Черный Янгар - Демина Карина (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗

Она отвела руку, позволив клинку упереться в грудь.

– И сейчас ты собираешься убить меня.

Молчит. Нервно дергается кадык, а сердце в груди захлебывается страхом.

– Но медлишь, снова медлишь. – Пиркко шагнула, и острие прорезало некогда белые одежды. Сталь впилась в кожу, но боли Пиркко не ощутила. – Если решился ударить – бей.

И Талли ударил. Дернул рукой, неловко, неумело, словно разом вдруг позабыв всю отцовскую науку. Заскрипел клинок, пробивая мышцы и кость, глубоко вошел в грудь.

– Легче стало? – спросила Пиркко и ногтем провела по кромке. – Можешь еще раз попробовать. Мне не больно.

Он выпустил рукоять и, отпрянув, попятился.

Бедный трусливый Талли.

Глупый брат…

Пиркко вдруг поняла, что не нуждается больше в братьях. И этот темноволосый человечишко, который вот-вот скончается от ужаса, ничуть не более близок ей, нежели прочие.

Корм.

Вытащив из груди меч – ударить и то не сумел как следует, – Пиркко отбросила его в сторону и приказала:

– Стой!

Талли подчинился. Забавно было смотреть, как мечется он, силясь скинуть сеть ее воли, и стонет, и рвется, но лишь теряет силы. И паутина сумерек, что легла ему на плечи, пьет его силу.

– Ты… – Он сумел разжать губы. – Ты… чудовище.

Глаза его сделались красными, а из ушей кровь хлынула. И Пиркко, подобрав струйку пальцем, лизнула.

Кейне задержалась рядом с Талли, смакуя его агонию, позволяя ей длиться, и лишь когда тело в тенетах сумерек замерло, отступила с сожалением и вздохом, эхо которого прокатилось по коридорам дворца. Впрочем, огорчение Пиркко было недолгим. Под сотворенным ею пологом, что разрастался с каждой выпитой жизнью, осталось много людей, а в городе их и того больше. И не только в городе.

Весь Север принадлежит Пиркко.

И она, проходя мимо зеркала, остановилась. Из сумеречных глубин выступила навстречу дева, прекрасней которой не было на всем белом свете.

Засмеялась Пиркко легко и радостно.

Разве не чудесный сегодня день?

Глава 49

Сумеречные игры

Говорят, что смерть не обманешь, не отвадишь от порога полынным листом, солью заговоренной. Не остановишь холодным железом. И не перебросишь на иную, чужую тропу.

Говорят, что за каждым явится она в свой срок и обличье выберет такое, какое заслужил человек. К одним придет на острие копья или стрелу оседлает. Другим предстанет зверем диким. Третьих подстережет болезнью. Множество лиц у той, чье имя страшатся вслух произносить, дабы не призвать ненароком.

У моей смерти были крылья, сотканные из сумерек и стылого болотного тумана.

Ее глаза из синих стали серыми, пропыленными. Лицо будто из пепла вылеплено. Побелели губы, а длинные волосы рассыпались паутиной. В ней поблескивали камни и золотые нити, в которых запутался ветер. Он рвался из тенет, и волосы шевелились, шелестели.

Та, что ступила на песок, набирала силы.

И крылья ее росли, грозя заслонить от неба целый город. А потом, что будет потом?

– Ты… – шевельнулись белые губы, обнажая белые же десны. Зубы же Пиркко сделались черны, точно обуглились. – Тебя не должно было быть.

Ее голос изменился. Теперь в нем был шепот ночи с пугающим поскрипыванием половиц, вздохами заброшенного дома, скрежетом когтей по металлу и нежным голосом тьмы.

Мне хотелось слушать его.

И сбежать.

Но я шагнула навстречу сестре.

– Не так, – сказала она и вытерла ладонью распухшие губы. – Так не интересно. Быстро не интересно.

– Аану, назад! – Янгар схватил меня за руку и дернул. – Назад, пожалуйста…

– Почему ты выбрал ее?

Мир стремительно лишался красок. Жизнь уходила из него по капле, и я слышала, как плачет земля, лишаясь сил.

– Почему, Янгхаар Каапо?

Пиркко шла вдоль ограды, рукой касаясь железных прутьев. Пальцы перескакивали с прута на прут, и на каждое прикосновение металл отзывался слабым звоном.

– Скажи, разве я не красива?

Она встала на цыпочки и закружилась. Взлетело черное покрывало волос, загудело, словно прятались в них злые полосатые осы. Со звоном хлестанули золотые цепочки по щекам Пиркко, но не оставили и следа.

