Небо и земля. Том 1 (ЛП) - Хол Блэки (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
И Люнечка, задирая голову, открывала широко глаза — от потрясения неожиданными открытиями. Она с интересом изучила лошадь, запряженную в телегу — единственный доступный транспорт в окрестностях, поскольку автотехнику давным-давно реквизировала амидарейская армия.
— Класивая лосадка, — заключила с уважением Люнечка. А Айями привалила удача. Повезло обменять мыло на килограмм ржаной муки.
Следующий пункт назначения — больница. Двухэтажное казенное здание красного кирпича на перекрестке, метрах в ста от ратуши. Во время войны часть медперсонала последовала за госпиталем, а прочие ушли на фронт в санитарные бригады. Единственной хозяйкой больничных владений осталась Зоимэль лин Ливоама — заведующая и по совместительству врачевательница широкого профиля, преданная лечебному делу. Никому из горожан не отказывала. Больной зуб вырвать — к Зоимэль, вывих вправить — к ней же, кишечные колики облегчить — в больницу, обострение желчекаменной болезни снять — туда же.
Айями при первой же возможности старалась заглядывать к Зоимэль — хотя бы потому, что больше трех лет назад та спасла жизнь Люнечке. Дочка родилась синюшной, с пуповиной вокруг шеи. Не дышала уже, а врачевательница вернула дитя с того света. Силой развела руки Хикаяси*, вырвав младенчика из смертельных объятий. И за это Айями испытывала бесконечную благодарность к Зоимэль — решительной сорокалетней женщине с некрасивым лицом. Бывают такие люди: вроде бы и рот у них на нужном месте, и глаза не скошены, и нос как нос, — а в целом получается дисгармония. Наверное, поэтому Зоимэль так и не вышла замуж. А может, не из-за внешности, а из-за прямолинейности, принципиальности и большого ума. Ведь известно, что мужчины избегают женщин, которые их превосходят по количеству серого вещества.
Мечтая быть похожей на Зоимэль, еще в школе Айями строила грандиозные планы. Когда-нибудь она выучится: неважно на кого — на врача, на инженера или на архитектора — и станет такой же уверенной и независимой. Но сначала знакомство с Микасом спутало задуманное, а потом мечту похоронила война.
Заведующая больницей жила одна, но года два назад взяла под опеку детей умершей соседки — двух мальчишек-погодок. Сорванцы доставляли Зоимэль немало хлопот, однако ж, война заставила их повзрослеть. А Айями периодически наведывалась в гости и делилась скудными запасами.
Зоимэль стояла на ступеньках под козырьком — её белый халат не спутаешь ни с чем другим. Несмотря на тяготы военного времени, женщина умудрялась оставаться чистюлей и аккуратисткой. Одно слово, медработник, привыкший к стерильности и порядку. И сейчас Зоимэль разговаривала с двумя даганнами. Айями, вывернув из-за угла, не сразу заметила чужаков, а, заметив, притормозила, но поздно. Больничное крыльцо очутилось в паре шагов.
Двое мужчин. Тот, что слева — офицер, которому Айями отдавила ногу в ратуше. Тот, что справа — пониже и рангом, и ростом. Зоимэль смотрела на военных снизу вверх, но мелкая комплекция не мешала ей вести беседу на повышенных тонах.
Бежать бы Айями отсюда, пока офицер не обратил на неё внимания, но бросить врачевательницу на произвол судьбы показалось предательством. Улица вымерла, из горожан никто и носа не высунул наружу, в то время как офицер угрожающе навис над Зоимэль, а она нисколечко не испугалась.
Как медведь, — пришло в голову Айями при взгляде на старшего по чину чужака. Рослый, могучий, руки как оглобли и ревет низко. До неё не сразу дошло, что офицер распалялся на даганском, Зоимэль возражала на амидарейском, а второй даганн выступал в роли переводчика.
— Вы не посмеете закрыть больницу! И верните лекарства! — воскликнула Зоимэль. — В городе остались люди. Представьте себе, они иногда болеют. Их нужно лечить. Грядет зима, начнутся простудные заболевания, не говоря о хронических болячках…
Она замолчала, выжидая, пока переводчик озвучит гневный выпад на даганском. Выслушав, офицер поморщился.
— Sofostir dir him krun! — рявкнул раздраженно.
