Свидетель (СИ) - Манукян Галина (читать книги без .txt) 📗
Варя взглянула на него, поражая тут же восстановленным неторопливым спокойствием.
- Тут лучше ответить цитатой: «Кто без греха, пусть первым бросит камень».
- Я никого не насиловал, - почему-то опешил прокурор. - И речь идет об уголовном преступлении, а не о морали.
- Возражаю! - подхватился Морфин.
- Возражение принято, - сказала судья.
- Я все-таки отвечу, - произнесла Варя. - Насилие - скользкий вопрос. Иногда мы неосознанно или сознательно выбираем насилие, чтобы отплатить долг, провоцируем ситуацию, чтобы почувствовать боль, иначе невозможно чувствовать себя живым. Ваша должность, господин прокурор, является насильственной по сути. Насилие психологическое бывает страшнее физического...
- То есть вы подтверждаете, что насилие имело место! - вскричал прокурор, подскакивая с места.
- Среднестатистический человек смотрит фильмы ужасов, боевики с массой убитых, читает книги о маньяках, чтобы получить разрядку, адреналиновый укол, - продолжала Варя, словно не слышала обвинителя. - Только для того, чтобы вздохнуть с облегчением по завершении и почувствовать себя живым. Мы многое делаем, чтобы заполучить это чувство и загипнотизировать себя. Боль в виде садизма и мазохизма в настоящее время вообще воспевается в популярных песнях, кино, театральных постановках. Ныне это малоприятный, но модный тренд. И никого не судят - ни того, кто воспевает, ни того, кто фантазирует. Почему? Потому что это есть в каждом. И во мне, и в господине Черкасове, и в вас, господин прокурор, - Варя взглянула на обвинителя, и тот почему-то отвел глаза. - Я не приветствую насилие, но иногда боль становится отправной точкой или завершающим аккордом долгого путешествия... В нашем случае тиран и жертва определяются навскидку, и не думаю, что в суде, сделанном по ложному заявлению, стоит обсуждать данную ситуацию. Если так называемая жертва себя таковой не считает, состава преступления нет.
- Свидетель, прошу говорить по существу вопроса, - встряла судья. - Имело ли место изнасилование?
Варя закусила губу и сказала вперед в пустоту:
- Н-нет.
- Вас похитил, увез против воли Валерий Черкасов?
- Н-нет, - снова неуверенно.
- Вам угрожал смертью обвиняемый?
- Нет.
- Пытался подкупить, чтобы вы не выдвигали против него обвинений?
- Нет.
- Хорошо. Объявляю перерыв. Суд удаляется для вынесения приговора.
Все это время Черкасов смотрел под ноги. Не хватало духу взглянуть на Варю, душила совесть. Варя солгала ради него. И, пожалуй, проще, справедливее было терпеть побои и весь ад по ту сторону решеток во имя ее прозрения, чем принимать ее унижение перед камерами, жадными до сплетен и слухов людьми - он не заслужил эту жертву. Тотчас осознание собственной трусости ударило словно током: прятаться он тем более не имел права, теперь - когда Варя стоит на виду у всех, как обнаженная. Пунцовый от стыда, Валерий поднял глаза. Она стояла все там же, слишком хрупкая и слишком сильная, окруженная полицией и ОМОНом. Не жертва, но полная жертвенности. Непостижимая, как свет, все еще окружавший ее голову и плечи едва различимой дымкой.
Черкасову вспомнились слова Праджни-Джи: «Думаешь все можно исправить, как испорченное колесо или протекшую канализацию?» И сейчас стало понятно: не всё.
Варя не смотрела на него, кто-то ей подал бутылочку с водой, и она пила. А Валерий смотрел, не отрываясь. От любви и стыда болело сердце, малодушно хотелось избавления от наручников, от несвободы, хотелось сесть рядом Варей и, взяв в руки ее тонкие, нежные пальцы, поцеловать один за другим, согреть, а потом закрыть глаза и стереть в прошлом всё, что было. Но он сам, и никто другой, растоптал посланный ему Богом дар. Вдруг Варя подняла глаза и улыбнулась ему. Грустно, понимающе, открыто, словно читала его мысли и прощала ему и трусость, и малодушие, и жестокость... У Черкасова предательски зачесалось в глазах. Он хотел улыбнуться ей, но не получилось. Он только смотрел на нее и понимал, что любит и что этого мало.
