке. — Поверь мне, Каена. Ты проживешь долгую, счастливую жизнь.
Она не дрожала. В последний раз силой воли открыла свои большие зелёные глаза, такие ясные и такие искренние, и улыбнулась без единого налёта греха, как улыбалась в далёком-далёком прошлом.
Каена. Вечное Златое Дерево.
Он видел отблески пламени в пустоте. Она сжигала собственную душу, чтобы на том пепелище в последний раз сплясать со своей любовью. Заставляла пламя пожирать Златые Листья.
Роларэн помнил, как выхватил палицу из пламени, понимая, что его это убьёт. Не огонь, разумеется, но яд её души. А тогда, когда лишь пошатнулся, но устоял, осознал — нет. В Каене было слишком много от него.
Или, может быть, Рэн давно уже научился терпеть любую боль, даже самую жуткую, даже такую, как эта.
Имело ли значение то, что случилось? Нет. Роларэн не думал больше о прошлом, для него не существовало будущего.
Он раз за разом сбегал, если только мог, сбегал, чтобы не видеть её безумного взгляда, не улыбаться на людях и не выставлять каждый из собственной спальни. Он позволил себе её и любить, и бояться одновременно, пусть и оттолкнул привычно мужскую самонадеянность.
По крайней мере, он не забыл себя самого. Хоть что-то в нём да сохранилось.
