Блаженная (СИ) - Ворон Белла (книги без сокращений .TXT, .FB2) 📗
Попробовать завестись… Есть контакт, ура! Я потихоньку тронулась, выползла с обочины, развернулась. Каракатица моя дорогая! Прости меня, глупую, я тебя обязательно починю!
Итак, что мы имеем. Никто не умер. Никто меня не видел. ДПС не нужно. Машина едет. Стекло и треснувшую фару придется менять, но это ерунда. До усадьбы я, пожалуй, дотяну. Мне фантастически повезло. Меня все еще била дрожь, нельзя за руль в таком состоянии. Надо немножко отдышаться и поблагодарить тех неведомых, что спасли мне жизнь. Я выползла из машины, уселась прямо на дороге, уставилась бессмысленно перед собой.
Узкое шоссе. Тусклые фонари. Канава. За канавой лес.
На опушке вековой дуб, похожий на растолстевшего оленя, вставшего на дыбы и устремившего в небеса раскидистые рога…
Эта картина кажется мне знакомой. И этот дуб-олень я как будто когда-то видела, только рога у него были покороче. И я так же сидела на дороге, было так же холодно и хотелось плакать. Все было так же, только машина лежала в канаве кверху колесами… Чья машина? Моя? Я не помню.
Дежа вю. Я потерла виски, встряхнула головой. Хватит. Пора отсюда выбираться.
Взбодренная адреналином, сна ни в одном глазу, я без приключений одолела остаток пути.
По темной аллее, ведущей к воротам усадьбы я ползла тихой сапой. Въездные ворота заперты. И никого поблизости. Лишь два тусклых фонаря за воротами меня встречают и кованная надпись на ограде:
“Вороний прiютъ”.
Я оставила Каракатицу под липами, вещи забирать пока не стала, едва ли кто-то польстится на мое барахло. Калитка, к счастью, оказалась открыта и я вошла в “Вороний приют”.
Когда здесь в последний раз ступала моя нога? Лет пятнадцать назад или больше? В полутьме, разбавленной тусклым светом редких фонарей все выглядело неузнаваемо. Я смутно припоминала развалины, обломки стен, битый кирпич… Сейчас под ногами тихонько похрустывает гравий, пахнет розами и каприфолью. В конце центральной дорожки возвышается главное здание усадьбы с колоннами у входа и балюстрадой вдоль второго этажа. Я смутно припоминаю, что где-то рядом, в левой части сада, гнулись под грузом прожитых лет замшелые яблони. Сейчас на их месте высятся, судя по аромату, розовые шпалеры.
Справа и слева, в отдалении от дорожки белеют флигели, в одном из них светится окошко на втором этаже. Я устремилась на свет, как ночной мотылек. Обогнула высокие розовые кусты. Если не сворачивать к флигелю, а пройти вглубь, то, если я ничего не путаю, можно дойти до пруда.
Я припоминаю белые кувшинки на темно-зеленой воде и прибрежную осоку, на которой любили качаться тоненькие стрекозы, голубые и розовые. Я с самого детства не видела таких стрекоз. В те времена я была уверена, что это водяные феи прилетают ко мне. Помню, как одна такая сидела на руке у очень старой женщины, которая прилегла на землю возле пруда. Нет, не прилегла, упала… Я знаю эту женщину, но не помню, кто она. Кажется, я опять вспоминаю сон… До меня доносится взволнованный мужской голос. Еще немного и я его узнаю…
— Осторожно! — слышу я в тот самый миг, когда моя нога цепляется за большой камень, я лечу в траву и меня подхватывает чья-то сильная рука. Едва удержавшись от энергичного выражения эмоций, я крепко хватаюсь за эту руку.
В темноте я не могу хорошенько разглядеть лица, вижу только, что подхвативший меня человек высок и худощав. Волосы, кажется светлые, на носу поблескивают очки.
— Спасибо! Как вы вовремя. — выдыхаю я.
— Я подумал о том же. — отвечает приятный голос.
— Как я могла его не заметить, такой здоровенный! — Я потираю ушибленную ногу и смотрю на камень, что так некстати встретился на моем пути, — На нем что-то написано… Марфа…
— Сапожникова. — подсказывает мне мой спаситель. — Этот камень несколько раз переносили с места на место. И все равно об него кто-нибудь спотыкается. И я не исключение.
Я похолодела.
— Я споткнулась о могилу?
