Дети Солнца (СИ) - "Гаранс" (читать полностью книгу без регистрации TXT, FB2) 📗
Люди не обращают на них внимания, едят, пьют, болтают. А у нее шумит в ушах, и ноги ослабли. Она, наверное, сейчас даже встать не сможет.
— А если Флавий не примет помощи?
— Он должен принять! — Рената вспыхнула, осеклась и продолжала тише: — Ты… ты прости, но не тебе об этом говорить. Ты не знаешь, что такое любовь. Он примет. Сейчас примет. А потом… Если даже я буду ему не нужна, если даже я никогда его больше не увижу, я всё равно буду счастлива, зная, что он свободен и спокоен. Ведь он… Он горит, Уирка.
— Да, горит. И может обжечь.
Странно это — чувствовать себя старше и опытнее того, кто всю жизнь тебе покровительствовал, учил на собственном примере. Становится неловко за него и за себя. Уирка взяла руку Ренаты в свои, погладила. Заглянула в лицо — снизу вверх.
— Хорошо. Я поговорю с дядей о Флавии.
— Поговори. Я готова хвататься за соломинку.
— Это может оказаться та самая соломинка, которая сломала хребет дракону.
— Что?
— Прости, порю чушь… Ты права, стоит попробовать всё возможное.
Дядя беседовал с Сегестусом, и Уирка ходила вокруг них, ждала. Выглядел дядя как всегда: спокойным, уверенным, но отстраненным. Даже когда Сегестус ушел, Уирка всё никак не решалась начать разговор. Встала рядом, по своему обыкновению переминаясь с ноги на ногу и хлопая глазами — дура дурой. Дядя заговорил первым, ласково и без малейшего намека на улыбку:
— В последнее время ты меня тревожишь. Раньше сразу рассказывала о своих заботах, а теперь скрытничаешь не хуже Ренаты. Взрослеешь?
Уирка пробормотала что-то невнятное. Вот сейчас бы и поговорить о Флавии, но язык прилип к гортани. Она чувствовала себя трусихой.
— Что бы ни было со мной, вы, я надеюсь, вернетесь в империю, — сказал Ансельм. — На вас с Ренатой можно положиться. Вы моя надежда. Ради таких как вы стоит защищать империю. Вам отстаивать ее и служить ей, когда меня не будет.
Ни разу еще дядя не говорил так, словно собрался умирать. Уирка ужаснулась и сразу забыла всё, что хотела сказать. Дядя допускает, что может умереть? И оставить их одних? Нужно было немедленно что-то сказать, скрыть растерянность. Дядя на Уирку надеется, а Уирка сейчас разревется, как маленькая, вцепится в него и будет канючить.
— Сделаю что смогу, — сказала она. — Только…
— Нет, неправильно. Ты просто сделаешь все. Даже то, чего не сможешь. Я-то знаю. Я убежден, что будущее империи зависит от таких как ты — не омраченных и ничем не запятнанных. Юных.
Все, поймал. Подцепил — и тащит. С Уиркой это несложно. Она так и не научилась закрываться от своих. Слова сами вылетели вместе с горячим воздухом — Уирка вернула Ансельму немного жара от обжегшей ее похвалы.
— Я нексум Флавия. Так что неомраченная и незапятнанная — это не обо мне.
Дядя был явно удивлен уловом.
— Когда? И как? — И тут же закаменел лицом: — Если ты добровольно связала себя обрядом кор нексум с либертином — это предательство, Уирка. Если тебя взяли насильно… что бывает крайне редко… — это преступление, и здесь выход один: изолировать Флавия. Пожизненное заключение в каменном мешке.
Уирка сникла. Искательно заглянула дяде в глаза — неужели не найдется хоть немного сочувствия? Укололась о его взгляд, зажмурилась.
— Каменный мешок… Можете считать это предательством. Готов понести любое наказание, — она оттарабанила бодрой скороговоркой и осмелилась приоткрыть один глаз.
Дядя был серьезен. Он даже еще больше подтянулся, выпрямился, как на официальной церемонии. Подбородок поднят, челюсти сжаты. Процедил сквозь зубы:
— Ты сама себя предала. Флавий будет твоим наказанием. Я передаю Флавия тебе. Под полную ответственность. За всё, что он совершит, будет спрошено с тебя.
— Отлично! — Уирка подскочила, вся вспыхнув, словно получила давно выпрашиваемый подарок. — Я тогда с ним поговорю. Он знает много полезного. Мне расскажет, точно!