* * *
Как в плохом кино прозвучало:
- Встать, суд идет.
Сухим, безэмоциональным голосом судья зачитала приговор.
- ...Черкасова освободить в зале суда за отсутствием состава преступления, - прозвучало, как в тумане.
Морфин торжествующе обернулся к Валерию и поднял согнутую в локте руку со сжатым кулаком. «Но пассаран»... Внезапно полицейские, охраняющие «аквариум», отперли стеклянную дверь, сняли наручники с затекших запястий и позволили выйти.
- Вы свободны.
Не видя ни адвоката, ни журналистов, хлынувших к нему рекой, не слыша поздравлений, Валерий устремился к Варе. Взял ее за руку.
- Я никогда не смогу отплатить тебе за все, что ты для меня сделала. Спасибо.
- Ты мне ничего не должен...
Ее голос заглушили вопросы оголтелых репортеров, щелчки фотокамер, гул довольных и недовольных исходом процесса. В уголке Вариного глаза сверкнула слезинка. Только что нерушимая, с его прикосновением Варя вдруг стала уязвимой, уставшей. Поддавшись порыву, Валерий потянул ее прочь из зала, от водоворота липких, чужих мыслей и алчных взглядов, требующих драмы или комедии.
Закрывая Варю собой от них, слишком грязных, чтобы пачкать ее своими домыслами, Валерий стремительно вылетел из здания суда. Глотнул холодного московского воздуха, опьянел от свободы. Снова ослепили вспышки. Папарацци и тут хватало.
Валерий и Варя побежали. Что-то хлопнуло рядом, они не заметили. Через квартал завернули за угол. Спрятались в каком-то подъезде с выбитыми стеклами. Остановились, запыхавшись. Раздетые, окутанные морозом и не чувствующие его.
Слова у Черкасова застряли где-то в груди - там, где сердце. Варя светилась, смотрела на него, но не помогала, ждала его слов. Свои, самые важные, она уже сказала.
- Кира и Руслана тоже выпустят, - несуразно сказал Валерий.
- Да.
- Я благодарен тебе!
- Да.
- Я... я не заслуживаю тебя, - вырвалось вдруг.
Свет в ее глазах померк. Она поежилась, и лицо ее обрело обреченно смиренный вид, полный печальной удовлетворенности, словно она ждала не признания, а вот этого... Охваченный стыдом, Черкасов запустил пятерню в отросшие, длинные совсем волосы.
- Варя, правда, я мизинца твоего не стою... Я...
С громким выдохом она отстранилась. Улыбка вышла вымученной.
- Приятно знать, что у меня настолько дорогие мизинцы. Интересно, сколько дают за мою голову... Тут холодно, Валера. Надо возвращаться. Вернуть Саше Морозовой ее манто. Забрать твой рюкзак.
Она сделала шаг прочь от Черкасова. Он остановил ее, дотронувшись до предплечья. Повернул к себе, заглянул в глаза.
- Я не заслуживаю тебя, Варя. Но я... тебя люблю. Я люблю тебя, - второй раз далось проще. - Ты сможешь... терпеть меня рядом?
Варя тихо рассмеялась, превращая невыносимое напряжение, стыд, вину в счастье.
- Не знаю, но могу попробовать.
И только сейчас понимая, насколько все было лишним, наносным, даже его робость перед ней, Валерий бережно обнял Варю. Коснулся губами лба, светлой макушки, так пахнущей молоком и медом, согрел дыханием тонкие, замерзшие руки. Поцеловал.
- Варя, Варенька...
Легкий смех ее растаял, как снежинка на ладони, уступив место мягкой, спокойной серьезности. Варя подняла руку и погладила его черные индийские кудри.
- Бедный мой, бедный. Я все знаю. Про мауну, про арест. Про травлю.
- А я знаю про тебя слишком мало. Только то, что ты удивительная, видишь прошлые жизни и... еще нежная, божественная, чистая... Ты даже не знаешь, какая ты!
- Расскажи мне, - улыбнулась она.
Черкасов склонился и, взглянув ей в глаза, будто прося разрешение, робко поцеловал Варю в губы и отстранился, будто боялся спугнуть это нечаянное, незаслуженное счастье. Она потянулась за ним, и Валерий прижал ее к себе, разрываясь в желании согреть, защитить, любить.
- Пожалуйста, пообещай мне одну вещь, - тихо сказала Варя, когда он выпустил ее.
- Какую?