— Ну что вы! Это кенотаф — памятный камень. Под ним никого нет.
— В любом случае, спасибо вам, что… поймали.
— Не за что. На конференцию приехали? Мне казалось, заезд только через неделю.
— На конференцию? Боже упаси! Я актриса.
— А… Маркиза де Мертей?
— Друзья зовут меня Кристина Блаженная. Тина.
Я протянула руку, но он не спешил ее пожимать.
.— Тина… Блаженная…
Я не могла в темноте разобрать выражения его лица, но чувствовала, что он сильно озадачен, сбит с толку. И что я такого сказала?
— Не волнуйтесь. С головой у меня все в порядке. — на всякий случай предупредила я. — Блаженная — это моя фамилия.
Я ожидала, что он вежливо посмеется моей шутке, и назовет свое имя, но он молчал, как будто все еще пытался что-то сообразить и ему это никак не удавалось.
— А вы? На конференцию? — спросила я, чтобы нарушить эту странную паузу.
— Что? — он словно очнулся.
— Или вы тоже актер?
— Боже упаси! — воскликнул он, точно скопировав мою интонацию, — Я доктор. Лечащий врач хозяина усадьбы и по совместительству семейный терапевт для всей труппы. Вадим. Герцын. — он протянул мне руку. Как Герцен, только через “ы”. — добавил он чуть виноватым тоном, словно извинялся за то, что не дотянул до Герцена. Я пожала его твердую, прохладную ладонь.
— Герцын… Вадим… Что-то знакомое.
— Мы виделись с вами… два года назад. Я работаю в больнице, в Воронине. Не помните меня?
Конечно. Его подпись стоит под заключением о смерти бабушки.
Но его самого я не помню.
— Значит, вы приехали… работать в театре… — произнес он с неуверенной, полувопросительной интонацией, будто пытаясь освоиться с этой нехитрой мыслью.
— Получается так, — улыбнулась я, — только, похоже, меня здесь не очень-то ждали…
— Вас ждали. — возразил он с интонацией, которую я не смогла понять. — Просто все сейчас в городе, в ресторане. Отмечают день рожденья. Я могу проводить вас в актерский флигель. Там сегодня готовили комнату для вас. Где ваши вещи? Или вы налегке?
— В машине. За воротами.
— Пойдемте. Проведу вас коротким путем.
Мы свернули на почти незаметную в темноте боковую дорожку. и снова повисло неловкое молчание.
— Значит вы ушли из больницы и работаете здесь? — не выдержала я.
— Я и здесь и там. — с готовностью откликнулся Вадим. — В больнице хорошая лаборатория. Я еще немножко наукой занимаюсь. А здесь у меня практика.
— И вы все успеваете?
— Это не трудно. Труппа молодая, мои услуги здесь почти невостребованы. Если бы не Борис Павлович, сидел бы без работы.
— Борис Павлович? Он болен?
— Ему нужны… консультации. — был уклончивый ответ.
Мы подошли к воротам и в свете фонарей я наконец-то смогла рассмотреть моего спутника. Он оказался примерно таким, каким я его представляла. Лет около сорока. Очень светлые, грустные глаза прячутся за очками. Пепельные вьющиеся волосы. Красивый, только очень какой-то холодный. Краем глаза я заметила, что Вадим тоже украдкой меня изучает, пока мы возились с багажником, и я в двух словах описывала мои дорожные злоключения.
Если бы в 19 веке уже придумали чемоданы на колесиках, то садовые дорожи было бы запрещено посыпать камешками. Мой чемодан громыхал, как чертова телега и я боялась, что сейчас сбежится народ из окрестных деревень. Но, в общем-то это было неплохо, под этот грохот разговаривать было невозможно, а значит не будет этих дурацких, тягостных пауз, которые я не умею заполнять.
Мы подошли к тому самому флигелю, где на втором этаже призывно светилось окошко. Нас встретил неизменный тусклый фонарь, небольшая, прохладная передняя, выкрашенная в бледно-бирюзовый цвет и узкая деревянная лесенка на второй этаж. Вадим с легкостью поднял мой тяжеленный чемоданище и двинулся вверх по лестнице. Я поплелась следом, лелея надежду, что этот сумасшедший день близится к завершению.
И вот длинный коридор, выстланый ковровой дорожкой, двери… двери… двери… Моя дверь оказалась в самом конце коридора. В замочной скважине торчал ключ.