– Красива, – ответил Янгар.

– Все так говорят. Но ты… неужели я тебе совсем не нравлюсь?

– Нравишься.

Пиркко рассмеялась, и смех ее заставил железо дрожать.

– Тогда иди ко мне. – Она протянула руки, растопырила пальцы тонкие, неправдоподобно длинные, с острыми когтями. – Обними. Поцелуй.

Запрокинула голову, обнажив шею с бурыми узорами, чужой кровью нанесенными. В крови же было и некогда белое платье. Пиркко вдруг сунула руку под ворот, рванула. Раздался сухой треск ткани, и жемчуг посыпался на землю.

– Мешает, – сказала она, глядя на меня запыленными глазами. – Теперь я понимаю, как оно мешает… Аану, а мы ведь похожи, сестрица. Быть может, ты подойдешь ко мне? Обнимешь?

Теперь она двигалась то влево, то вправо. Остановилась лишь затем, чтобы содрать сапожки. И чулки шелковые полетели прочь. Нагой осталась сумеречница, и тени служили ей убранством. Она же, любуясь своим в них отражением, приплясывала, тянула руки к небу, и крылья дрожали.

– Иди ко мне, иди, Аану. Что тебе эти люди чужие? Наш брат… он тебя никогда не любил и теперь притворяется. А станет прежним и вновь о тебе забудет.

– Не слушай ее. – Олли положил руку мне на плечо.

– Забудет, забудет… А твой муж… у него сладкое сердце. Тебе ведь хочется попробовать? Конечно, хочется. Я ведь слышу. Ему же хочется убить меня. Он ничего не умеет, кроме как убивать. Пусть попробует!

Она вдруг оказалась рядом и, заведя руки за спину – так, что сомкнулись ладони, выгнулась.

– Бей! – велела Пиркко, запрокидывая голову, и, когда Янгар отшатнулся, захохотала: – Трус! Он бросит тебя, Аану. Не сейчас, так позже, испугается, что ты убьешь его. Или надоест смотреть на твое лицо.

– Не слушай ее. – Янгар обнял меня. И тепло его растопило липкое покрывало сумерек, что добралось до босых моих ног. – Ты – мое сердце.

– Не слушай меня. – Пиркко взмахнула руками, и крылья сумерек затрепетали, роняя пепел. – Себя слушай. Ты ведь знаешь, чего стоят его слова. И подумай, Аану, даже если он привыкнет к твоему лицу, то неужели забудет, что сделал? Каждый день он будет видеть этот шрам. И совесть его не станет молчать. День за днем… Как скоро он себя возненавидит? Или тебя? Так ведь проще, ты же такая, как я.

– Нет.

– Неужели?

Я нежить, но я не убивала.

И не стану.

Лучше умереть человеком, чем жить чудовищем.

– Глупая Аану. – Моя сестра слышит эхо моих мыслей. И соглашается: – Что ж, пусть будет так, как вы того желаете.

Она отступает, пятится и, достигнув ограды, произносит:

– Говорят, нет на Севере бойца лучше, чем Янгхаар Каапо. Поиграем?

Пиркко поворачивается к нам спиной и, открыв ворота, бросает:

– Убейте их!

Люди?

Еще да. И уже нет. Ее игрушки. Оболочки с выпитой волей, со съеденной душой. Им жить осталось несколько часов, но пока время не вышло. И Пиркко спешит насладиться игрой.

Сколько их?

Стражники. И распорядитель, лишившийся шапки. Молодые воины. Купец, что забыл о кошеле. Старик с клюкой… Я узнаю Гирко, правда, в руке его меч, а не копье. Глаза же пусты, в них сумрак и чужая воля, желание угодить той, что, забравшись на ограду, замерла в ожидании.

Пиркко утратила всякое сходство с человеком. Прогнулась спина, голова повисла, словно у Пиркко не осталось сил держать ее, и растопыренные локти были остры. А вдоль хребта тянулись сумеречные жилы, на которых держались крылья.

– Бей, бей, убивай, – напевает она.

– Олли, следи за ней! – Янгар задвигает меня за спину брата. – Близко не суйся. Помешаешь.

Он бросает на меня печальный взгляд и просит:

– Отвернись.

Янгхаар Каапо не желает, чтобы я видела, как он убивает. И Олли согласен с ним.

– Не надо, Аану. – Он встает между мной и Янгаром. – Поверь, так будет лучше.