— Ми конвьискоффал медьикамент, — последовал перевод.
В дальнейшем офицер вещал, а его соотечественник излагал на амидарейском бегло и с сильным акцентом, но убогий перевод с лихвой компенсировался эмоциональной составляющей.
— Хорошо, забирайте дорогие и дефицитные препараты, но оставьте хотя бы бинты. И йод, и антисептики… И антибиотики нужны. И анестетики отдайте! Как я зашью рану, если человек распорет ногу или получит открытый перелом? Предлагаете пациентам истечь кровью у входа? — возмутилась Зоимэль. Ей приходилось прерывать монолог, чтобы переводчик донес просьбу до своего начальника.
Хмыкнув, офицер ответил грубо и отрывисто.
— Участь местного населения заботит нас в наименьшей степени, — последовал перевод. Может, не совсем так прозвучало, но смысл был примерно таков.
— К чему тянуть? Выстройте в ряд и прикончите махом! — не сдержалась Зоимэль.
— Всегда успеется, — ответил холодно офицер. — Больница переходит к нам. Отдайте ключи.
— Тогда мне проще её поджечь, — упёрлась врачевательница. Мол, не доставайся же ты никому — ни своим, ни врагам.
— Из-за вашей выходки выгорит треть города. Я давно заметил, что вы, амидарейцы, питаете нездоровую симпатию к огню, — заключил презрительно офицер и кивнул на храмовую трубу. Из жерла поднимался черный дым.
— Питаем, — подтвердила Зоимэль. — И знаете, почему? Потому что вы принуждаете наших женщин к… к… Склоняете к прелюбодеянию! Как им жить со стыдом? Как смотреть в глаза людям? Они не вынесут позора и выберут хику*.
Переводчик замялся, не зная, как произнести на даганском непонятное слово.
— Хи-ку, — повторила раздраженно Зоимэль. — А ведь у них дети! Правильно говорят, что даганны хуже зверей! — воскликнула она, и лицо офицера налилось яростью, а руки сжались в кулаки.
Айями, задохнувшись от страха, прижала к себе дочку и закрыла ей глазки. Сейчас Зоимэль убьют! Одним взмахом руки свернут шею отчаянной амидарейке.
— Может быть, ваших женщин бьют, истязают, а после оставляют умирать? — проговорил медленно офицер.
— Н-нет… — ответила Зоимэль.
— Может быть, у них на глазах убивают детей? Например, выбрасывают из окон.
— Н-нет…
— Может быть, у них на глазах пытают мужей и престарелых родителей?
— Н-нет…
— Может быть, их сгоняют в сарай и, заперев, сжигают заживо?
— Н-нет… Послушайте… — растерялась Зоимэль.
— А знаете, почему? — цедил офицер. — Потому что на подобные зверства способны только вы, амидарейцы.
— Неправда! Это ваш почерк! Всем известно…
— Валите с больной головы на здоровую? — прервал офицер. — Хотите сказать, четыре года назад ваши войска не перешли границу и не сравняли с землей десятки городов Даганнии?
В его устах название родной страны превратилось в напевное "Доугэнна", произнесенное с гордостью. Единственное слово в чужом языке, оканчивающееся на гласную.
— Как раз наоборот! — Зоимэль вздернула подбородок. — Вы вероломно вторглись на нашу землю!
Собственная смелость опьянила женщину. Пусть эти мгновения станут последними в её жизни, но она выскажет всю правду захватчикам.
— Вижу, ваша пропаганда первоклассно прочистила мозги, — фыркнул надменно офицер. — До недавнего времени ваша страна интересовала нас как собаку — пятая нога. А потом амидарейские войска перешли границу. И не делайте вид, будто не знаете. Пленные не раз хвастали, что захват месторождений аффаита* и нибелима* — конечная цель Амидареи, — заключил брезгливо.
— Ложь! — воскликнула Зоимэль, но уже не так уверенно.
Айями не разбиралась в узкопрофильных терминах. Об аффаите не слышала, зато довелось познакомиться с нибелимом. В школе часть кабинетов освещалась с помощью этого материала. Светильники горели с незапамятных времен, еще до разрыва отношений с Даганнией, и погасли незадолго до выпускного вечера.
— Ваши обвинения бездоказательны! А мы видели кадры! И фотографии, на которых даганны издеваются над амидарейцами, — защищалась врачевательница.