***
После разговора с дядей коленки еще подрагивали, но Уирка уже ни в чем не сомневалась и ничего не боялась. От имени Ансельма она сообщил хозяевам дома, что пленника надо бы отмыть и переодеть, и отобрала для него одежду из предложенной.
В сарае, где заперли Флавия, раньше была мастерская. Ее частично освободили и превратили в горницу: свалили козлы, доски, скамьи у дальней стены, покрыли пол слой свежей соломой, на широкую лавку положили набитый сеном тюфяк и шерстяное одеяло.
Уирка тихо встала в открытой двери и любовалась Флавием. Бывший элегантный красавец выглядел жалко: тощий, грязный, сальные волосы торчат в разные стороны, черная борода неопрятно топорщится. Шагает от стены к стене туда-сюда, по-южному размашисто жестикулирует и декламирует своим красивым музыкальным голосом:
— Месть должна быть аккуратной, красивой, со-раз-мерной. Главное: месть должна быть неотвратимой. Так у нас заведено, верно? Причиненная боль не требует возмещения, мстить стоит только за унижение. Разве не унижение для нас обоих, что нас разлучили таким образом? Но не думаешь ли ты, Магда, что мне не за что мстить и тебе тоже?
Он уселся на солому, манерно вытянул руки ладонями вверх и уставился на свою собеседницу. Уирка отчетливо видела эту женщину — высокую, с четким профилем, с вьющимися русыми волосами. В просторной скогарской рубахе, в мужских портах. Женщина смотрела на грязного всклокоченного пленника сверху вниз с выражением материнской жалости, но Уирке показалось, что в складке ее тонких губ подрагивает презрение.
— Зачем я начал эти игры с кор нексум, Магда? — говорил Флавий. — Я же теперь мешанина из непойми чего. Будь проклята моя трусость! Ты же знаешь: если бы не она, я бы никогда…Никогда. Зато теперь у меня храбрости — хоть залейся. Я подцепил эту отраву от тебя, спасибо, Магда. Не было бы только передоза. Еще столько всякой дряни струится по венам… Для меня это слишком, — он понизил голос до шепота: — Теперь я понял, что смерть — это не больно. Но дело не в боли, ты же знаешь, дело никогда не было в боли. Смерть — ущерб, унижение. Я не могу на это пойти. Да и кто возместит этот ущерб после моего ухода?
Уирка стукнула распахнутой дверью о стену и шагнула в сарай:
— Ну что, нексум, в баню-то пойдешь? Воняет от тебя — закачаешься.
Флавий вздрогнул пригладил волосы:
— Зеркало есть?
— Там всё есть. Вода согрета, и одежда на смену готова. Идем?
— Веди!
Баня у Ларса была на загляденье: новенькая, крепкая, сложенная из крепких сосновых бревен. Над крышей стелился дым, из низкой раскрытой двери пахло распаренным листом и чистым горячим паром.
У Флавия загорелись глаза:
— Спину потрешь?
Уирка разделась до рубахи, макнула колючую мочалку в кадку с разведенной водой, щедро намылила и шлепнула на тощую бледно-оливковую спину. Протянула от плеча до плеча, да поперек лопаток, да вдоль хребта. Давила с силой, чувствовала, как упруго пружинит, сопротивляется под руками тело. Флавий, зараза, кряхтел от удовольствия.
— Еще давай, еще! Ты что гладишь? Сильней давай! Сильней!
Ах, сильнее? Уирка надавила сколько было сил в левой руке — правую она старалась не напрягать. Флавий выгнул спину, блаженно постанывая. Уирка макнула мочалку в другую кадку, с горячей водой. Снова шлепнула на спину, смывая пену. Флавий вздрогнул, но промолчал. Уирку же как ожгло. Она отстранилась передохнуть — и почувствовала, что вся взмокла. Надо было совсем раздеться. Ничего, она выпроводит Флавия и сама вымоется. Только сначала они поговорят.
Флавий распрямился, блестя сквозь пар мокрым телом. Растерся полотенцем до скрипа, сладко потянулся.
— Хорошо! Сама-то чувствуешь, как хорошо?
Уирке пот застилал глаза, руки дрожали от напряжения, растревоженное плечо ныло. Но удовольствие Флавия она чувствовала: тело приятно зудело, и хотелось летать. Она передала Флавию небольшое круглое зеркальце и нож, и он, не заворачиваясь, как был обнаженный, уселся на лавку бриться.
А Флавий с удовольствием предвкушал перемену участи. Соскребал ножом волосню с подбородка, наблюдал, как Уирка мнется у порога с мочалкой в руке, и веселился.
